Он станет долго говорить

Развинчен пластик посуставно, и елка отдана тылам. Сфасован новогодний хлам. Где ангел, купленный недавно?
 
Начну за шторами искать. Сердито двигать меблировку. Найду - а он нахмурит бровку, рванется глупо удирать.
 
Он будет маленький, с ладонь, и трепыхливый, словно сердце; он будет верещать, вертеться, на ощупь нежен, как вигонь. 
 
Насыпать ломкого безе в детальку куклиных сервизов. И ангел, алчностью пронизан, набьет за щеки весь резерв.
 
Потом запросит молока - и непременно чтоб грудного. Я откажу, хоть мне не ново. Задам кудряшкам трепака.
 
Он на сухарницу вспорхнет, вздохнет и взглянет серебристо.  Я повелю сказать про пристань, судьбу да жизнь - наперечет. 
 
Он станет долго говорить - а я кивать по-бабьи стану, и мучать вырез майки драной, и удивляться,  и хамить.
 
Он станет долго говорить - а я издергаюсь душою, грядущее тревожно строя -  прошедшее устав таить. 
 
Он станет долго говорить - а я немного поумнею. Я стану норовом слабее, не разучаясь гнезда вить. 
 
Он станет долго говорить. А я всплакну - слегка, не стыдно; слеза, спускаясь нитевидно, умерит ангельскую прыть. 
 
Он пожалеет. Подлетит, нашепчет в ухо утешений, подскажет жернова решений, укажет пальцем на зенит.
 
А я решу: пожалуй,  хватит. И форточку раскрою вдрызг. Впущу капельных первых брызг. И ангел поплохеет статью. 
 
Он предвесенья заглотнет. Сомлеет, словно с хлороформа. Заснет униженно, покорно, привыкший к снам длиною в год.
 
Я вытру стол, побью посуду. Сгружу безвольного паскуду в коробку - крыльев не измять. Он будет в неге пожимать облатки слабою рукою. Его неласково прикрою. Замечу: вечер стар и квел. 
 
Через секунду позабуду о том, что ангел мне наплел.