Воспоминания, воспоминания, воспоминания.

Иногда ты попадаешь в факел чужой жизни, чужой беды...

 

"Беда, как положено бедам, нагрянула вдруг

Под злые ухмылки людей и рычанье собак.

Поди в кутерьме разбери: кто действительно друг

Кто просто прохожий, а кто получается - враг.

Не тюрьма, не расстрел, не охота на зверя с ружьем,

Зверю проще - он чует охотника издалека.

И живешь, как живёшь, и похоже, что все нипочем,

Только, кажется, вот чей-то палец коснулся курка.

Я не верю в дурные, больные, шальные пророчества,

Как фальшивые деньги и слезы у всех на виду,

Только в час испытаний не дай тебе Бог одиночества,

Не услышит Господь одиноких попавших в беду.

У беды ни названья, ни клички, ни имени отчества

И о ней незаметной нигде не напишут строки,

Ах, моя Госпожа - Одиночество - Ваше Высочество,

Дай мне сил улыбнуться в беде не подавшим руки."

 

Сложно. Непросто писать о Баленко. Потому что кто-то, наверняка, все видел и прочувствовал иначе. Кто-то скажет: - "Она все врет."

Но я напишу так, как это видела и пережила я.

Мы были друзьями. У Юры было много друзей...а может, и не очень много.

Он сам рассказывал, что родился в многодетной семье. Какое-то время они жили на Украине и в Эстонии г. Калласте. Потом не стало Союза.

"И что с того, что у меня нет дома,

Пока живу, пока моя пора,

И я плюю на лысины обкома

С высот подвала старого двора..."

 

О своей судьбе Юра рассказывал так - женился, родился ребенок. У Юры было все. Семья, дом, положение в обществе. Потом жена изменила с кем-то. Юра запил.

Через какое-то время пришла ещё одна любовь.

 

"Мне часто снится милый добрый сон,

Ты расколола ночь на половинки,

И на твою открытую ладонь

Слетаются доверчиво снежинки..."

 

Эту любовь увел лучший друг.

 

"Конечно, я тебя забуду тоже,

Век за душой обиду не тая,

А тот другой, конечно же, моложе,

И кое в чем удачливей, чем я.

Чужие весны взглядом провожаю,

И греюсь у тепла чужих костров.

В который раз я что-то потеряю

У новых изумрудных берегов.

У нас не будет долгих расставаний

И не в чем нам друг друга упрекать.

И звездочки несбывшихся желаний

Останутся на небе догорать.

Забуду все, что впредь неповторимо,

И в память никогда не призову,

Как в грезах называл тебя любимой

И целовал ладони наяву.

Конечно, я тебя забуду тоже,

Как гасят в доме позднюю свечу.

Другой пусть будет на меня похожим

Плечами и повадками чуть-чуть.

Теперь моя судьба ко мне все строже,

А я люблю весной дарить цветы.

Конечно, я тебя забуду тоже,

Чтоб навсегда запомнилась мне ты.

Конечно, я тебя забуду тоже,

Чтоб навсегда запомнилась мне ты."

 

После этого пьянка стала перманентной. В этот печальный период Юриной жизни мы с ним и познакомились.

В 1996 году я поступила на первый курс института. Учиться на первом курсе, после того как ты окончил педучилище, немного забавно: ты старше всех, ты уже - практически дипломированный учитель, а рядом с тобой - молокососы. Перваши. На самом деле девочки на моем курсе были изумительные. Это были очень хорошие люди. Хоть и перваши. :)

Одна из моих подруг, видя мое преклонение перед владеющими гитарой, решила познакомить меня с Баленко. Тут требуется небольшое пояснение - откуда у меня было это преклонение. Дело в том, что мой отец, Иванов Юрий Васильевич, умер очень рано. В 22 года. У меня остались от него только мамины воспоминания, несколько фото и шерстяной плотный и очень теплый зелёный свитер. (Когда прошлый год подрабатывала в Окнийской школе, я всегда одевала этот свитер, потому что там было холодно.) А ещё, по словам мамы, папа был очень изящен. Он хорошо пел, играл на гитаре и записывал себя. Одна из его любимых пантомим была "Девочка и хулиган" (Олег и Наталья Кирюшкины). Мама говорит, что папа исполнял эту пантомиму просто виртуозно. Папа был болен. Смертельно болен. Он умер в октябре 1975 года, фактически, через 4 месяца после моего рождения. Понятно, что я просто бредила идеей - научиться играть на гитаре, как папа. Мама подарила мне семиструнную гитару, но научить меня некому было, по крайней мере до Пскова.

Подруга привела меня на так называемый "Бейрут". Это такое место во Пскове, где встречались и общались псковские художники, поэты и музыканты. Кто-то из них уже был признан и увенчан славой, кто-то нет.

Юра был высоким худым бородатым. Я его боялась поначалу. Но когда Юра начинал что-то рассказывать, все становилось неважно. Был только рассказчик. Его удивительное чувство юмора, обаяние, приветливость. Приятие всего и всех.

Таким я его увидела на Бейруте осенью 1996 года.

Можно долго рассуждать о том, что делает алкоголь с человеком. Можно, но я не хочу. Когда-то я пережила трагедию гибели сильного красивого умного и талантливого человека. Я не хочу умничать и нудно рассуждать о том и сем.

У Юры, действительно, не было дома. Что страшно, были потеряны документы. Восстановить их было сложно, потому что надо было делать запрос в Эстонию. В то время это уже было другое государство. Этим надо было заниматься, но всем как-то недосуг было что ли. У каждого своя жизнь, свои проблемы.

Помню, как Юра подрабатывал кочегаром в одном из клубов на окраине Пскова. Помню, как мы с ним проговорили всю ночь напролет в старой холодной кочегарке. Мы говорили обо всем на свете. Юра - об Украине и своей семье, я о моих горячо любимых Песках. Мы вспоминали слова на украинском. Мы их просто смаковали. "Кавун, гарбуз, дижка, хата, рядно". Я так сильно тосковала по Пескам, что услышать родную речь для меня было просто бальзамом на душу.

 

Конечно, Юра пытался притормозить с выпивкой. Пытался. Безусловно. У него было много друзей, которые хотели ему помочь. Он рассказывал, как несколько раз его помещали в больницу под капельницу, чтобы вывести из запоя. Но ...но...но.

Как бы там ни было, своей удивительной манеры игры Юра не утратил до последних дней жизни. Это было как волшебство. Это был совсем другой уровень игры. Не дворовый. Концертный. Настоящий. Голос у Юры был сильный мягкий. "Уток" он, запросто, мог спеть не хуже Розенбаума. Он был самоучка, но уникальный самоучка. "Штучный товар".

"Забытые стихи здесь оживают снова,

Забытой клятвы смысл рождается опять

И в памяти встает за новым словом слово

И вязнет на губах, как десять лет назад.

Забытые стихи, кумиры полудетства,

Забытые стихи, как плиты мостовых,

От них нельзя уйти и никуда не деться

И снова ночь, туман и город для двоих

И снова ночь туман и город для двоих."

 

Во Пскове поздней осенью и зимой очень очень холодно. Я это знаю не понаслышке. Однажды, думаю, в октябре, мы засиделись с Юрой на улице допоздна. Я не пошла в общежитие. Мы ходили по городу, потом сидели в Кроме. Уже даже не помню: где и на чем. Помню только, что было очень, очень холодно...

Какое-то время мы с Юрой не общались, потому что я попала в больницу на операцию. Надеялась, что Юра навестит меня, или хотя бы спросит, что со мной, но этого не произошло. Медленно приходила я в себя после тяжелой операции. Постепенно наше общение с Юрой восстановилось. Друзья устроили Юру сторожем. Дом находился недалеко от моего общежития. Дом был старый. В нем располагалась какая-то мастерская. Там были доски, гипсокартон ещё что-то. У Юры была небольшая комнатка и кровать. Обстановка более чем спартанская. Но всяко лучше, чем на улице. Юра приободрился, завел котенка, назвал его Сэмом. Перестал принимать на грудь. Хотел писать. А потом я услышала от знакомых, что в том доме случился страшный пожар. Выжил ли кто-то, было не известно. Около месяца о Юре ничего не было слышно. Я искала, спрашивала. Никто ничего не знал. Однажды ситуация прояснилась. Кто-то рассказал, что Юра жив, но обгорел. Находится у друга. Друга звали - Борис. Мы с подругой пошли к Борису и в самом деле нашли Юру. Его рана на спине, ожог - была ужасна. Размером с ладонь, необработанная, не зажившая. К живому мясу присохла намертво футболка. Мы были всего лишь студенты, но из всех имеющихся сил собрали деньги на антисептик и ранозаживляющее при ожогах. Надо было как-то убрать футболку с раны. Я не знала, как это сделать. Наверное, надо было намочить ткань. Но я не догадалась. Я сказала Юре, что надо терпеть и что будет очень больно. Начала отдирать футболку от раны. Это было тяжело. До сих пор не понимаю, как у меня тогда хватило духу. Футболку с раны я все же убрала. Мы обработали рану ранозаживляющей мазью и страдальцу стало легче. Рана начала заживать. Кстати, в жутком пожаре Баленко выжил благодаря Сэму. Котенок разбудил его в тот момент, когда на Юре уже горела одежда. Уцелел ли Сэм в пожаре, Юра не знал.

Какое-то время мы не виделись с погорельцем. Я заканчивала институт, надо было писать дипломную работу. В то лето, когда я получила вожделенный диплом, Юра умер. Ему было 33 года. Кто-то говорил, что не выдержало сердце, кто-то говорил, что его избили. Правды теперь уже не найдешь. Я была на похоронах. Ехала в машине возле гроба. Друзья (как выразился Николай Либиков "безденежные доны" с "Бейрута") собрали на похороны "в шапку" денег даже больше, чем нужно.

Я часто навещала могилу Юры. Это было на грани мистики. Даже страшно вспоминать и рассказывать. Меня туда как магнитом тянуло. Когда я приходила на могилу, стихал ветер. Всегда, в любое время года становилось очень тихо и тепло. Я совершенно не чувствовала течение времени. Казалось, я на кладбище 15-20 минут, а на самом деле могло пройти два-три часа.

Осенью 2000 года я уехала домой в Новосокольники.

Юра похоронен в Орлецах. На огромном кладбище г. Пскова. Я уже давно там не была.

"Когда судьба ослабит удила,

И звенья оборвутся у оков,

В любую блажь, и где б ты не была;

Прошу тебя: не жги моих стихов."

Я не жгу твои стихи, Юра. Только вот судьба...она не спешит "ослаблять удила".

 

 

 

Юрий Алексеевич Баленко. Псковский поэт и музыкант.

Родился в Международный день театра на Украине, за год до ввода советских танков в Чехословакию, вырос в Эстонии. В Пскове с 1988 года. Печатался в местной периодике.

 

Вконтакте есть группа, где можно почитать и послушать Юрины стихи и песни.

 

Ещё один маленький штрих - все Юрины стихи в этом воспоминании я писала по памяти. Может, где-то и переврала, но, думаю, что не по-крупному.

 

 

P.S. После смерти Юры мы с подругой собрали деньги на железный крест и цветочницу. Я своими руками сколотила незамысловатую деревянную скамейку. Думаю, около десяти лет простоял этот крест на Юриной могиле. Но сейчас (видела фото в Сети) там установлен добротный памятник. Хорошо, что его помнят.