Сказки каменного Сверчка: "Белый". Часть 2 - Полосатый.
Откуда взялись эти поперечные полосы на его шерсти, никто понять не мог: ни одного пушистого полосатого кота во всей округе не было… Так или иначе, у его матери Матильды родилось в этот раз всего трое котят, двое из которых, кошечки, были, конечно, очень красивыми, но в целом – котята как котята, шерстью и окрасом похожие на мать, коричневато-серую сибирку, а третьим был Полосатый. Он появился на свет превосходящим сестёр и размером, и весом вдвое, шёрстка его, даже по-котёночьи нежная, была жёстче и гуще, а по телу, от шеи до самого кончика хвоста, шли хорошо заметные поперечные серо-чёрные полоски.
Характер Полосатого тоже сказался сразу. Котята родились в ту неделю, когда зарядили бесконечные дожди, и хозяева, не горящие желанием часто покидать город в такую погоду, появлялись на даче не каждый день. Приехав, они сразу смекнули, что к чему, и немедленно стали шурудить под крыльцом шваброй, стремясь выудить оттуда Матильду вместе с потомством. Кошка и две сестрёнки были без проблем извлечены и с почестями водворены в приготовленную хозяйкой корзинку с мягкой подстилкой, а на Полосатого что-то нашло. Он забился в самый дальний угол подвальчика и орал так, будто ему было от роду не пара дней, а, как минимум, три-четыре месяца. Позже, когда семейство было воссоединено, Полосатый всегда шарахался от человеческих рук и сжимался в комок, а как только научился более-менее твёрдо держаться на лапах, стал с завидным упорством караулить, когда появится хоть маленькая щёлочка во входной двери, чтобы стремглав выскочить наружу. Потом он научился драть обивку двери маленькими и острыми, как иглы, коготками, а когда его брали и относили на место, он царапался, гудел и пыхтел, как разозлённый ёж, за что и получил кличку Дик, сокращенно от слова «дикий»… Вот тогда впервые у него появилась заветная мечта. Он мечтал стать большим и сильным, чтоб для него преградой не могли быть никакие, даже самые крепкие двери… В двухмесячном возрасте Дику удалось, наконец, улучить подходящий момент – то-ли хозяйка утратила бдительность, то-ли его движения и реакции стали точнее и быстрее, - и таинственно-грубоватые объятия свободы приняли его, походя смыв глупое прозвище «Дик». Никаких диков! Полосатый был – Полосатый. Возвращаться обратно он не собирался. Никогда.
Напрасно хозяйка, обжигаясь об громадную крапиву, пол-ночи обшаривала с фонарём травяные джунгли, скрывающие речку Змейку, напрасно срочно придумавший повод для отгула хозяин примчался на машине ни свет, ни заря, и до вечера ходил по дачному посёлку, заглядывая в самые глухие уголки – Дика след простыл, его никто не видел и не слышал. Погоревав, хозяева вернулись домой с пустыми руками. Рано утром хозяин умчался на свою работу, а хозяйка, походив и позвав ещё с пол-часа, принялась укладывать вещи: отпуск подошёл к концу, пора было перебираться в город. В ближайший выходной хозяин приехал, помог погрузить вещи в машину и собственноручно устроил на заднем сиденье Матильду и очаровательных сестрёнок, достигших уже половины маминого роста. Хозяева для котят давно были определены и не могли дождаться, когда их можно будет забрать. Теперь это время пришло. Кошки отправлялись навстречу своим домам и своей судьбе, хозяйка, уже безо всякой надежды, по инерции покричав: «Кис-кис-кис…», забралась на пассажирское сиденье, хозяин запустил мотор, и, когда задние огни машины исчезли за оградой посёлка, Полосатый наконец-то остался по-настоящему один.
Шли дни. Полосатый быстро учился вольной жизни. Он уже умел ловко схватывать мышей и зазевавшихся мелких пичуг, благодаря чему отнюдь не голодал. Он был смел, никого и ничего не боялся, но смелость его не доходила до безрассудства, и опасаться того, что было сильнее его, (пока он не стал Большим и Сильным, конечно!), он тоже научился быстро. Впрочем, ему мало что угрожало. От собак, (особенно от тех, что бегали по посёлку без ошейников и поводков, подгоняемые единственным желанием – найти и съесть всё, что хоть отдалённо напоминает еду), он держался на расстоянии, желательно, на деревьях. А местная котовья братия отчего-то и сама не хотела связываться с Полосатым – обнюхав его, коты отбегали в сторону и делали вид, будто его не существует вовсе…
Скоро Полосатый стал расширять кругозор, открывая для себя всё новые просторы и увеличивая площадь исследованного мира. Вскоре ограда посёлка стала оставаться далеко позади, и с каждым днём она отдалялась всё больше и больше. Вот уже показалась покосившаяся будка автобусной остановки, а через несколько дней и она стала оставаться за спиной… Полосатый по-прежнему старался держаться зарослей вдоль берега Змейки, в дебрях которых он был надёжно укрыт от любой опасности.
Был август. Приближалась осень с её урожаем, заботами, дождями и зябкими, прохладными утренниками; но Полосатый ещё не знал, что это такое – осень. Он возмужал и окреп, шерсть его матово блестела, а под шкурой перекатывались точёные бугры мускулов. Только вот рост его замедлился. Точнее, он как-то странно переменился. Полосатый по-прежнему рос, но теперь рост шёл не в длину и высоту, а как будто куда-то внутрь себя. При относительно не больших размерах он имел склад здорового взрослого кота на коротких толстых лапах, казалось, свитых при этом из сплошных мышц и сухожилий… По прежнему он мечтал стать Большим и Сильным, и теперь эта мечта приобрела более чётко обозначенные формы - мечта, которой суждено было осуществиться, увенчав собой его славную, недолгую жизнь…
На эти по-летнему тёплые предосенние дни Полосатый наметил начало нового жизненного этапа, начало своего Великого Пути – туда, где среди вольных степей и вечного ветра, в бескрайнем море высокой степной травы будет так замечательно житься молодому манулу. Он слышал об этих чудесных диких котах ещё тогда, когда бывшая, почти забытая хозяйка сидела в кресле и читала вслух свои огромные, как листья лопуха в августе, книги с яркими картинками. На одной из таких картинок был нарисован кот манул. Если вам кто-нибудь скажет, что кошки не различают изображений - не верьте. Во всяком случае, Полосатый прекрасно различал их. И с тех пор его уверенность в том, кем и каким он хочет стать, крепла в его сознании с каждым днём.
До отправления в путь оставалось ещё несколько дней, и Полосатый продолжал свои исследования. Автобусная остановка была давно пройдена и уже почти скрылась из виду. И тут, на вытоптанной среди бурьяна полянке, Полосатый увидел щенка. Большой, нескладный и остроухий, щенок лежал, тихо поскуливал, и опасности собой явно не представлял. Полосатый подошёл к нему поближе и мяукнул приветствие. Щенок в ответ только снова тихо заскулил. Тогда Полосатый подошёл совсем близко и понюхал физиономию щенка. От неё пахло землёй, лопухом, крапивой и пылью. Чем угодно, только не едой. Вот в чём дело! Он голоден, а как добыть себе еду – не знает! Откуда ж он тут взялся, в таком-то возрасте… Тем временем щенок ткнулся пыльным носом в мохнатый бок Полосатого, явно пытаясь отыскать там молоко… Э-ээ, приятель, так не пойдёт… Полосатый шагнул в заросли и исчез, а через несколько минут вернулся, неся в зубах свежевыловленного гольяна, своё любимое дорожное лакомство. Он положил рыбку перед носом щенка. «Ну, чего же ты? Ешь давай…» Но щенок только понюхал угощение и слабо вильнул хвостом. «Его не разберёшь… Стесняется, что-ли?»
- Эй, да ешь ты, не бойся! А я завтра опять приду, хочешь?
Щенок потянулся к нему носом и снова вильнул хвостом… «До чего же он беспомощный… Придётся его защищать!»
Мысль эта явилась как-то сама собой. Полосатый обдумывал её всю дорогу до посёлка. Что ни говори, а защищать кого-то для него было ново, ведь до сих пор ему приходилось заботиться только о самом себе…
Назавтра, как и обещал, Полосатый снова отправился к щенку. На удивление, он нашёл щенка почти на том же месте. Оставленную рыбку тот кое-как сжевал, что явственно подтверждал запах. Вот только более сытым он от этого не выглядел… В этот раз Полосатый принёс щенку жирную полевую мышь. Но щенок отказался от этого угощения наотрез, и Полосатому снова пришлось отправиться на рыбалку. Сегодня он поймал даже не одного, а двух гольянов, и щенок, не заставив себя уговаривать, сразу принялся за еду. Полосатый пообедал вместе с ним принесенной мышью, (не пропадать же добру!), а когда умылся после обеда, оказалось, что щенок, наконец-то утолив голод, заполз под здоровенный лопух и сладко уснул…
Полосатый стал приходить каждый день. Щенок быстро привык к нему, словно к неожиданно обретённому старшему брату. Они играли, бегая друг за другом по зарослям, и иногда Полосатый, подпустив щенка совсем близко, вдруг взлетал кузнечиком на ветки прибрежной ивы, и говорил оттуда:
- Запомни: дерево надёжно укроет тебя от большинства опасностей! Чего стоИшь, залезай! Тут удобно и красиво!
Но щенок, как ни старался, не мог преодолеть и высоты своего роста, хотя даже подтявкивал от усердия.
-Ничего! Когда-нибудь я тебя всё равно научу, - говорил тогда Полосатый, спускался и отправлялся ловить рыбу к ужину.
Щенок быстро рос. Теперь Полосатый проводил на рыбалке каждое утро и каждый вечер, и вскоре ему пришлось совсем переселиться к щенку. О чём, впрочем, ни капли не сожалели ни тот, ни другой…
А потом щенок захворал. Целыми днями он лежал под лопухами, отказываясь от еды, и только слабо повиливал хвостом, показывая, что ему по-прежнему приятно внимание Полосатого… На утро состояние его ухудшилось, а к вечеру у щенка начался жар. Нос стал сухим, потрескавшимся и горячим, как комок глины в начале июля, а глубокие чёрные глаза – мутными и влажными… Тут Полосатый понял, что не сможет помочь щенку справиться с болезнью. Нужно было вести его в посёлок. К людям.
Полосатый решительно поднялся, потормошил щенка, и, когда тот медленно повернул к нему большую, горячую голову, требовательно мяукнул и шагнул в заросли. С трудом собрав силы, щенок встал на дрожащие шатающиеся лапы и поплёлся следом.
Сгущались сумерки. Двигаться приходилось очень медленно, щенок быстро уставал, и нужно было подолгу отдыхать. Вот показалась будка автобусной остановки… Щенок опять заскулил и рухнул, как подкошенный. Он лежал, и его поскуливание всё больше напоминало тихое, несмелое мяуканье… Вдруг сверху, с дороги донёсся приближающийся звук мотора. Со скрипом тормозов на обочине остановилась машина. Полосатый, подбадривающее лизнув щенка в раскалённый нос, помчался за помощью.
Из остановившейся машины скорее вывалились, нежели вышли двое. От них пахло так, как часто пахло от дачников после воскресного пикника с шашлыками. Ничего хорошего от таких людей Полосатый не ждал, но выбора у него не было. Он вышел из травы на обочину, отряхнулся и громко крикнул: «Мяаааау!»
- Ха, сссссс… Павлуха, гляди, катяра! …Странно. Полосатый давно заметил, что люди почему-то часто, (а в таком состоянии – особенно), наряду с обычными, наделёнными смыслом словами, а иногда и вовсе вместо них, начинали разговаривать шипеньем, свистом, мычаньем и хрюканьем, даже с точки зрения кота не несущим абсолютно никакой информации… Полосатый подошёл совсем близко, тронул лапой брюки говорившего и мяукнул снова.
- Эй, бббб… ннххх, сссс… - зашипел и захрюкал человек, - Прикинь, эта сссс… нннххххх на меня лапу поднял!
Тут второй, зачем-то спустившиися в заросли и шумно там возившийся, вдруг выпрямился и прокричал:
-Серый, иди сюда! Тут ещё и псина, ссс, прикинь… Полудохлая, в натуре! Бальная вааще, бббб нннхххх!!!
Стоявший у машины хрюкнул в ответ и начал, свистя и шипя, неуклюже спускаться в заросли. Полосатый пошёл следом.
Стоящий над щенком повторил:
_Вааще бальная, в натуре… Заразная, сссс… Ну-ка, давай её ннннххххх…
Серое, липкое предчувствие волной захлестнуло Полосатого. Он видел, что вместо помощи привёл к другу страшную, не поправимую беду… Первый снова вылез к машине, щелкнул багажником, и, что-то забрав, спустился обратно. В его руке металлически блеснула небольшая лопатка. Понимание, что люди пришли не забрать щенка для лечения, а уничтожить и закопать его, чтоб не распространял заразу, превратило нервы Полосатого в тонкие звенящие струны, а мускулы – в сталь… И когда второй подобрал в бурьяне здоровенный гранитный обломок, чтоб размозжить щенку голову, Полосатый прыгнул. Вечерний воздух вспорол низкий, утробный, никогда не звучавший ранее в этой местности вой … Взмахнула рука, лопата коротко свистнула, и боевой клич степного кота захлебнулся хриплым агонизирующим кашлем. Обильно орошая тёмной кровью примятые лопухи, Полосатый рухнул с перерубленным позвоночником. Последним усилием угасающего сознания он открыл глаза и посмотрел в сторону щенка. Медленно, будто в кино по телевизору, лопата поднималась для нового удара, предназначенного уже не ему… И тут гаснущий разум Полосатого пронзило и залило ледяное пламя Чистого Знания. Теперь он знал, как надо. Требовались даже не секунды, а доли секунд. Он приказал себе держаться, не умирать, и придал пульсирующему огненному сгустку нужную форму…
Рука, не доведя замах до конца, разжалась, лопата улетела далеко в бурьян. Человек, пронзительно завизжав, упал на четвереньки и устремился вверх по склону. Второй устоял, но только для того, чтоб развернуться и заработать ногами так, что из-под ботинок полетели комья земли и травяные ошмётки. Хлопнули дверцы, мотор взвыл, и машина с юзом скрылась за поворотом дороги, оставив после себя лишь смесь запаха горелой резины и человеческого помёта. Припозднившиеся дачники, увидев вдали, ниже по речке, яркую вспышку, приписали её случайному костру или чьему-то не удавшемуся фейерверку… А у края старой дачной дороги в измятом бурьяне оврага осталось лежать неестественно перегнутое остывающее кошачье тельце, над которым в унисон с сознанием угасал огромный образ Огненного кота – заветная мечта, воплотившаяся в обещании защищать беспомощного друга даже в момент прихода собственной гибели.
Беспамятство отступило. Щенок открыл глаза. Пахло растоптанной травой, испражнениями, кровью. Но весь этот тошнотворный коктейль перекрывал один-единственный запах – тяжёлый, затхлый дух смерти…
В густой лужице остывающей крови неподалёку лежал Полосатый, а над ним едва мерцал, с каждой секундой становясь тоньше и прозрачнее, могучий Огненный Кот, только что спасший щенку его еле теплющуюся, больную жизнь ценой собственной, здоровой, полной сил и энергии… Вокруг разливалась ночь – из тех первых осенних ночей, в которые нос сам тянется к небу, вне зависимости от наличия или отсутствия там круглой лепёшки Луны, а из горла изливается долгий, протяжный, медленно затихающий вой… Но щенок не стал выть. Он не мог просто так бросить, отпустить в никуда своего единственного друга, оставшись после этого – он это точно знал – в полном и безутешном одиночестве навсегда… Он поднялся, сделал два шага в направлении Полосатого, и, собрав все оставшиеся силы, прыгнул в уже едва угадываемые пламенные контуры.
Сознание поплыло и растворилось в нежном всеобъемлющем тепле. Послышалось тихое уютное мурлыканье. Щенок свободно, без усилий понимал каждое сказанное слово. «Теперь я всегда буду с тобой, - говорил Полосатый, - помни самое главное: никогда никого и ничего не бойся. И запомни число «девять». Это – число моих жизней. Я дарю их тебе. Живи, и никогда, никогда ничего не бойся! Так поступаем мы, вольные Степные Коты. А теперь – прощай…»
Тихая августовская ночь не торопливо пряла свою чёрную пряжу. Среди поникших лопухов, на окоченевшем теле своего Друга, подарившего ему всё самое дорогое, что было у него в этом мире – жизнь, причём не одну, а все девять, крепко спал большой грязный щенок. Никогда в жизни больше не доводилось ему спать на таком мягком ложе…
Проснувшись, щенок не почувствовал и следа болезни, исчезнувшей насовсем вместе с этой ночью. Зато почувствовал сильный голод. Надо было уходить. Он встал, размял лапы, вцепился зубами в загривок Полосатого и потащил его вниз, к речке. Там он опустил тело в стремительно бегущую воду и разжал челюсти. «Плыви, может, хоть теперь, по этому ручью, ты доберёшься до своих степей, о которых так мечтал…» Проводив взглядом маленький меховой островок до излучины Змейки, щенок развернулся и стал подниматься по склону, повторяя, как заклинание, то, что завещал ему Полосатый. Он всё шёл и шёл, механически переставляя лапы, до тех пор, пока бурьян не поредел, и когда на него надвинулась тень остановочной будки, силы вновь покинули его. Лапы подкосились, и щенок неуклюже повалился в дорожную пыль. Подняв глаза, он встретился с двумя взглядами. Взглядами своих Хозяев. Тогда щенок забылся. Только в зябком воздухе последнего августовского утра разносилось над дорогой тихое жалобное мяуканье. Даже в забытьи, щенок продолжал повторять оставленное Другом завещание.
