Настенька 4

Настя перебирала пожелтевшие, довольно маленькие, фотографии военных лет.

Бабуля. Красивая, как самые известные актрисы тех лет. В драповом двубортном пальто, шикарном, по тем временам, в берете, каким-то волшебством парившем над самой модной тогда причёской. Родители отправляли свою девочку в большой город, в педагогическое училище. Справили ей всё самое красивое. Всё в одном экземпляре, но как смогли. И даже сапожки были самые изящные, самые красивые. Какую службу они потом сослужат юной Наденьке...

Дедуля. Родные черты на совсем молодом лице. Буйная шевелюра, только тогда ещё не седая, а чёрная. Такого деда Настя знала лишь по фотографиям и бабулиным рассказам. Лихой, бесстрашный, остроумный, шумный хулиган, всегда в толпе друзей шофёров, с гармошкой, гитарой, с частушками, песнями, прибаутками. Наденька и не подозревала, что жили в душе Михаила уже и боль потери, и отчаяние, и даже страх. Но показать их он не мог никому, никогда. Арестованный отец исчез навсегда, дома о нём не говорили. Самого Михаила, который в первые же дни войны рванул на фронт, вместе со всеми друзьями, на первой же большой станции вернули, как неблагонадёжного. Построили призывников вдоль поезда и дали команду: "Сын врага народа, шаг вперёд!". Несколько человек шагнули. И их не пустили дальше. Поворотили. Не нужны оказались. Или страшны. Или что? Добродушнейший человек, отец, педагог от Бога, всю жизнь отдавший гимназистам, учивший их самому доброму, мудрому, настоящему, добровольно отдавший всё семейное имущество "в пользу революции", после этого всего был расстрелян. И этого было мало. Сына лишили права защищать Родину. Но жить нужно было дальше. И Михаил выучился на шофёра. Сначала в местном МСО работал. А потом стал перевозить грузы между населёнными пунктами, дальнобойщиком, как эту профессию теперь называют. И не только летом, но и зимой. Через снежные тоннели, которые иногда самим же и приходилось выкапывать. А отопления в машине его не было. Были только отчаяние, любовь к жизни и надежда. А ещё Надежда.

Её Михаил встретил в одном из сёл. Туда эвакуировали откуда-то с запада страны детский дом, и она, как юная выпускница педагогического училища, работала там воспитателем и учительницей. Михаил привёз детям груз мороженой картошки, ещё какие-то, не менее ценные, продукты. Надежда (так он её потом всю жизнь и называл) бегала везде, всё успевала, всем помогала, всем командовала - была самой заметной. И самой независимой. Не строила глазки, никуда не приглашала, улыбалась просто и открыто, без намёков, а говорила строго по делу.

Надюша (а Надюшей она была для подруг и сестёр) такого красавца тоже заметила, конечно, но вида не подала.

Через полгода они встретились в другом селе. За 30 километров от детского дома. Было лето, выходные, Надежда пришла домой, к родным.

Шофера часто оставались ночевать в деревнях по пути следования. Заночевали и в Надиной деревне. Там все всё друг про друга знали, как водится, и от новых людей не скрывали. Так Михаил узнал, что за Наденькой ухаживает офицер, преподаватель эвакуированного военного училища, расположенного там же теперь. И Надина мама весьма благосклонна к блестящему кавалеру. А своенравная Надька сбегает с "нечаянно" устроенных мамашей свиданий к подружкам, а с ними и на танцы в сельский клуб. В общем, все редкие выходные от работы в эвакуированном детском доме девушка дома почти не бывала.

О самом моменте знакомства деды упоминали вскользь. Пригласил на танцы. Она согласилась. Но высмеяла кавалера, шутила над ним. Проявляла свой норов довольно долго. Михаил иногда привозил Надежде подарки - безделушки, лакомства, иногда сэкономленные продукты. И как-то стали они женихом и невестой. Теперь Михаил заезжал за Наденькой на своём студебеккере перед танцами домой, или прямо в детдом (Настя подумала, как они могли обо всём договариваться без сотовых телефонов?).

Вспомнился вечер, когда Настя гостила у дедов, они были дома только втроём, и бабуля устроила очередной вечер воспоминаний.

Бабуля тогда спросила деда Мишу, почему он никогда не демонстрировал ей никаких знаков внимания в машине, по дороге. А он по обыкновению хитро улыбнулся: "Ты, Надежда, думаешь, что я не заметил твою руку на ручке дверки? Я ведь сразу понял, если что, ничего не побоишься, дверку откроешь, выскочишь, а потом уже ничего не исправишь."

Так продолжалось несколько лет. С зимы 1943 года по январь 1947.

Были они счастливы и полны надежд.

Несмотря на страшные трудности, которые переживали вместе со страной.

Михаил по капле оставлял своё здоровье в лендлизовском студебеккере без отопления. А Надежда пешком ходила 30 километров между домом и работой - в непролазную грязь, по морозу, по снегу, в любую погоду, она несла семье объедки из детского дома - маме и младшим братьям-сёстрам. То картофельные очистки, то сэкономленный свой паёк, иногда Мишины гостинцы, чтобы сварить полбу, похлёбку или какую другую незатейливую еду. И первые годы Надя ходила всю зиму в том самом, далеко не тёплом, но таком модном, драповом пальто, и в очень элегантных, но совсем не тёплых сапожках. Надино здоровье тоже по капельке терялось на этих тридцати вёрстах.

На Рождество 1947 года они поженились.