Мать ВИЛЛЕМИНА
[фрагмент романа "Сивилла. Сказание о Летучем Голландце"]
Мать Виллемина – так прозвали капские голландцы самку гигантского синего кита. За ней гонялись несколько лет. На неё заключались пари, делали ставки, её трижды изобразили на литографиях – среди волн, чаек и утёсов, в пучине вод и даже в небесах! О ней даже ладную поэтическую балладу сложил некто Даниэл Кармелу, моряк, португалец с Мадейры. Он описал её сочно и чувственно, как нестерпимо желанную женщину. Правда окрестил её на свой лад – Вилфридой.
Она впрямь была чертовски красива, эта Виллемина. Упругое, сильное светло-синее тело с мраморно-серым отливом, иссиня-чёрный спинной плавник, светлый, серповидный хвост, и главное – глаза, два огромных, тёмно-фиолетовых глаза, в которых, казалось, мог отразиться разом весь окружающий мир. Отчего именно завораживающая красота вызывает порою такое азартное стремление поймать, заклеймить, убить и тотчас громко известить об этом свет – бог весть...
И вот как-то голландский китобойный баркас «Гидеон», ухитрился загнать Виллемину с двумя детёнышами в мелководный залив у острова Реюньон и там всадить гарпун глубоко возле грудного плавника. Обезумевшее от боли животное с корнем вырвало гарпунный трос и вырвалось на волю, однако китобоям удалось поразить и проворно втянуть на борт её годовалого детёныша.
Виллемина, сама истекая кровью, оставляя за собою чёрный клубящийся след, плыла за судном и трубно и страшно голосила, точно умоляя отпустить детёныша. Трижды её пытались загарпунить, но она всякий раз уворачивалась и продолжала плыть. Двое суток она шла за баркасом до самого порта Капстад. Однако и там она, не входя в гавань, утеряв всякие надежды на спасение детёныша, целую ночь и утро оглашала мглу протяжными, отчаянными воплями.
И тогда Франц Хогедрик, боцман на «Гидеоне», приказал матросам подтащить растерзанную двадцатифутовую тушу китёныша к самому борту и лихо оттарабанил на ней матросскую джигу. «Эй, Виллемина! – горланил он, хохоча во всё горло, выделывая непристойные жесты и размахивая окровавленным беретом. – подплывай к нам, полакомишься кусочком своего выблядка!» Крики, сказывают, сразу прекратились. Будто по команде. А вот Хогедрик в тот же вечер пропал начисто. Причём, на море в тот день стоял мёртвый штиль вода была глаже богемского зеркала. Его искали три дня, а на четвёртый его тело выбросил прилив в стороне от города, на дюны возле Столовой горы. Со стороны можно было подумать, что беднягу Хогедрика пару раз пропустили через мельничные жернова. Рёбра перемолоты в крошево, головы не было вообще. Что могло с ним приключиться, как он, не склонный отнюдь к чудачествам и к обильной выпивке, очутился в море – никто понять не мог. Пошли слухи, будто Мать Виллемина как-то заманила его, криками своими диковинными, заворожила, как коварная, сирена. Так или иначе, но на следующий же день с той шхуны сбежала, не дождавшись расчёта, добрая половина команды, а ещё через неделю баркас «Гидеон» пропал без следа. И опять же, без всякого шторма. Пропал и всё тут…
