РУССКИЕ КРЕСЛА И НЕМЕЦКИЙ ОФИЦЕР
"Лучше всех знает, что такое добро, тот, кто испытал зло"
Английская пословица.
Наша семья до войны проживала в доме 38 по улице Свердлова. По тем временам мы считались хорошо обеспеченными людьми. Стали житв достатке после того, как мои родители возвратились из Монголии, где пробыли несколько лет на заработках. На заработанные деньги была приобретена различная мебель. Среди всего прочего, было два шикарных кресла, которые мне, шестилетнему пацану, очень нравились, так как на них было очень хорошо подпрыгивать, хотя это запрещалось делать. А самое главное, у нас был патефон. Мне кажется на нашей маленькой улице такового больше ни у кого не было. К моей тётке, которой было шестнадцать лет, часто приходили подруги. Под патефон они танцевали по несколько часов. Мне разрешалось заводить патефон. Жизнь протекала шумно и весело.
Всё прекратилось в июне 41-го года. Началась война, наступила другая жизнь. Немцы от западных границ на всех парах мчались на Восток, в Россию. Вскоре они оказались в Крыму. Керчь, как и другие города полуострова была оккупирована. В нашем дворе стояло здание бывшей школы для четырёх годичного образования. В ней обосновался немецкий штаб. Вскоре по квартирам стал ходить немецкий офицер с переводчиком из местного населения. Фашист для штаба собирал различную мебель. Офицер был молодым человеком. На нём красовалась зловещая чёрного цвета форма. Войдя в квартиру, немец, конечно же, сразу обратил внимание на мои любимые кресла. Через переводчика офицер сказал, что кресла забираются для доблестной немецкой армии. Пришедшие с офицером два солдата, резво ухватились за кресла. Увидев такую наглость, мама просто озверела. Она стала силой отбирать кресла у солдат, доказывая, что немцы, как бандиты, нагло хотят забрать кресла, купленные на честно заработанные кровью и потом деньги. Скорее всего, переводчик не переводил всю бурную речь мамы. Но немец и так всё понял. Он молча подошёл ко мне, вытащил из кобуры пистолет и приставил ко лбу. При этом в его взгляде не было ни радости, ни печали. Такой взгляд был бы, направь он пистолет на курицу. Я для него ничего не значил.
Офицер что-то сказал переводчику, и тот, будучи перепуганным не меньше мамы, пролепетал, что офицер меня застрелит, если она не прекратит вопить. Тут уже взвыл от страха я. Мама сразу же успокоилась. Мило улыбаясь, она быстро заговорила, что не представляет, как немецкий штаб может существовать без наших кресел. Она стала подталкивать солдат к креслам, постоянно повторяя немецкое слово "битте,"пожалуйста. Сама при этом не спускала глаз с пистолета, который всё ещё упирался в мой лоб. Видимо, мама в тот напряжённый и страшный момент поняла, что она больше не хозяйка своей мебели и нашей жизни. Немец криво усмехнулся, медленно вложил в кобуру пистолет, и спокойно вышел из квартиры. Офицер, зная, что он хозяин нашей жизни, потому так себя вёл
Солдаты унесли наши любимые кресла. Больше мы их никогда не видели. Даже после того, как немцы бросили свой штаб, драпая из Крыма. Мама очень радовалась тому, что немцы тогда не забрали патефон. Нас он потом выручил. Она в голодное время сумела его поменять в деревне на полмешка муки.
