МАНДЕЛЬМТАМ: ВЛАДИВОСТОК, ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ. Отрывок из р-за "Лайонрок"

- Да-а, воды хватало. Ведь наша улица когда-то была руслом реки, - Андрей снова встал. - Мой отец рассказывал, что в детстве в Сапёрке корешку ловил. А в пятидесятые годы Дальневосточное пароходство по левой стороне сопок начало возводить капитальные двухэтажные и четырёхэтажные дома для своих работников, а на сопках строили бараки, тоже двухэтажные. Весь лес свели, пробили дороги. Ручьи и ключи – основные водные притоки – засыпали. Строили производственные здания и склады и в верхней части обоих главных рукавов реки. А в конце шестидесятых по Генплану строительства города начали закладывать фундаменты домов по другую сторону русла вдоль глубокого 20-метрового тюремного рва. А дальше подсчитали, спроектировали, плюнули и закатали обмелевшую речку в бетон. Да, видимо, просчитались. Как говорится: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Вот теперь, как «хороший» тайфун пройдёт, так потоп. На моём веке этот уже третий. Не вмещаются ручьи богородные в трубы непригодные. Ров и трубы засыпали землей, заровняли бульдозерами. Дома поставили, деревья посадили. Цветы на клумбах развели, дорожку заасфальтировали - вышла замечательная пешеходная аллея. Вот где надо поставить памятник Осипу Мандельштаму, - я удивлённо в упор посмотрел на него. Он подчёркнуто произнес имя поэта: Ёсифу, делая акцент на первую букву, - А что? Здесь он кайлил, из карьера с другими зеками таскал наверх камни, они укрепляли и выравнивали вершину скалы крепостного рва. Он сильно исхудал, скелет! Он почти ничего не ел, был чрезвычайно мнителен, боялся, что его отравят. Он вскоре умер, сердце не выдержало.

- Я читал, что он скончался от тифа. - Заметил я.

- Нет. Крайнее истощение и, как следствие, паралич сердца, - сказано было безапелляционно. - Мой папа мальчишкой проживал здесь с родителями и двумя старшими сёстрами. В районе моста (его тогда ещё не построили) находилось поселение, как раз против пересылки. Там они жили. Вот один охранник ходил к ним, ухаживал за тётей Валей, сестрой папы. Он всегда приносил что-нибудь поесть и, вообще, был хороший и весёлый парень. Весной сорок первого они поженились. С самого начала войны Вася, так его звали, добивался, чтобы его отправили на фронт. В составе 78 Дальневосточной стрелковой дивизии он защищал Москву на Смоленском направлении. А в сорок втором погиб. Через месяц после похоронки родился Васька, мой двоюродный брат. Дома отец часто вспоминал о том времени, о дяде Васе, которого мальчишкой очень любил. Однажды папа обмолвился, что перед его глазами так и стоит один зимний день 1938 года, когда Вася ещё в самом начале знакомства пришёл к ним поздно вечером. (Потом я просил папу говорить об этом снова и снова. Рассказ охранника, пересказанный папой, меня поразил, и я буквально точно слово в слово запомнил его навсегда, как отче наш). Так вот, Вася принес булку хлеба, кусок сала, банку консервов и ещё что-то. Все уже покушали, но бабушка опять сварила картошку, приготовила еду и всех усадила за стол. Ели молча. А потом Вася вот что сказал (обработка моя. А.Н.):

-«Еда не идёт в горло. Сегодня зеки расчищали завалы снега. Наша сторона насквозь продувается северняком, горы намело. Пришлось делать проходы по пояс, где и по грудь высотой. Личный состав тоже участвовал. За день почти всё сделали и в четыре часа зеков погнали в баню на санобработку. Белая вошь объявилась. Раздели догола, бирки подписали, одежду увязали и сдали на прожарку. Воды не было. Речка Сапёрка промёрзла до дна, а из снега воды не натопили. Аврал! Ведь, утром всех до одного, здоровых и больных, поставили пробивать проходы. Мы с Мишей, корешем, как раз закончили делать дорожку до вещсклада, когда приказали идти в баню. А там, мол, скажут, что делать. Прибыли. В предбанники и в бане у окон голые мужики впритырку, молча, стоят. Угрюмые такие и не двигаются. Глядь, а слева два трупа на полу. Прямо здесь отдали концы. Ну, Мишка поднял одного, я другого. А он легкий, как фанерка, ножки тонкие и прямые, и не сгибаются, остыть успел скоро, больно худой. Я переложил его под мышку ногами вперёд, толкнул дверь коленом и вышел на солнце. После пурги погода всегда хорошая, солнечная. Смотрю, а на ноге бирку успели примастырить: «Маль-дель», замысловатая такая фамилия,- «Ман-дель-штам», и отдельно «О». Мальчишка-то, видно, еврейчик. Вниз снесли, на штабель таких же бедолаг бросили, я ему ещё бирку поправил, чтоб виднее было. В казарме узнал, он два дня на работы не выходил, лежал, не двигался. Болел. Санчасть не посещал, но санитар к нему приходил, всё грудь щупал и прослушивал. Таблеток ему надовал, а он их не пил, боялся, так и остались лежать под матрасом. Ребята сказали: он был поэт, друг Сталина».

Андрей встал, растёр не до конца зажившую ногу, и продолжил говорить, - этот рассказ охранника не давал папе покоя. «Мандельштам. Друг Сталина, а попал в тюрьму. И умер. И почему товарищ Сталин не помог? Наверное, не знал. Никто не сказал, конечно. Вот и не помог». - Так думал мой отец. И это оправдывало его, СТАЛИНА, и облегчало душу моего папы.

Андрей вновь опустился на камень, но тут же встал. Так было легче его больной ноге. - Эта трагедия лёгким взмахом истории коснулась нашей семьи. И благодаря ей, я лет с десяти стал интересоваться поэзией и, вообще, литературой, собирал книги, узнавал биографии писателей, читал в свободное время. В школе был членом кружка юных поэтов «Парус». Сам чуть-чуть кропал. Но всегда в голове сидела эта история с Мандельштамом. С той самой поры всё, что касается его, всё, что нахожу в журналах и газетах, я собираю и храню. Хорошо, что все запреты сняты. Я несколько раз пацаном ходил в морской экипаж, который сейчас находится на месте пересыльного пункта. Вот там по середины улицы - проходная, а перед ней стоит ДОТ высотой в полтора человеческих роста. В тридцать восьмом таких проходных насчитывалось три, территория пересыльного лагеря была больше нынешней почти в восемь раз, а через тюремные ворота прогоняли сотни заключённых при поступлении и отправке в северные лагеря. Огневая точка внушительных размеров, стены толщиной полметра, а амбразуры по кругу глядят во все стороны. Заключённым было страшно смотреть на неё. – Андрей достал из пачки сигарету, закурил и продолжил говорить. - ДОТ покрашен в зелёный цвет, красивый такой, прямо не ДОТ, а зелёный попугайчик. (Рассказчик ошибся. ДОТ окрашен в грязно-голубой цвет. Но, возможно, его недавно перекрасили). В то время, когда я был подростком, пройти за проходную ещё было можно, меня пропускали. Я хотел разобраться, что, и где, и как в то время там располагалось, но так до конца и не мог понять. Но дощатый барак №11 со сквозными дверями видел. Сейчас ещё труднее всё это представить. Деревянные постройки вообще все снесены. Морякам казармы поставили каменные. Спросить не у кого. Никто из вояк прошлым не интересуется. Да-а…У нас дома хорошая библиотека. Самое лучшее и дорогое, конечно, от прадеда и деда осталось, от отца тоже. Кое-что и мной собрано. Есть подборка библиографических сведений о Мандельштаме. Но всё же в печати мало сведений о жизни поэта и писателя, хотелось бы больше знать, например, в чём точная причина его непубличности в конце двадцатых годов, о перипетиях жизни в ссылке в Чердыне после того, как он написал инвективу на Сталина (мне врезалось в память это незнакомое слово и позже в энциклопедии я узнал значение его). Там Мандельштам пытался покончить с собой. В Москве всё более доступно, чем здесь на периферии, к нам даже не вся литература доходит, а там люди больше знают, и много интересных сведений они получают от общения. Но если стараться, то и здесь можно отыскать, обмен помогает. Например, особо я горжусь подаренным мне экземпляром сборника «Камень», прижизненно изданным. Вот я думаю: КАМЕНЬ – это фундамент его творчества, из крепких камешков-слов рождалась поэзия поэта. Пророчески назван сборник. Да-а... Натаскался он камней…. Один раз, гуляя у подножия скалы, где был карьер пересыльного лагеря Дальстроя, и куда даже солнечные лучи почти не попадают, я нашёл камешек бурого оттенка с мутными зелеными вкраплениями - цвета лучей на обложке его первого сборника стихотворений. Голыш я храню, как некий символ несправедливости. Из всех источников информации, которые были доступны для меня, можно заключить, что к аресту Мандельштама приложил руку Сталин. Он, известно, был умным, но хитрым и коварным товарищем. (Слово «товарищ» Андрей произнёс с особым чувством иронии, как бы наслаждаясь и смакуя его). Он затаил злобу на поэта ещё с 34 года. Когда были развязаны руки для всяческих бесчинств, он упёк поэта в тюрьму, и сделал сиё злодеяние, как завсегда, чужими руками. Он нигде не оставлял следов своих преступлений. Да-а. И всё же деятельность Сталина неоднозначна. Установлено и закреплено: в тридцатых – именно он, воодушевляя население, поднял страну из руин; войну вместе с полководцами, армией, народом выиграл? – выиграл! Звание генералиссимуса не Черчиллю и не американским президентам присвоили. Ну а культ личности – это тоже не отнять. Так я думаю. - Он говорил о уже известных вещах, но я слушал со вниманием и интересом.