Рабы войны .Рассказ 21

Рассказы бывших узников нацистских лагерей.

Большинство из них никогда никому об этом не рассказывали. Молча носили в себе эту память по 50-60 лет.

Верташонок (Сковырка) Галина Ипполитовна

1927 года рождения

Корница - называлась моя родная деревня. Это в Витебской области, в Беларуси. Район сейчас Шарковщинский. Моя семья жила там до войны. До 1943 года немцев в нашей деревне не было, лесная она, только тропы к ней, дорог, кроме как конных, не было, да и то или снегом, или когда дождей нет. Только раз они приехали, назначили солтаса, это вроде старосты в деревне. А потом каждому двору налоги назначили. До войны мы единолично жили, колхозы уже после войны организовали. Вот я и работала с мамой по хозяйству и помогала нянчить маленькую племянницу. 16 лет мне было в 1943, когда немцы приехали в деревню и созвали собрание, и явится на это собрание нужно было всей семьёй по списку. С "собрания" я уже не вернулась. Отделили нас, молодёжь от 14 до 25 лет и в сарай заперли. И даже попрощаться с родными не дали. Мне мама принесла теплую одежду, месяц октябрь уже был, и хлебных сухарей торбочку небольшую. Полицай передал мне узелок, но увидеться нам не позволил. Сидели мы в закрытом сарае и слышали, как голосили наши мамы. А что они могли сделать? Мужчин в деревне не было почти, кто на фронте, кто в партизанах, а кто уже и погиб к сорок третьему...

Как я была благодарна маме за эти сухари, они мне жизнь спасли в дороге в ненавистную Германию. Полицаи загнали нас в Шарковщину и там погрузили в эшелон. И как закрыли вагоны-телятники, до города Кепинск в Германии их никто не открыл. Немецкие конвоиры тоже ехали с эшелоном, но в пассажирском вагоне.

А в Кепинске загнали в лагерь и в тот же день погнали ра работу на резиновую фабрику. Она называлась "Фронзгумаверк". Работали в две смены. Первая смена с 8.00 до 16.00, а вторая с 16.00 до 24.00 часов. Наш мастер немец был хороший человек, к сожалению не помню его имя. Мастеров было два, один, с нашей смены, носил серый халат, и мы его называли "серым мастером", а другого, соответственно цвету халата, "жёлтым".

И переводчица - немка тоже хорошим человеком была. В городе остались только женщины, старики и дети и калеки, с фронта комиссованные. И от них зла мы не видели, по-человечески относились в основном. Даже едой делились, хотя у них самих не густо было, они знали, что в лагере нас кормили хуже свиней. Уже был 1944 год, наши войска неумолимо шли к границам Германии. Немцы сами нам об этом рассказывали.

Я до сих пор не могу слышать слово "кольраби", потому что весь наш плен, а это полтора года, раз в день давали похлёбку из кольраби и 100 граммов невкусного хлеба. Он какой-то резиновый был, говорили, что отходов от производства резины добавляли, но точного "рецепта" того хлеба я не знаю. Только есть хотелось постоянно. Сначала два раза в неделю узникам по вечерам давали ещё баланду жёлтого цвета, что там было сварено, не могу сказать. Вроде как шелуха просо, тоже отходы производства крупы. И как-то украинки, работавшие на фабрике, они в другом блоке жили, забастовку устроили, на работу не вышли. Пришёл начальник лагеря, эсесовец, они ему свои претензии изложили, дескать, чем это нас кормят!? Он всех отправил на работу и сказал, что придёт комиссия и разберётся.

Комиссия действительно пришла и "разобралась". Жёлтую баланду перестали давать. Осталось "кольраби" с вареными червями и 100 грамм хлеба в день. И украинки исчезли, их куда -то увезли, позже мы узнали, что в крематорий.

С 1944 года за работу стали платить, если норму выполняли, по 26-28 марок в месяц. Но в Германии тоже была карточная система, её с 1942 года у них ввели, и продуктов купить было невозможно. Переводчица нам подсказала, где можно было свеклы купить. Варили мы эту свеклу и ели с лягушками, француженки научили, в лагере были женщины разных национальностей. Голод не тётка. Немцы лягушек не ели, потому можно было их наловить. Осенью ещё можно было на железнодорожной станции картошин несколько подобрать. Картофель разгружали военнопленные и сбрасывали с платформы, а мы подбирали и пекли её. В бараке была печка-буржуйка и она нашей кормилицей была, все "блюда" на ней готовили по очереди.

Вот так весь плен о еде и думалось и ещё своих ждали, освобождения из этого голодного рабства. Смерть рядом была. Если кто не смог встать и пойти на работу, его официально называли "отработанный материал". "Отработанный материал" исчезал ежедневно, ослабших людей увозили "на лечение", нам так объясняли. Но с лечения никто никогда не вернулся. Их отправляли в крематорий. Такое было у нацистов "лечение".

Когда стал подходить фронт, стали бомбить, фабрика сгорела, бараки тоже. Нас поселили в подвал дома и гоняли рыть окопы. Питание стало ещё хуже, паёк выдавали на два дня, мы его за два укуса глотали. Каждую ночь видели зарево и слышали канонаду .

И вот наступило утро, когда мы, сидя в подвале, услышали родную речь. Мы не сразу поверили, что это наши, советские. И тогда один из них матом загнул, и таким родным, смачным... Вот тут мы сразу перестали сомневаться, что это наши! Радости было!!! Обнимали их, целовали и ....голосили в три ручья. Мне к концу войны 18 лет исполнилось. И среди наших освободителей глянулся мне паренёк и, как оказалось, я ему тоже. 6 мая 1945 года он отвёз меня на специальный пункт, где меня и других узников допрашивали. Потом на концерт завёл, там артисты из Москвы выступали. Кормил едой солдатской и я всё насытиться не могла, перловая каша с тушёнкой слаще мёда была после "кольраби"- баланды. А ещё мой поклонник-освободитель мне вкусностей откуда-то принёс. Шоколадку запомнила, ох какой вкусной была... может потому, что он принёс.

Потом он меня проводил на вокзал на спец.эшелон посадил, в Беларусь он шёл. Сказал: - Жди! Я скоро приеду." -

Дороги домой не помню, я не ехала, я на крыльях летела, ничего не замечая вокруг, одна мысль: увидеть маму с папой, деревню, всех близких, родных.

Потом полгода я всё вспоминала своего парня, а от него никаких вестей... ни писем, ничего. И в начале октября в обед вдруг дверь открывается, и он на пороге. Вот так война мне любовь подарила. Он покалеченный вернулся, оказывается ранен был уже после капитуляции. Так мне не это важно было, важно, что живой вернулся! Вот и живем мы с моим Михаилом Анатольевичем уже с октября 1945 года. Двое детей вырастили, внуков, уже правнуки есть. Состарились, работать не можем. Отдыхаем теперь и я часто плен последнее время вспоминаю.

Не верится, что я всё это пережила, голод, страх. И только об одном прошу Господа Бога. Пусть никогда не будет войны.

Примечание автора, записавшего и обработавшего рассказ.

Михаил Анатольевич Верташонок слушал рассказ жены и улыбался в ус. А потом рассказал о том, как воевал, свою версию их встречи с любимой женой, с которой на момент интервью прожил 62 года. Но это уже тема другой серии рассказов "Фронтовики о войне".