Федор шел домой с точным знанием – сегодня его спас Бог, в Которого он не то что не верил, а просто существовал, не соприкасаясь с ним мыслями. Он почувствовал даже физически Его крепкую руку, словно руку могучего мужика, причём по-простому всё это было. На него ехала бешеная машина, хотя и шел по пешеходной, но та вынырнула из-за угла и словно с пристальным прицелом двигалась на Федора стремительно и неотвратимо. Страха не было, он не успел зародиться, напротив, какое-то странное хладнокровие оцепенило его, но между тем вся жизнь пронеслась перед ним, он хотел погнать мысль на вопрос и ответ, что делать, но и того не успел. Он просто почувствовал, что кто-то взял его как малыша подмышки и передвинул. Именно так. Сам он не отступил и полшагу, оцепенев. Машина пролетела мимо в каких-то сантиметрах от него, выехала на трассу и помчалась дальше. Ездок явно торопился в иные миры и был не прочь прихватить с собой еще кого-то.

Когда всё существо Федора охватила безопасность, и он стал как мякиш, организм требовал истерики, как выплеска всего пережитого ужаса, но Федора настолько потрясло его подъятие и перенесение, и эта глыбкая силища, что смогла это сотворить, что он всё хотел восстановить это ощущение великих и могучих рук. Он понял, что нечто подобное ощущал в детстве в объятьях отца. Но надо было трогаться дальше, дома ждала уже Катя.

Он тронулся и первым делом подумал, что, наверное, не всегда умирать страшно, как и он не успел вырастить свой испуг, так и многие, наверное, тоже.

Потом он подумал, зачем его спасли? Ведь с этого часа его жизнь имеет теперь другую цену. Он понял, что находится под пристальным наблюдением, и что от него чего-то ждут взамен.

«Ёлки, не знаю, как теперь и жить. Всё было ясно раньше, а теперь нет….»

Потом он стал думать – нужно ли рассказать обо всем Кате? И как рассказать – просто как факт или как переживание? Она начнет охать и говорить глупые вещи как мальчишке, а потом будет дрожать по вечерам, ожидая его с работы. Нет, решил Фёдор.

С того дня Федор словно потерял себя всего. Он чуял собачьи небесные ожидания и что обязан отблагодарить за спасение. Но не мог найти в себе понимание, что требуется от него. Вроде жил он законопослушно, жену берег и уважал, работал больше, чем требовалось для обеспечения жизни, гадостей душевных не совершал, подножек никому не ставил.

В этом состоянии прожил он месяца два и понял, что больше не может.

В выходные, на даче, когда Катя каруселилась на грядке, он зашел в темную баню с ощущением связанного пленного, сел там в темноте, и сказал: -

- Что ты хочешь от меня, Господи?

- Я не атеист, я Тебя признаю, и я Тебя, смею полагать, ничем не беспокою. Ни просьбами дурацкими о куске, пока руки свои есть, ни беспутством каким, смею думать. Жизнь строил не по дури, а по рассуждению, нравится мне все простое и человечное, заскоков у меня нет, вожделений тайных тоже. А ты вот хотел меня задавить сначала, а потом спасти…

- Так ведь было?

- Или вот в этом вопросе и есть вся моя мерзость?

- Бабка мне часто говорила – все от Бога. Всё – значит всё. Так ведь?

- Запутал Ты меня спасением моим. Ты им показал, что живу я не так, как надо, и топаю не туда?

- И, понимаешь, ни с кем я не могу о том поговорить, что вселилось в меня с того дня.

- Грызение какое-то…

- Не угрызение совести, а грызение мыслей…

- Вот я как дурак какой зашел в сарай и выметаю свое сердце на двор Твой.

- До безумия что ли мне дойти, чтобы говорить – дай мне знак, что Ты задумал?

- Что Ты задумал – того не отвратить. На это мне ума хватает.

- Господи, по-человечески прошу, не путай меня. Просто поставь меня в ясность. Не знаю как. Но хочу прежней ясности своего существа и жизни.

- А что спас – благодарен, конечно. И больше не за себя, а за Катьку, что не оставил без мужа эту дурочку наивную. Она же как лялька.

- Вот, всё Тебе сказал. Больше не вмочь. Хочу выйти из тумана.

- … И руки Твои… Ты знаешь о чем я…

- Вот за это кланяюсь тебе… От души…

- И если ТАМ у отца трудности какие – помоги ему. Прошу… Очень…

Фёдор вышел из бани с наплывом слёз на душе. Они были не горьки, они были обретением какой-то новой силы, потому что из благодарности выплыли.

 

Он быстрыми шагами пошёл к Кате, из темноты бани рванулся на мягкий женский свет. Та щипала какие-то листочки и складывала их в ведро. Действия ее казались такими бессмысленными, но в ней самой был неистребимый смысл. Федор приподнял ее с корточек и крепко прижал к себе. «Люблю тебя, Господи» , – вдруг неожиданно сказал он. Эти слова сразили его самого, он не говорил их ни разумом, ни языком вроде, некая сила провещала в нем, и он был сначала ошарашен. А потом заулыбался на испуганные Катины глаза, наблюдающие на его лице глубокие картины потрясения.

- Моя ты малявка. Всегда вижу в тебе твои пять лет. И словно дочку будущую нашу вижу.

И тут сердце замолилось в нем: « Господи, дай нам это диво, в первый раз прошу! В первый!»

Сказано было молча, но он задохнулся так, словно выкрикнул эти слова.

Не случились у них с Катей дети. Долго ждали, а нет никого.

Катино лицо было расписано изумлением. Она не проронила ни слова, и не слышала, и не ведала ничего, из чувств и мыслей мужа. Она только чуяла – что-то происходит и это нельзя спугнуть, что чудо нельзя спугнуть, как бабочку.

Но тут выполз дачный сосед, дед Иван, воззрился на них через сетку, словно прихихикивая, сладенько так.

- Ой, мои голуби, всё милуются. Огурцов Вам дать? У Вас лишь любовь растет на грядках! – Смеялся он. - Вон бабушка два ведра натыркала, куда нам? И зуб уже не молотит.

- Федь, что там у Кати в животе, не скажешь? Вижу колобок там заваялся. Не пора ли платьице шить?

Катя покраснела от радости и смущения, как будто так и было. Как будто ведала она о том. А ничего не ведала она. Просто дед ей радостен своими словами.

А Федор взогрелся весь и явственно почуял, что его кто-то вновь приподнял и поставил, и будто похлопал после того по плечу…

Он понял все, что его мучило, и перестало мучить перемученное касательно ребенка.

«Ты просто хотел поговорить со мной, вот я дурак…»

- Дед, почаще выползай, радуй. Катя! Ну возьми ты слово, дорогая, уважь нас мужиков, какие мы бравые. – Счастливился Фёдор. Катя зыркнула на Федю загадочным глазом и неожиданно умчалась в дачу.

- Хороша, Федька! Хороша, как выписана пером Жар-птицы! А ты беги за ней, догоняй, меси колобка, придавай форму. - Дед добродушно осклабился, показывая решётчатые зубы.

Федор улыбнулся чином, отдал честь и пошел за Катей.

Перед отъездом с дачи он подошел к бане: - ИсповЕданка моя. Жди.

 

2018