"ПОЭМА В КАМНЕ" ИЛИ КАК Я ПОМОГ МАМЕ...

Начало октября 1970 года... Учусь в Политехническом институте Ленинакана, но настроения никакого. С самого начала не поладил я с деканом строительного факультета Паняном Сергеем, человеком мелким и старой гюмрийской закалки, считающим, что студенты должны и обязаны лебезить перед ним. И я, кто единственный сдал все вступительные экзамены на "отлично", и все пророчили мне грандиозный успех, начал всё больше и больше скатываться в бездну.

На весь факультет нас было двое неугомонных - я и Гагик Мартиросян из четырнадцатой русской школы.. Пухом ему земля, рано ушел из жизни мой бесстрашный друг, в тридцать три года. Залезали мы в читальню, там уже на лучших полированных партах с бортами чертили мелом ворота и приглашали игроков на игру в настольный хоккей, а в качестве биты нам служили пятикопеечные монеты.

В этой игре я был Богом, выигрывал почти все партии. Иногда нарочно проигрывал, чтоб провоцировать легковерных,- пальцы были мои ещё со школы так натренированны, что почти после каждого второго щелчка кругляш четко останавливался в начертанных воротах противника. Так в течение двух-трех часов зарабатывал я не меньше пятидесяти рублей, беря за победу в каждой партии по три рубля. А игроков было пропасть, всем хотелось выиграть у "загордившегося подлеца из русской школы", но не везло ребятам до такой степени, что многие оставались без денег на ватманскую бумагу. А мы с Гагиком усиленно потчевали девочек-работниц читальни самыми изысканными шоколадными плитками,тортами, а сами пили дорогой коньяк в потаенной комнате, ключи от которой давала нам главная принцесса читального зала.

Но случилось беда, играю однажды, а Гагик вышел за покупками, целая горка денег на столе, вокруг суетятся игроки... Я одним щелчком вгоняю пятерку в ворота и вдруг слышу над собой гюмрийское злобное фырканье декана:" Умница Геворкян, так ты больше зарабатываешь в день, чем я и твой отец за месяц",- после чего послышалось усиленное подхихикиванье окружающих балбесов. Дело в том, что отец мой тоже работал в этом институте, но преподавал историю, был человеком строгим, но справедливым, студенты его и боялись, и уважали.

Я настолько ненавидел этого декана, что не потерялся, не покраснел, а нагло ответил ему:"Товарищ Панян, сегодняшний куш я дарю вам, чтоб вы купили на эти деньги ватманскую бумагу вот этим подхихикивающим вам шакалятам",- и я благородным жестом пододвинул к нему стопку лежащих на столе денег, примерно тридцать-сорок рублей, а в уме усиленно ругал своего друга Гагика Мартиросяна, который с утра тяжко жаловался на живот и, наверно,сейчас мирно воркует где-то наедине с собой в частном туалете.

- И ты думаешь, я не возьму эти деньги, Геворкян? Возьму, как трофей, чтоб показать твоему отцу, когда он вернется после пятимесячных курсов переподготовки из Москвы,- и уважаемый декан, завернув мой выигрыш в газету, положил его себе в портфель, сказав напоследок, что если ещё раз меня поймает за игрой, вылетят все работницы читальни, которые едят один только шоколад, благодаря точной ювелирной игре "лучшего ученика русской средней школы им.Сергея Мироновича Кирова".И он безобразно, как старая бабка, продающая семечки у входа в центральный рынок, загоготал, в то время как я усиленно смотрел за реакцией окружающих студентов, чтоб определить кто же напакостничал на меня.Только дурак бы не понял, что явление этого "святого беса" не было случайным, кто-то из зависти предал и продал меня... Потом я вынужденно зашел на лекцию сопромата, где нужно было переводить услышанное из уст лектора с армянского на русский, что чрезвычайно не нравилось мне...

Пришел я домой без настроения, а дома даже хлеба нет. Сидят пригорюнившись мама с бабушкой,- три дня назад отправили отца в Москву, купили всё ему на дорогу, а мама, будучи женщиной щедрой и жертвенной по своей натуре, скрыла от него, что в доме не остается ни копейки, а до её зарплаты -десять дней. Вот и корми троих детей, мы со старшей сестрой - студенты, а младшей сестренке еле исполнилось десять...Не брал отец взяток, хотя все его коллеги уже обсырели в этом деле, брали и деньгами, и курами, и овцами,и коньяком "Васпураканом", а отец был долгое время помощником первого секретаряЛенинаканского горкома, был кристален и нищ, как и его шеф Савоян, именем которого сейчас названа одна из улиц Ленинакана.

Посмотрел я, а глаза мамы печальные, в слезах и стало стыдно мне, какой я - мудак,- мама сидит голодная, а я дамочкам шоколадки и торты дарю, как чокнутый король Бахрейна.

Съел я два куска черствого хлеба трехдневной давности и проводил бабушку домой. Бабушка во мне души не чаяла. Все десять её внуков и внучек завидовали мне, ибо я был для неё и сыном, и генералом, и ангелом, она, потерявшая единственного сына на фронте, с детства меня воспитала, и я до пяти лет думал, что она - моя мать, и никак не хотел жить с родителями. Бабушка и рассказала мне, что отдала дочке десять рублей, но этого не хватит.

Кровь прилила к моей голове, думаю - что делать, как помочь маме, как вытереть её слезы? И вдруг до меня дошло. Проходил я днем мимо кинотеатра "Октембер"(Октябрь), а там идет двухсерийный индийский фильм "Поэма в камне". Билетов не достать, а аферисты из самого криминального района Ленинакана - Турецкого квартала толкали билеты втридорога. Ни о какой очереди у билетной кассы и речи не могло быть, брали билеты только наглые и "плавающие" над головами пятнадцатилетние щенки, подсаживаемые своими великовозрастными друзьями.

- Бабушка, дай мне десять рублей на день, а завтра вечером я верну тебе эти деньги,- обратился я к бабушке Эрикназ, которая по моим глазам поняла, что я замыслил нечто для спасения домашней ситуации.

Бабушка подмигнула мне и дала свои последние сбережения, а пенсия у неё была мизерная - всего 17 рублей, вот какой брежневский рай был тогда в Советском Союзе. Теперь в кармане у меня было целых пятнадцать рублей, вполне достаточных для моего дерзкого начинания.

Проводив бабушку, я вернулся к себе во двор, вызвал на улицу троих самых шустрых парнишек по 12-13 лет и рассказал им о своем проекте.А он был несложным: завтра с восьми утра мы должны быть возле касс кинотеатра и до самого вечера заниматься куплей-продажей билетов на двухсерийный индийский фильм.А для наглядной репетиции мы к шести часам вечера спустились в центр города и около кинотеатра следили за работой группы парней из Турецкого квартала.Я понял одно: они работают грубо, среди них нет молодых гибких парней двенадцати-тринадцати лет, умеющих "порхать" над толпой изящно и вовремя засовывать сначала одну руку, а потом другую в окошечко кассы для двойного обилечивания, немного меняя голос, чтоб кассирша не догадалась. Так я приучил свою "молодежную сборную" после посещения кинотеатра. Мои ребята были ловчее и талантливее в этом смысле, я видел, как они бросали на нашей улице кошельки-лопаты(их термин) и знал, что их ожидает "блестящее будущее". Но, самое главное, у «миссионеров» из Турецкого квартала были проблемы с реализацией, они очень плохо владели русским языком и им трудно реализовать билеты русским офицерам из дивизии, стоящей вечно под Ленинаканом, а именно бедные офицеры и ереванские культурные гости, слишком изнеженные и одухотворенные, наиболее неприспособлены к ленинаканским порядкам, не могут достать билеты и вынуждены их покупать с рук.

Итак, с раннего утра мы начали свой первый трудовой день. В тех случаях, когда милиция не следила за очередью, стоящей у билетной кассы, я подсаживал "моих голубей" на головы столпившихся людей. И они, мирно плавая и порхая руками и ногами, благополучно совали руки в билетную кассу и покупали не только свои заветные пять билетов, но с изменением голоса выхватывали и двойную дозу, отчего не приученные этому искусству волонтеры из Турецкого квартала серели от зависти и бессильно скрежетали своими бандитскими зубами...В случае, если милиция ненадолго восстанавливала порядок, мы мирно, как Божьи архангелы, стояли в очереди и покупали билеты, как все законопослушные граждане.

Купленные билеты парнишки отдавали мне. И я за двадцать-тридцать минут до начала сеанса успевал их продавать в основном академическим матронам из Еревана, которым очень нравился мой чрезвычайно богатый и дворянско-развитый русский язык, женам офицеров и даже одному полковнику пограничных войск, который сразу купил двадцать билетов для приглашенных из Тбилиси офицерских чинов и их пышногрудых русоволосых жен. А два билета я продал жене генерала и её подруге, которые с ужасом смотрели на это светопреставление с билетами и не знали, что делать, пока я сам мило не подошел к ним и не предложил свои услуги. Генеральше я настолько понравился, что она узнав, что я пишу, заказала мне акростих на день рождения своей подруги и положила мне в карман целых двадцать пять рублей вместо положенных шести...Мои билеты закончились, и я решил показать класс. Мои конкуренты из Турецкого квартала и Слободки, были в ужасе,когда увидели, как я в течение трех минут сочинил акростих,переписал на салфетку из самого престижного ресторана,которую вытащила из сумочки моя сладко-сюсюкающая барышня, подарил ей и получил умопомрачительный поцелуй от генеральши, которая станом , ликом и посадкой лебединой шеи походила на принцессу , и я позавидовал генералу, который был похож на стандартного туповатого генерала из салтыковских сказок.

Но вдруг один из несчастных продавцов билетов не сдержался и воскликнул с горечью и злорадством на местном говоре:" Этот павлин и с королевой Англии найдет общий язык..." Я повернулся в его сторону и тут вспомнил, да это же Сетик из Слободки, который года два назад, когда я прогуливался вместе с одноклассницами около фонтана на площади, напротив нашей школы, которую потом снесли, проходя с двумя своими дружками, "случайно" приподнял подол одной из моих подружек.Я не знаю, что тогда случилось со мной, но через минуту, буквально он и его дружок уже барахтались в фонтане, а третий якобы побежал за подмогой,но так и не вернулся, так как через минуту рядом со мной стояли мои друзья. Я подмигнул Сетику и громко сказал на изысканном ереванском диалекте:

- Здравствуй, водоплавающая птица, что перья обсохли, хочешь ещё искупаться в фонтане, недалеко же отсюда, пятьдесят метров? - и тут такое ржанье поднялось, что Сетик покраснел и не смог дать оборотку.

Это было временной победой, но я знал, что в таких случаях без ЧП не обойтись.Попрощался с генеральшей и зашел в подъезд, где на всякий случай проверил наличие в потайном кармане в самом нижнем отделении брюк своего выкидного ножа с пятью лезвиями, подаренного мне моим другом Чопом со словами:

- Брат, идешь на дело, бери это на всякий случай, чтоб не попасть впросак, когда почувствуешь опасность со спины, - это тебе Ленинакан, ты не знаешь, кто и когда тебя обидит.

Но что удивительно, мы мирно и слаженно работали с моими пацанятами на благо отечеству до пяти часов вечера, и я чувствовал, как с каждой ходкой растет мастерство моих воспитанников. Недаром же Хачик-Летучая мышь, наш местный полигоновский авторитет мне говорил: "Араик, мы тоже были шустрыми в своё время, но эти щенки весьма талантливы для своих лет, немного поработать с ними - будут артистами не хуже нашего земляка Фрунзика Мкртчяна, - и мы с ним задорно хохотали и пили его любимую кизиловую водку, сидя в его "штурманской кабинке"...

Но ожидаемое ЧП случилось...Главарь конкурирующей группы из Турецкого квартала - Лева выхватил из рук одного из моих малышей Артака пять билетов и разорвал на мелкие кусочки. Мне, как старшему, нужно было решить этот вопрос, но я был один против четырех матерых парней, поднаторевших в драках и потасовках. Я успокоил моих ребятишек, дал им на всякий случай номер телефона Гагика и Чопа, чтоб они позвонили только в том случае, если мне придется плохо, а сам быстрым шагом подошел к Леве, который стоял напротив кафе со своей бригадой и отвратительно ухмылялся, думая, что ответа не последует.

- Брат, ты, говорят, герой, когда имеешь дело с малышами из детского сада, может, пойдем разберемся с тобой - с какой стати ты моего братика тронул? - и я презрительно плюнул между его ног, правой рукой показывая на проход во двор старинного двухэтажного дома.

Но за ним двинулись и трое его друзей, но я у самого прохода во двор остановил их и говорю:

- Лева, я слышал, твой брат - хороший, предупреждаю, что если ты, как мужчина, боишься говорить один на один, по древнему нашему ленинаканскому закону, это будет расцениваться, как трусовство и пятно для твоего брата. Хотя не мне учить тебе чести, мне всё равно сколько килограммов мяса приготовить для нашего Ленинаканского мясокомбината, - и я начал злобно и истерически хохотать. Это подействовало.Друзья Левы отступили.

Разговор шел за баней. Я потребовал от него вернуть 5 билетов или деньги в тройном размере. И попросил объяснить, какие претензии он имеет ко мне.

- Никаких, брат, но ты вращаешься быстрее нас и успеваешь продавать билеты русским офицерам и солидным бабам, а у нас много билетов остается на руках. Если ты первый раз появился здесь, то это наш объект.

- Хорошо, Лева, я согласен с тобой. Давай сделаем вот так. Ты возвращаешь деньги за порванные билеты в тройном размере, потом мы соединяем наши группы. Реализацию билетов беру только на себя. Мы также ликвидируем общими усилиями группу Сетика из Слободки. Нам лишняя конкуренция не нужна.

Лева с радостью согласился со мной, вернул мне пятнадцать рублей и до вечера наши дела пошли в гору.

Вечером мы собрались в городском парке Горки, и я честно раздал деньги. Каждому из взрослых досталось 100 рублей, а малышам мы отдали по пятьдесят рублей, а Лева, уже изрядно выпивший, целовал меня и от радости кричал:"Арик, мы заработали почти в два раза больше, чем вчера, а малышам своей группы вообще я давал двадцать-двадцать пять рублей."

Домой я пришел усталый в одиннадцать часов вечера, но одновременно радостный, в кармане у меня было почти сто тридцать рублей, считая и гонорар за акростих генеральше. Бабушке я отдал двадцать рублей, а матери семьдесят рублей, удивленно рассказав ей, как нашел эти деньги у подъезда, наверно, пьяный Жирайр разбросал после хорошей дозы. Было поздно, в доме опять был только черствый хлеб, но я не был голодным. Мама сказала, что звонил Гагик, искал меня, а я ей кое-как объяснил, что он поругался со своим отцом и назло ему не ходит в институт. Мама поверила.

На второй день дела пошли, как по маслу. Десять парней доставали билеты, а я их быстро реализовывал. Так что к полудню у меня в кармане образовалась довольно крупная сумма, пришлось половину этой суммы перекинуть Леве.

Группа из Слободки, не выдержав давления и конкуренции, сама разбежалась, хотя кинотеатр находился в их районе. Наши дела были настолько хороши, что вечером после раздачи денег у меня в кармане оставалось сто пятьдесят рублей - хорошая месячная зарплата среднего учителя школы. Я сказал ребятам, что, наверно, завтра не выйду, ибо мне нужно поехать на лекции в Политехнический,

но парни и мои и из Турецкого квартала уговорили меня выйти завтра в последний раз.

Нужно было отдать маме хотя бы сто рублей, но как? Думал я об этом усиленно всю дорогу, но не нашел выхода.Спросил у своих ребятишек. Они очень любили и уважали меня, ибо, как я узнал, им за примерно такую работу давали в день не больше двадцати рублей, я же им дал за два дня сто рублей. И Артак, наиболее изощренный из них, посоветовал поместить деньги в конверт, опустить в собственный почтовый ящик без адреса. И постараться, чтоб сестра достала их из почтового ящика и передала маме, как благо из ниоткуда.

Я дома прикинулся страшно усталым и попросил сестре спуститься и принести почту, она мне не отказала и вскоре передала маме раскрытый конверт внутри которой лежали десять десяток. Радости в доме не было предела, но бабушка, поставившая передо мной обед, подмигнула мне и тихо сказала:" Молодец! Не оставил маму голодной. Ничего не говори им. Не поймут..."Но мама загадочно смотрела на меня и о чем-то думала.

Третий день начался ещё удачней. Я достал через тётю Арпик,свою родственницу, работающую контролером у входа, сразу пятьдесят билетов на два утренних сеанса. Арпик и бабушка похоронены рядом, и я этим летом, вылетев из Ростова, с двумя братьями целых десять часов с топориками и пилами расчищали от кустарников дорогу к их могиле, и всё привели в порядок, а местные мои братья и сестры даже не ходят на могилу той бабушки, которая для них была матерью и не спала ночами.

Всё шло прекрасно, к часу я успел продать и эти билеты и билеты, которые доставали две наши группы, хотя устал по-собачьи.Но в два часа Лева и Ваграм попали в лапы милиции, и их увели.Еще через двадцать минут в милицию попали ещё трое.Остались мои ребята и двое малышей из Левиной группы. Пришлось и мне вставать в очередь, ибо милиция уже контролировала очередь. До этого мне пришлось побежать в отделение милиции и освободить за сто рублей моих пятерых друзей. Участковый от радости угостил меня кофе и сказал, что будут такие вопросы, могу обращаться в любую минуту.

Леву и всех пострадавших я отправил домой, договорившись о встрече в десять вечера на условленном месте в Горках.

Стою в очереди, как раз напротив зеркальной двери, и смотрю в окно, вижу, как капитан милиции остановился напротив меня и усиленно смотрит мне в затылок.

Я повернул голову в его сторону и учтиво громко поздоровался с ним. Его глаза заплыли от моей наглости,и он громко проорал:

- Выходи из очереди!

Я же ему отвечаю весьма корректно и весело:

- Почему дорогой, чем же помешала вам моя аристократическая рожа!?

После моих слов все стоящие в очереди схватились за живот, а капитан милиции надвинулся на меня с дубинкой в руке:

- Повторяю в последний раз- выходи из очереди, - и его глаза налились кровью, как глаза испанского быка, завидевшего красный цвет.

Я грустно и весьма трагично вышел из очереди. Это увидела подруга сестры, учившаяся с ней вместе на четвертом курсе Политехнического, и спросила у меня, сколько я билетов хотел купить?

- Всего три, - сказал я "тоскливым потерявшимся голосом", и она выполнила мою просьбу.

Два раза после этого ко мне подсылали работников милиции,одетых в гражданское, которые слезно у меня просили билеты хоть в пять раз дороже, но каждый раз мой шустрый помощник Артак мне делал предупреждающие знаки из-за спины.

Ну вот наконец и день окончен, тяжелый и весьма опасный для нашей группы "непойманных", но с другой стороны это был эталонный день победы, ибо понеся столько потерь, мы не потерялись. Но победа была только здесь, как оказалось в дальнейшем.

Прощались мы в дальнем углу сада Горки, помогли и те пятьдесят билетов, так что можно даже сказать, мы ничего не потеряли, и я каждому из взрослых участников отдал 125 рублей, а малышам - 70 за мужество в чрезвычайной ситуации. Пострадавшие не хотели принять деньги, но я сказал, что честность украшает фрайера, и что этими тремя днями ничего не кончается, дружба набирает свои круги. Парни выпили на прощание, только я не притронулся к стакану, чувствовал, что сегодня мне пить нельзя. И я был прав.

Дверь открыла бабушка.Я поцеловал её и исподтишка отдал ей все свои деньги - 150 рублей, что меня чрезвычайно удивило, это Лева подкинул мне тридцатку так, чтоб я не догадался. Себе оставил я пять рублей. Сделал знак бабушке, чтоб она как-нибудь отдала эти деньги маме. И вдруг вышли из комнаты мама и сестра, по глазам я всё понял. В глазах мамы были слезы. По тому, как бабушка смотрела на мою старшую сестру, я понял, что она меня продала. Мама подошла ко мне и дала хорошую пощечину, я был настолько уставший, что чуть не упал. Оказывается, Гагик звонил и нечаянно сказал, что меня три дня нет в институте, позвонила и подруга сестры и рассказала об инциденте с ментом. Мама всё поняла.На пощечину мамы я не обиделся, но всё равно было горькое чувство, ведь я эти три дня бегал, прыгал, бился за то, чтоб не видеть слезы в глазах мамы, а вышло наоборот.

Ситуацию спасла бабушка. Она презрительно оглядела сестру, а потом на маму и сказала:

- Дурочка, это я дал Араику деньги, чтоб он заработал вам на хлеб, а то твой муж никак не догадался, что оставил вас голодными. Он не заслужил твоей пощечины, а вот твоя тихоня-дочь могла бы и не предать брата, зная, что он три дня подряд даже не спал нормально. Проверьте его карманы, хоть, посмотрите, сколько себе он денег оставил. Я его воспитала и знаю, что чище его среди вас никого нет, - это была весьма весомая и действенная речь моей спасительницы-бабушки.

Мама тут же проверила мои карманы и достала всего пять рублей. А бабушка тут же отдала ей 150 рублей и сказала:

- Дурачок, целых три дня доставал вам хлеб, а себе ни копейки не забрал. И получил за это благодарность,- и бабушка косо посмотрела на внучку-предательницу. Она ради меня готова была на всё.

Мама обняла меня, пальцем провела по моему весьма исхудавшему лицу и со слезами в глазах сказала:

- Обещай, что никогда больше не будешь продавать билеты, даже если мы останемся голодными.

Я обещал и выполнил обещание. Милая мама, а ведь ей оставалось жить всего три года...И я доволен, что она даже ничего не сказала отцу, сохранила нашу великую тайну...

На мои заработанные за три дня деньги мы безбедно прожили целый месяц и даже мы с бабушкой купили маме на день Рожденья красивое шикарное платье, так как мама не забрала у бабушки последние сто пятьдесят "бандитских" рублей...

Из книги РАССКАЗЫ ИЗ ИСЧЕЗНУВШЕГО ГОРОДА