ПРОФЕССИЯ И ТРУД

(издержки социалистического строя)

 

 

"Труд - это отец удовольствия."

 

Стендаль, французский писатель (1783-1842)

 

 

По направлению горкома партии, будучи пенсионером МВД, я проработал один год в таможне. Для работы в этой организации нужны особые специфические знания. У меня же были юридические. Это совсем не то, что требуется знать таможеннику. Поэтому мне дали три месяца испытательного срока для изучения бесчисленного множества различных инструкций, положений, приказов и указаний, дополнений, изменений, схем, чертежей и многого другого, что составляло несколько увесистых томов. Только описание бумажных и металлических денег разных достоинств абсолютно всех стран мира составляли два толстенных тома. Сколько надо было запомнить чертежей железно дорожного, воздушного и водного транспорта с указанием на них всех закоулков. Описание различной одежды, от головных уборов до башмаков, составляло также несколько томов.. Надо было знать все возможные способы провоза контрабанды различного имущества, наркотиков, взрывчатых веществ, холодного и огнестрельного оружия. Особенно головную боль представляли реестры по уникальным музейным раритетам и драгоценностям. Надо было помнить, что можно ввезти в Союз, что вывезти, и в каком количестве. Все требования невозможно перечислить. Три месяца я добросовестно зубрил служебную документацию. Вместе со сменой бывалых таможенников выходил на досмотр уходящих или приходящих из-за границы кораблей, чтобы получить соответствующие навыки и практические знания. Через три месяца после успешной сдачи экзаменов мне вручили личную печать таможенника. Я стал полноправным членом таможни.

 

Работа керченской таможни в основном заключалась в проверке судов рыболовецких и сухогрузов на предмет обнаружения попытки провоза контрабанды при пересечении границы в обе стороны. Проверялся также багаж лиц, уезжающих за границу. Но в то время мало кому удавалось покинуть СССР. Проводился досмотр багажа, гражданина, покидающего свою Родину, один-два раза в месяц. Иногда несколько месяцев не фиксировался ни один отъезд. Поэтому много сил и энергии таможенники в основном тратили на досмотр членов экипажей и судов, которые заходили в керченские порты или их покидали, чтобы идти за границу.

 

Не буду подробно останавливаться на том, как происходил досмотр судов. Большая нудная и кропотливая работа заключалась в досмотре всех корабельных закоулков, которых на громадных судах неисчислимое множество. Силами смены, состоящей из четырёх человек во главе со старшим группы, тщательно проверить всё судно практически невозможно. Я, как человек с хорошими теоретическими и практическими оперативными знаниями, отлично понимал, что серьёзную контрабанду можно обнаружить, только имея информацию, полученную оперативным путём. Такими средствами таможенники не располагали. Да и члены команды, получавшие в те времена зарплату на несколько порядков выше, нежели работяги на берегу, дорожили своим рабочим местом, и не хотели им рисковать, потеряв всё, и ещё, быть может, свободу.

 

В то же время надо было каждой смене иметь показатели по пресечению незаконного провоза чего-нибудь запрещённого через границу. Поэтому основное внимание обращалось на личный досмотр каждого члена экипажа и их багажа. У рыбаков, уходящих в моря, по-существу, нечего было особо проверять. Счастливчиком оказывался таможенник, который обнаруживал в каюте хотя бы пару советских рублей, случайно оставленных в тумбочке, и о них забытых. Контрабандой считался и лотерейный билет, даже если давно состоялся тираж, и билет оказался невыигрышным, а хозяин в своё время его не выбросил. Составлялся протокол на попытку вывезти отечественную валюту за рубеж. Все при этом знали, что за рубежом советская валюта в то время никого не интересовала. Хотя с рейса за такую мелочь члена экипажа не снимали, но при возвращению в Союз его ждали большие неприятности.

 

Вся надежда на обнаружение контрабандного товара была тогда, когда рыбаки возвращались из рейса домой. Надо признаться, что на полученную валюту за границей рыбаки отоваривались очень хорошо. Каюты были забиты многочисленными сумками гигантских размеров, набитых разным товаром. Везли даже ковры, которые на берегу можно было купить только по записи в очереди, да и то через несколько месяцев. Каждый таможенник на всякий случай имел при себе список с перечислением вещей, которые можно было привозить в СССР, и в каком количестве. Все вещи для провоза имели по количеству очень жёсткое ограничение. Например, разрешалось провезти по паре мужских и женских джинсовых брюк. Плюс одну пару сыну или дочке. Если оказывалось на пару штук больше, появлялся показатель для таможенника, выявившего контрабанду. Составлялся протокол, по которому купленные сверх норматива вещи изымались и сдавались в камеру хранения таможни для их последующей реализации государством. Проверялось всё приобретённое за границей, вплоть до колготок. В большинстве случаев рыбаки толком не знали, что и в каком количестве можно провозить. Вполне понятно, что часть товара рыбаками приобреталась для продажи на рынке. Часто возникали скандалы между рыбаком, у которого что-то изымали, и таможенниками. Никому не хотелось расставаться со своим имуществом, приобретённом на валюту, заработанную кровью и потом. А что такое рыбацкий труд, я хорошо знал, так как около года находился в шкуре рыбака. Я знал, что такое перенести шторм, особенно тогда, когда во время его надо продолжать ловить рыбу. Постепенно такая работа, не приносящая морального удовлетворения, меня стала раздражать. Одно дело вести расследование в отношении всякого рода преступников, другое дело - считать количество трусов, носков, косынок и всего прочего, чтобы заработать показатель в работе. К моему стыду за год работы в таможне я не составил ни одного протокола на так называемую контрабанду. Рука не поднималась составлять протокол на обнаруженный в углу кубрика скомканный рубль ради дурацкого показателя. Бюрократов - чиновников, решавшим судьбу такого "контрабандиста," содержание протокола мало интересовало. Они смотрели не на то, что изъято по протоколу, а на наличие протокола.

 

Моё терпение лопнуло, когда у одного матроса во время досмотра судна обнаружили купленную им за границей для ребёнка мальчиковую майку, на которой по-английски было написано "бойскаут" на фоне какого-то пейзажа. Радости у всей смены не было границ, так как все таможенники решили, что подозрительный матрос пытался провезти в Союз майку, рекламирующей фашизм, фашистскую английскую молодёжную организацию такую же, как немецкая "гитлер-юнге." Я попытался объяснить, что в буржуазных странах есть молодёжные организации типа нашей пионерии, к которым относится организация "бойскаут, " что в переводе означает "мальчик разведчик". Состоят в ней несовершеннолетние и дети, раздельно друг от друга девочки и мальчики, от 8 до 18 лет. Этими молодёжными организациями руководит Международная организация "бойскаут," так как такие организации есть во многих странах мира. "Гитлер-юнге" совсем другое дело. Это действительно была фашистская молодёжная организации, существовавшая в Германии с 38 по 45 годы. Находилась под постоянным контролем фашистской партии. Детки из "гитлер-юнге," воспитанные в нацистском духе, перед самым падением Берлина, как последний резерв Гитлера, из фауст - патронов лупили по танкам Красной Армии.

 

Однако мои доводы оказались никем не услышанными. Получалось так, что я встал на защиту отъявленного и опасного контрабандиста. Злосчастная майка была изъята с составлением соответствующего протокола. Где-то через месяц в городе я случайно встретил того рыбака, который якобы с помощью детской майки хотел в Советском Союзе пропагандировать фашизм. Что и следовало ожидать, "распространителю" фашистских названий на майке была закрыта виза. Он оказался безработным. Вскоре из таможни я уволился, так как такая работа мне была не по душе. От такой дуристики я, привыкший заниматься нужной для государства работой, не получал никакого морального удовлетворения.

 

После тщательной проверки рыбаков таможенниками для них спокойствие не наступало. Со всеми своими торбами, коробками, баулами, мешками и сумками они должны были пройти через проходную моррыбпорта, на которой стояли контролёры ВОХРа (военизированная охрана при органах милиции). У работников ВОХРа была своя инструкция, в которой указывалось, что запрещалось проносить через проходную с территории порта за её пределы. Кроме всего прочего, например, запрещалось проносить импортный кофе и даже советское сгущённое молоко. За обнаруженные баночки со сгущёнкой на их хозяина составлялся протокол и заполнялась специальная карточка на выявленное мелкое хищение государственного имущества. Это был ценный статистический показатель в работе сотрудников ВОХРа. Чтобы домой отнести пару баночек сгущёнки, матросы их прятали среди многочисленного барахла. Поэтому контролёрами на пол выкладывалось всё имущество досматриваемого и перещупывалось самым тщательным образом. При обнаружении молока и его изъятии часто бывали серьёзные бурные скандалы, доходящие чуть ли не до драки. Многие рыбаки сгущёнку везли маленьким детям или престарелым родителям, чтобы побаловать их такой вкуснятиной, какая в то время в магазинах была большой редкостью.

 

Самое главное, что сгущёнка никак не могла быть предметом хищения государственного имущества по всем юридическим законам. Во время рейса сгущёнка выдавалась рыбакам для употребления. Таким образом, с момента получения сгущёнки матросом она становилась его собственностью, которой он мог распоряжаться по своему усмотрению: скушать, подарить кому-нибудь, на что-то поменять, хранить и любоваться баночками, и в конце концов, взять и выбросить. Но какой-то милицейский "грамотей" из большого начальства для показателей придумал, как их увеличить искусственным путём, называя белое чёрным. Я в то время работал начальником караула и мне было стыдно за своих бывших коллег, издающих несуразные инструкции, приказы и распоряжения. Начальник вневедомственной охраны, подполковник милиции Ю.К., был согласен с моим возмущением по данному поводу, но он только разводил руками, ибо такие незаконные распоряжения издавались свыше, и он должен был их выполнять, требуя от работников ВОХРа соответствующих показателей по хищению рыбаками сгущённого молока.

 

Я видел, как членов экипажа любого судна раздражали не всегда правомерные действия таможенников и работников военизированной охраны. Насколько они их ненавидели, было видно по гневным глазам. Но никто, как правило, не роптал и не возмущался, так как не хотел терять трудную, но высокооплачиваемую работу на судах загранплавания. Редко, но всё же бывали неприятные инциденты, когда у кого-то из досматриваемых рыбаков нервы не выдерживали, и он закатывал грандиозный скандал. Часто к скандалу присоединялись остальные члены команды. Несколько сотен собравшихся встречающих моряков родственников, стоящих за стеклянными дверями, видели, как жёстко происходил досмотр их родных и близких людей, которых не видели по полгода, а то и больше. В свою очередь они начинали выкрикивать грозные проклятия и оскорбления в адрес лиц, которые задерживали долгожданную встречу. После досмотра моряков таможенниками, они все одновременно подходили к проходной порта для досмотра. А здесь вещи досматривались каждого члена экипажа всего двумя контролёрами, дежуривших в это время на проходной. Иногда им помогали другие контролёры, которые должны были перед сменой отдыхать. И всё равно из-за досмотра образовывалась громадная очередь из членов экипажа судов. Какие только сквозь зубы ни посылали проклятия моряки. Наслушался. Их можно было понять. Только несколько часов просидели в кубриках без права выхода из них, ожидая окончания таможенного досмотра всех. И вот надо снова долго и нудно ждать, когда закончится досмотр на проходной порта. Зато здесь не нужно было ждать, когда всех досмотрят, как на судне. Каждый со своими многочисленными баулами и мешками, как только был досмотрен весь багаж, покидал проходную и бросался в объятия встречающих родных и близких.

 

У меня был друг Валера, с которым однажды находился в рейсе на среднем черноморском сейнере. В том рейсе он мне спас жизнь, когда во время шторма меня выбросило за борт. Я после рейса вернулся в милицию на следственную работу, а Валера продолжал ходить в океаны ловить рыбу. Несколько раз его судно приходило в порт во время моего дежурства. Все контролёры моей смены хорошо знали Валеру и наши дружеские отношения. Он мчался к встречающим его жене и детям без досмотра. Так как друг был добрым человеком, он никогда не забывал сделать какой-нибудь экзотический презент контролёрам караула. Моей дочке обязательно привозил пачку жевательной резинки, о которой тогда многие советские граждане не имели никакого понятия. Вечером другого дня после моего дежурства мы семьями шли в ресторан, чтобы отметить благополучное возвращение Валеры из рейса. Там мы с ним вспоминали наше трёхмесячное пребывание в богатой арабской стране, где в Персидском заливе учились ловить креветку, а также о том, как я при возвращении в Россию забыл в самолёте рассматриваемый мною дорогой журнал мод, который Валера купил для своей сестры - портнихи. За годы оба постарели. Я пришёл к выводу, что у человека самые яркие воспоминания всегда связаны с детством, юностью и молодостью. Это, видимо, потому, что, как сказал один философ, молодость имеет единственный, но большой недостаток: она никогда не повторяется и быстро проходит

 

Я честно и добросовестно трудился в таможне и ВОХРе, выполняя свой служебный долг, но не получая морального удовлетворения. У нормального человека это обязательно отражается на внутреннем состоянии души. Когда однажды начальник следственного отдела УВД города предложил мне пойти снова работать в милицию вольнонаёмным следователем, я немедленно согласился, хотя много потерял в зарплате. Зато я получал внутреннее удовлетворение от того, что занимаясь любимым делом по расследованию уголовных дел, вносил свой вклад в общее дело по борьбе с уголовной преступностью.

 

Моя близкая родственница по настоянию родителей поступила на один из факультетов госуниверситета, хотя мечтала приобрести специальность совсем не ту, что давал факультет, который она окончила с красным дипломом. Трудилась добросовестно в поте лица, постоянно получая различные поощрения. Когда приходила домой, то каждый раз говорила : "Господи! Если бы только кто знал, как я ненавижу свою работу." Постоянно подсчитывала, сколько ей осталось работать до пенсии. Я думаю, что это было большой личной трагедией умной, грамотной и культурной женщины. Поэтому надо выбирать профессию по душе, по своим способностям, призванию, чтобы потом, как сказал советский писатель Николай Островский, "..не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы."