Я помню спрашивал у деда...
Я помню спрашивал у деда, Чтоб рассказал,как встретил он Победу.
И дед мне тихо отвечал:
-В Кенигсберге брали мы квартал,
и там я раненный упал.
Но не погиб,а жив остался.
И видишь вот,внучат дождался...
Потом носилки госпиталь в лесу,
и раненных несут несут...
Солдаты в основном калеки,
лежат на койках сомкнув веки.
А я забыл как спят в постелях,
в окопах спали да в шинелях.
Дни в лесе мирно протекали.
Боев всё отдалялся гул,
и немцы дальше утикали,
и ветер чужды сосны гнул.
У нас там радио висело,
с волненьем слушали его,
оно басило и хрипело,
и всёж ходячие не отходили от него.
Я с перевязанной главою,
к нему тихонько подошёл.
И вдруг услышал над собою:
-Победа...уж май месяц шёл.
И помню как без ног калеки,
скакали словно здравы человеки.
А я от радости упал,
и друг Руфин меня поднял...
На свете нет давно уж деда,
а всё помню как сейчас,
чтоб рассказал он про Победу,
что всех спасла,и нас!
и друг Руфин меня поднял...
И дед мне тихо отвечал:
-В Кенигсберге брали мы квартал,
и там я раненный упал.
Но не погиб,а жив остался.
И видишь вот,внучат дождался...
Потом носилки госпиталь в лесу,
и раненных несут несут...
Солдаты в основном калеки,
лежат на койках сомкнув веки.
А я забыл как спят в постелях,
в окопах спали да в шинелях.
Дни в лесе мирно протекали.
Боев всё отдалялся гул,
и немцы дальше утикали,
и ветер чужды сосны гнул.
У нас там радио висело,
с волненьем слушали его,
оно басило и хрипело,
и всёж ходячие не отходили от него.
Я с перевязанной главою,
к нему тихонько подошёл.
И вдруг услышал над собою:
-Победа...уж май месяц шёл.
И помню как без ног калеки,
скакали словно здравы человеки.
А я от радости упал,
и друг Руфин меня поднял...
На свете нет давно уж деда,
а всё помню как сейчас,
чтоб рассказал он про Победу,
что всех спасла,и нас!
и друг Руфин меня поднял...
