О теле и душе
Мой дух обнищал. Обнищал настолько,
Что следует слепо за плотью толстой,
Такой изнеженной и неуклюжей
В своих попытках природе следовать
Движения вечного форм метафоры.
Мясо кусками на кости налипшее
Жилами словно верёвками связано,
В темпе кровавом пульсируют органы
Смяты червями сосудов ползучих,
Всюду наростами жир как скопленье
Листы поражающей тли бесчисленной.
И всё это как-то слишком вещественно
Для тех, кто, возможно, когда-то эфиром был.
Прочно приваренные к своим тюрьмам
Каким-то искуснейшим мастером дел сих
Мы даже не видим сквозь щели для взора
Где шов проходил, когда только случилось
Торжественно нам обратиться в тела свои.
Знает лишь мастер, какую работу
Проделать пришлось: усмирял ли бесплоть он
Иль грубой материей правил единой?
То в это то в то я по юности верю,
Но крепнет в груди моей рёбрами сжатой
Мясистое сердце, в котором не только
Упругую мышцу ищу временами,
Но центр событий, мне личность сложивших.
И кажется - вонь разлагаемой плоти
Не всё, что останется после всех мужеств,
Сквозь жизнь протащивших меня до минуты
Когда, как и все до меня, я издохну,
А есть тонкий дух, испустивши который
Навеки разрушится бренное тело,
Свободу и истину сущности нашей
Даруя ему. В это хочется верить.
И с верою этой я вижу сквозь руки,
В стыде на лицо опустившие тени,
Что предана телу эфирная грёза,
Его возлюбив недостойную тяжесть.
И мается в тщетности смертного плена,
Утратив сверкания лёгкого сладость,
Забыв, что, возможно, мир вовсе не умер
В объятьях слепых кровожадного мрака
Нам тонкою кожей над глазом даримого.
Дух мой пречистый, испачканный копотью
Буйных костров разожжённых в глубинах
Дремучих и сложных его лабиринтов,
Колеблется в страхе пред мигом грядущим,
Животную ткань отсекающим смело,
Как нож гильотины - так крепко прирос он
К всему осязаемому и живому.
И душу винить в этом вряд ли возможно.
С улыбкой доверчивой в скудость отдавшись
И в гнили всё больше себя растворяя,
Желаниям низменным чаще и всласть
Его потакает, как мать бесхребетная
Балует - всё отдавая, что отдано
Может быть ею - малютке-уроду,
Чаду капризному с сердцем трухлявым.
И в этой связи не случайны сомненья,
Что ищущий разум как когти терзают:
А если мы лишь мимолётная песня
Случайно собравшихся атомов пылких,
И больше ничто? Но, пока не погибли
Последние звуки иных убеждений,
Я верить стараюсь. И чувствую запах
Запущенных с первых мгновений процессов,
Готовящих тело моё к разложенью.
А духа природу познать не дано мне.
В омут телесных пустых удовольствий
Канет ли высшая форма рассудка
Или же с тем, как ветшает материя -
Суть очищается, тщетность познавши?
Смерть лишь ответит.
