ОБМОРОК

"То, что можно сказать об отношении человека к своему труду,

... то же можно сказать и об отношении человека к другому человеку."

К. Маркс

Мама меня воспитывала без отца до восьмого класса. Сразу после окончания войны отец к нам не вернулся. Соседи ошибочно сообщили ему на фронт о нашей гибели, так как посчитали, что мы погибли, когда во двор угодила немецкая бомба. На самом деле она попала во двор, расположенный от нашего через дорогу. Когда он возвратился, я уже был юношеского возраста. У родителей был единственным ребёнком. Мама меня очень любила, но знала её меру. Старалась не баловать. Особенно её любовь проявлялась в голодные послевоенные годы, когда отдавала мне часть хлеба от своей выделенной доли, убеждая, что она покушала на работе.

После войны мы жили за счёт того, что мама могла прекрасно вышивать на швейной ножной машинке. Свои изделия продавала на рынке или меняла у жителей деревень на продукты питания. Так как она всю жизнь была домохозяйкой, ухаживающей за мной, отцом, младшей сестрой и бабушкой, то не приобрела никакой специальности. Поэтому очень хотела, чтобы я получил хорошую специальность, которая помогла бы мне достойно жить и чувствовать себя человеком, нужным обществу. Она утверждала, что у меня длинные тонкие пальцы, и потому мне надо быть обязательно хирургом. Об этой специальности я имел смутное представление, и она меня нисколько не манила. Я не стал возражать, когда родители после службы в армии меня отправили на платные курсы подготовки абитуриентов, чтобы я мог подготовиться и поступить в медицинский институт. Вопреки воли родителей я сначала окончил милицейское специальное оперативное заведение, а после его окончания поступил на юридический факультет Одесского государственного университета. Работать стал в милиции своего города. Был очень доволен выбранной профессией. А если быть точным, я был в неё влюблён. Большую часть времени проводил на работе. Я никогда не мог полностью отгулять свой отпуск. Если куда-нибудь уезжал, очень скучал за коллегами и за расследованием уголовных дел, и поэтому прерывал отпуск.У милицейского руководства был на хорошем счету. Поощрения сыпались, как из рога изобилия. Часто думал, получился ли из меня хороший хирург, и не мог получить ответ, ибо всё познаётся в сравнении.

Я капитан милиции. Работаю старшим следователем. Есть достаточный опыт по расследованию уголовных дел. Так как я прекрасно знал теоретическую часть уголовного права, то начальник отдела иногда меня приглашал к себе, чтобы посоветоваться по какому-нибудь сложному вопросу. Чаще всего это было связано с определением состава преступления. Он на словах знакомил меня с фабулой совершённых противоправных действий, а я должен был определить, какой статьёй уголовного кодекса они предусмотрены. Когда моё мнение совпадало с его, он меня дружески хлопал по плечу, говоря, что я молодец. Отпуская, не забывал сказать: «Я всегда говорил, что одна голова хорошо, а полторы лучше»! Знал, что он шутит, и потому нисколько не обижался. Он меня многому научил, когда я пришёл работать в отдел, будучи зелёным следователем, хорошо теоретически подготовленным, но не имеющим никакой практики следственной работы.

Был конец лета. Стояла тёплая, приятная погода. На безоблачном небе солнце светило во всю, но не так пекло, как было всего несколько дней назад. После суточного дежурства, я дома поспал несколько часов, а потом пошёл в кинотеатр посмотреть идущий на экране фильм. В кинотеатре из-за большой нагрузки по работе не был давно. По этому случаю я принарядился. На мне был летний светло серый костюм, который мне пошил в Одессе один из лучших мастеров этого прекрасного города. Многие одесситы мастера – закройщика называли «Сеней – золотые ручки». Я очень дорожил этим костюмом, отрез на который родители где-то достали по великому блату.

Кинотеатр находился недалеко от моей работы, УВД города. После просмотра фильма, который очень понравился, я зашёл на работу, чтобы посоветовать коллегам посмотреть этот фильм. Настроение было прекраснейшим. Я хорошо отдохнул, и для спокойного сна без вызова на осмотр места происшествия у меня впереди была целая ночь. В приподнятом настроении зашёл в кабинет своего начальника. Он меня встретил так, будто мы с ним не виделись несколько лет. Тут же, несмотря на летнюю пору, предложил выпить из термоса хорошего кофе, который он безумно любил, и поговорить об одном деле.

Едва мы прикоснулись к чашкам, как входная дверь с треском распахнулась и в неё влетел насмерть перепуганный начальник КПЗ (камера предварительного заключения). Лицо Виктора было белее стены, а руки, державшие ключи от его заведения, дрожали так, будто они находились в руках законченного алкоголика. Он, крикнув: «Вскрыл вены! Ничего не можем сделать!» - бросился назад. Мы с начальником побежали вслед за ним. В одной камере увидели ужасную картину. На нарах, в углу, прижав колени к груди, сидел молодой парень и выл от страха жалобным голосом. Два сержанта, перемазанные кровью, пытались удержать здоровенного мужчину, в отношении которого я проводил расследование за разбойные нападения. Это был зэк, неоднократно побывавший на зоне. Он был в одних трусах. От того, что всё тело было обильно покрыто кровью, он стал скользким, как уж. Удержать его было невозможно, так как он всё время свободно выскальзывал из рук уставших сержантов. Оказывается, кусочком лезвия от безопасной бритвы он перерезал вены на обеих руках и располосовал горло от уха до уха. В камере было очень много крови. Она была везде, на нарах, стенах, полу и даже на потолке. Из-за неё пол стал скользким, как каток. С начальником мы ворвались в камеру и набросились на обезумевшего зэка. Перед этим я успел снять пиджак и бросить в коридоре. С большим трудом нам удалось зэка сбить с ног, всем навалиться на него, и из полос материи наложить жгуты на руки, чтобы приостановить кровь. Вскоре подъехала скорая помощь. С неимоверными усилиями зэка уложили на носилки и затолкали в автомобиль. Зэк всё время пытался сорвать жгуты, постоянно крутя головой, отчего по шее обильно текла кровь. Вместе с врачами, чтобы удерживать зэка на носилках, поехал я и два сержанта. Чего нам стоило дотащить бьющегося в конвульсиях зэка до операционного стола, трудно описать. Я чувствовал, что мою рубашку от пота надо было выжимать.

Оперировали зэка одновременно два хирурга. Один зашивал раны на привязанных к столу руках, а другой зашивал широкую длинную рану на шее. Зэк, несмотря на сделанные успокоительные уколы, продолжал буйствовать. Мне с сержантами и несколькими медицинскими сёстрами приходилось держать всё тело одуревшего зэка. Оно подпрыгивало на столе, будто его било током, Это очень затрудняло работу хирургов. Один из них, мужчина в летах, стал в адрес зэка отпускать не совсем литературные слова. Я с сержантами с большим усилием держали ноги зэка, хотя они, как и руки, были привязаны к столу. Он силой пытался их согнуть в коленях. Одну ногу ему удалось освободить от пут, и он ею хорошо саданул по лицу сержанта.

Я, стоявший в ногах зэка, хорошо видел, как хирург зашивал рану на его шее, в то время, как голову держали две сестры. Стоило хирургу закончить работу, как зэк делал резкие повороты головой, отчего шов немедленно расходился. Снова появлялась кровавая дыра, которая мне напоминала пасть страшного оскалившегося зверя, который только что растерзал свою жертву. На эту рану с видневшейся красной глоткой было неприятно смотреть. Но я, как загипнотизированный, не сводил с неё глаз.

В какой-то момент я почувствовал, что со мной происходит что-то неладное. Машинально стал пятиться к входной двери. Когда я коснулся её спиной, мои ноги непроизвольно стали медленно подкашиваться, пока я не присел на корточки. Пришёл себя на больничной койке. Почувствовал запах нашатырного спирта. Медицинская сестра настойчиво порекомендовала полежать пару часов. От неё узнал, что зэку пришлось заканчивать операцию под общим наркозом. Теперь, привязанным к кровати, крепко спит. Возле него находится сержант милиции.

Было крайне стыдно за мой обморок. Надо же было, работнику милиции так опозориться перед медиками. Я застегнул рубашку, которая оказалась полностью расстёгнутой, затянул брючной ремень, надел пиджак, висевший на спинке стула, и быстренько покинул больницу так, чтобы меня никто не видел. На улице я рассмотрел себя. Зрелище было не из приятных: белая нейлоновая рубашка и брюки были в сплошных пятнах крови. Создавалось впечатление, что я только что побывал на бойне. Идти в таком виде по городу было нельзя. Люди от меня шарахались бы, как от кровавого убийцы. Возле больницы находилась автобусная остановка. До моей работы надо было проехать всего пару остановок. А от остановки до УВД надо пройти всего несколько десятков метров. Я заскочил в автобус, стал в конце его, спиной к пассажирам, чтобы они не обратили внимание на мой подозрительный вид. Подумал, что это удалось успешно сделать. При приближении моей остановки я направился к дверям. К удивлению, автобус не остановился, а поехал прямо к УВД. Тут же ко мне с двух сторон подошли два крепких мужичка, схватили под руки, заявив, что они меня убийцу сдадут в милицию. Я не стал с ними спорить. Только сказал, что я сам являюсь работником милиции. «Вот там и расскажешь, какой ты работник милиции»- услышал в ответ. Автобус остановился напротив входной двери УВД. Бдительные граждане завели меня в дежурку. Пассажиры автобуса выскочили на улицу, с интересом наблюдая, как убийцу доставляют в милицию. Некоторые стали сожалеть о том, что мне сразу не открутили голову. Меня, окончательно не отошедшему от обморока, невольно разбирал смех. В дежурке сотрудники, увидевшие меня под конвоем мужественных граждан, открыли рты. Узнав причину задержания, рассмеялись и вместе со мной объяснили, почему моя одежда оказалась в крови. Теперь засмущались граждане. Но мы искренне пожали им руки и поблагодарили за проявленную бдительность. Пожелали, чтобы другие граждане брали с них пример, а не были равнодушными, когда видят какой-нибудь непорядок.

Я направился в свой кабинет, чтобы выпить кофе, окончательно прийти в себя, а потом на дежурной машине поехать домой, чтобы переодеться. Ко мне с расспросами стали заходить коллеги. Им честно рассказал, какая со мной в больнице произошла неприятная история. Я услышал, что некоторые сотрудники не переносят вид крови, и потому стараются избежать даже сдачу крови из пальца на анализ. Но я хорошо знал, что они были мужественными ребятами, не раз видевшие кровь. Просто служба заставляла переносить её вид. Когда товарищи по службе спорили о том, кто и как переносит вид трупов и крови, я с радостью отметил про себя, что когда-то не допустил роковую ошибку, поступив по желанию родителей в медицинский институт. Одно дело упасть в обморок, присутствуя при операции, другое дело, потерять сознание, делая операцию. Правильно сказано: кесарю – кесарево, т.е. каждому своё.