Джинн был прозрачный и добрый...
Джинн был прозрачный и добрый. И жил он в граненом стакане,
в старом стакане, в который по-братски захаживал Тоник.
Оба мечтали, что счастье не чье-то – свое заарканят,
оба, по мудрости, ведали – горе ни в чем не потонет.
Оба умели творить волшебство, пусть и в разной манере,
музу мечтали узреть – в невесомом хитоне, босую…
Джинн толковал, как профессор, о нежной Сапфо и Гомере,
Тоник Баркова, а то и Шнура поминал – да не всуе.
Если по правде, Сапфо или Шнур – всё едино,
главное – двое сошлись, по традиции, в тихой беседе.
Плакался Тонику Джинн на тоску и рутину,
Тоник считал, сколько рупия нынче по курсу к песете.
Я-то, признаюсь, частенько любил их послушать.
Всё обо всём. И всегда почему-то – о вечном.
А почему бы и нет – под пельмешки и суши?
Я и сегодня не прочь. Жаль, не выдержит печень.
