Нерождённый путь (часть XII)

*****

 

Мира открыла глаза, и потянулась в постели, с силой вытянув руки и ноги, покрякивая, от наслаждения моментом. От прилагаемых усилий, её маленькие груди выскочили из под одеяла, обнажив темные бугорки сосков.

 

— Ты подсматриваешь за мной? — Вдруг проговорила она, заметив меня в кресле в правом углу от изголовья кровати. Голос у неё был протяжный и немного капризный.

 

— Наблюдаю, ты такая нежная, как фарфоровая куколка. Загляденье.

 

Я действительно всё утро не мог оторвать от Миры, восторженного взгляда. Изучая черты её лица, я не находил его красивым, но оно было таким милым, таким необычным, что мне хотелось рассматривать его вечность. Её полные губки, чуть приоткрылись во время сна, отчего мне нетерпелось разбудить её поцелуем. Но, я сдержался и дал ей выспаться.

 

Неожиданно она откинула одеяло, встала с кровати и приблизилась ко мне. От вида её обнаженного тела, голова моя пошла кругом, гормоны множились во мне, напрягая тело. Мира села ко мне на колени, лицом к лицу. Её тонкие пальчики заскользили по моим волосам. Наши губы встретились, обжигаясь в протяжном поцелуе. Я провел пальцами по её спине. Её шаловливые ручки скользнули между нами, быстро обнаружив моего напрягшегося друга, мучительно томящегося в тисках трикотажа. Еще мгновение, и я растворился в теплоте её объятий. Она медленно двигалась взад — вперед, отчего её крепкие ягодицы напрягались и расслаблялись, а упругие грудки подскакивали, дразня меня своими пухлыми сосками. Движения её убыстрились, она постанывала, судорожно хватаясь, то за спинку кресла, то за мои плечи и шею. Еще несколько рывков, и тело её содрогнулось в экстазе, увлекая меня своими спазмами в марево восхитительного облегчения и наслаждения. Тяжело дыша, она накрыла меня собой. Я вдыхал аромат её разгоряченного тела, и тайно желал, чтобы она осталась со мной навсегда.

 

 

 

ВЗАИМНОСТЬ

 

Хоть знаю, успокоюсь я тобою.

 

Обласканный, пригреюсь на груди.

 

Расстроюсь слабостью своей и поневоле,

 

Опустошу стакан с виной внутри.

 

Шуршит пододеяльник под ногою,

 

Одето тело в запах из цветов,

 

И замирает для меня планета,

 

Любить тебя до одури готов.

 

Исчезло все хорошее, плохое,

 

На свете мне, родная, только ты одна.

 

И без тебя не нужно даже рая,

 

Который адом станет не любя.

 

А завтра, я опомнюсь от невзгоды,

 

Как верный раб долги свои отдам,

 

взаимны мы в падениях и взлётах,

 

печаль и радость делим пополам.

 

 

 

Ближе к вечеру телефонный звонок вернул меня к реальности. Я вовсе не хотел ни с кем разговаривать, тем более с Илоной. От этого, я ощущал себя последним подонком. Я опять пренебрег ею. Ответив на звонок, я услышал спокойный голос Илоны.

 

— Я сейчас нахожусь около твоего дома. Нам нужно серьёзно поговорить. Думаю ты не один сейчас. Иначе ты нашел бы время позвонить. Но, это уже не важно. Я приняла решение, и готова поделиться им с тобой.

 

— Хорошо. Жди. Я сейчас буду. — Впопыхах одевшись, я выскочил из квартиры, захлопнув дверь, и сбежал по лестнице вниз. Илона сидела на скамейке около подъезда. Вид у неё был мрачный, отчего мне стало не по себе еще больше.

 

— Давно ты здесь? — промямлил я.

 

— Достаточно. Но, ни в этом дело. Я приняла решение, уехать отсюда, обратно к родителям. Думаю нам нужно расстаться. Если бы ты любил меня, то не бросил бы одну. Я долго пестовала обиду к тебе. Но теперь поняла, что обижаться мне на тебя не стоит. Не хотела говорить тебе, но ты должен знать. Я жду ребенка. Я не прошу ни о чем, ни к чему тебя не обязываю. Я просто сообщаю тебе, что ты станешь отцом. Делай с этой информацией, что хочешь. Сегодня я поняла, что больше тебя не люблю.

 

С этими словами, не дожидаясь моего ответа, Илона повернулась на пятках и зашагала прочь. Я не стал останавливать её. Она полагала, что так легко сможет уйти из моей жизни, но я-то знал, что это не так. Теперь мы связаны навсегда, узами куда более прочными, чем брак, мы связаны родством, через нашего нерожденного ребёнка. Я знал, что вместе мы больше не будем, но, я так же знал, что я буду отцом. Странно, получается, всё повторялось на новом витке жизни. Только сейчас я понял, как много меня связывает с судьбой моих родителей. И сколько еще таких судеб близнецов? Вариации на тему «Человеческая жизнь». Бесконечные мыльные оперы с нелепыми сюжетами, замазанными гримом лицами, и отнюдь не однозначным концом. Вы думаете, что Ваша судьба принадлежит только Вам, а на самом деле, она переплетена с множеством судеб, и каждый Ваш неверный шаг, дрожью перемен пробегает по судьбам Ваших близких, и не очень близких, далеких и даже незнакомых людей, углубляя линии судьбы на их ладонях, чертя дорожки на их стареющих лицах. Я не стану отгораживаться от жизни: с её радостями и печалями, смехом и скорбью, почестями и осуждениями, ложью и правдой, ширмой высокомерного отчуждения, потому, что как не ломай трагедии, комедии или фарсы, всё, что должно произойти, произойдет. А я лишь могу постараться правильно расставить акценты. Всегда найдется нюанс, делающий рядовой эпизод — уникальным, несколько таких вот уникальных эпизодов, и вот, ты уже творец судьбы.

 

— Мы еще поговорим об этом, ни один раз…

 

Я вернулся в свою теплую квартиру, где меня ждала Мира, снедаемая любопытством всё узнать. Но, мне не хотелось говорить с ней на эту тему сейчас. Всё еще было слишком неясным, только канвой предполагаемых событий. Поэтому, я предложил подкрепиться.

 

Мира поняла, что задавать вопросы бессмысленно. Она просто согласилась. И мы проследовали на кухню, где сварганили себе великолепный полдник на скорую руку. Мы услаждали свои вкусовые рецепторы, перемежая поглощение вкусной пищи легкой болтовней. И это было здорово!!!

 

Я смотрел в зеленые глаза Миры, и думал, благословит ли нас с ней Господь ребенком? Или выбор Его всё же неслучаен? И ошибки наши, вовсе не ошибки, а необходимость задать индивидуальной судьбе неслучайный ход. « Красота мудра, она творенье, что не терпит искаженья. А женщина? Она её дитя, законность не вызовет сомненья. Таланты — дуновение творца. А ум — таланта восхищенье, достойный плод тяжёлого труда, и опыт, из подъёмов и падений. Что хитрость — извращение ума. Из компромиссов сотканы влеченья, на краю добра и зла, незавидно это положение. Мудрость — крылья Бога, высший дар, его общенье, и его решенье. Когда б в душе угас пожар, получишь это откровенье… Плоть и душа, в единстве бытия — вопрос? Всё философия» (1).

 

 

 

ОТКРОВЕНИЕ

 

 

 

Красота — быстротечна и тленна,

 

Она ускользает сквозь жизнь постепенно,

 

И время — причина ее искаженья,

 

А ты, словно карта людского свершения.

 

 

 

Законно, что женщина на пьедестале,

 

С нее срисовали, ее изваяли,

 

Осталась — искусства дитя, без ответа,

 

Осколками множества женщин одета.

 

 

 

Ее наградили стойкостью тверди,

 

Пускай без ума, от мужчин и от Верди,

 

Рожденье — удел на судьбе написало,

 

Что для отдельных, проклятием стало.

 

 

 

Талант материнства — не каждой по силам,

 

И труд отразится в созданиях милых,

 

Чей опыт построит иную породу,

 

Без хитрости, лжи, извращений, уродов

 

 

 

Приспособленье — хитро без обмана,

 

Копит в сознании тяжкие раны,

 

Болят и сочатся под кожей нарывы,

 

Выползут, выбьются, цветом в надрывы.

 

 

 

Зло и добро — две ноги мироздания,

 

Мудрость — язык над умом и сознанием,

 

Избранность уст, Богом брошены кости,

 

Кто на доске, а которых под доску.

 

 

 

Днем человек крылья шьет без смущения,

 

Вечером молит у Бога прощенья,

 

Белые Ангелы в ночь улетели.

 

Вновь засыпает в холодной постели.

 

 

 

Тлеет мечта доброты и свободы,

 

Счастье найти в нетленности плоти,

 

Плоть без души, что микстура с отравой,

 

Выпили, сгнили, родились сначала.

 

 

 

Я смотрел в эти зеленые глаза, и думал: «Почему Она? Почему Мира, а не Илона? Почему из этих двух потрясающих женщин одна мне милее другой? Почему, даже не смотря на то, что Илона подарит мне дитя, я не с ней и больше никогда с ней не останусь?» Я смотрел в эти зеленые глаза и видел, только глубокий цвет глаз, не зеркало, в котором я могу отразиться, не омут, в котором я могу раствориться, но собеседника, не обремененного сходной судьбой. В ресницах, канвой опоясывающих пухлые веки, сквозила легкость, не обремененная страданием. Я не хотел вспоминать о страдании, каждый раз, заглядывая в глаза Илоны, отражаясь ли, растворяясь ли, теряясь ли в лабиринтах нашего туманного прошлого. Я забыл, что значит страдание, и больше не хотел об этом вспоминать. «Основой „я“ является не мышление, а страдание — самое элементарное из всех чувств. …В сильном страдании мир исчезает, и каждый из нас — лишь сам наедине с собой. Страдание — это великая школа эгоцентризма». (2) Я больше не хотел оставаться наедине с собой, я не хотел умирать, я хотел жить.

 

 

 

Ты сам и обвинитель, и судья.

 

Аншлагом обличительные мысли.

 

Рычат все отраженья в зеркалах,

 

Прокручивая твой конец, без титров.

 

Единый год, чтоб завершить дела,

 

Йер — ты пожнешь всё то, что ты посеял.

 

С какого края не смотри, — скала

 

Капитолийский холм — предел потерям.

 

А ты вновь судорожно душишь жизнь,

 

Являясь тем, кто будет предан плахе,

 

С пером и обещанием взлететь,

 

Как будто рождены они в рубахе.

 

А за окном отвесная стена, что пропасть,

 

Лезь, карабкайся, вой и царапай…

 

Амбиции застряли в трех шагах,

 

споткнувшись о потерянное благо.

 

 

 

Скоро всё переменится, и я не буду столь уверен в своем будущем, я не буду уверен в своем выборе, не буду уверен в своей любви. Мир мой состоит из хаотично движущихся составляющих, я постоянно что-то теряю и что-то нахожу. Иногда это что-то давно потерянное старое, иногда нечто абсолютно неизведанное. Я всё еще стараюсь предать своей жизни некое подобие разумного беспорядка, но в ней так много деталей, всё время ускользающих от меня. «Будущий мир есть разумный хаос: хаос сам в себя проникающий, находящийся и в себе и вне себя.» (3)

 

Однажды я случайно найду аккуратно выверенное послание, и опять не смогу удержаться от соблазна пуститься в поиски. Я снова брошу всё и всех и пойду искать ту необыкновенную женщину, которая пленила бы меня не только своей красотой и грацией, не только умелым телом, но своей потерянной судьбой.

 

 

 

Наверняка — любовь игра,

 

А страсть — порочная стезя,

 

И ты не хочешь отставать,

 

Давать немного, больше брать.

 

Исчезнут чувства, и в слова

 

Мечты не втиснешь. От А до Я,

 

Еще останется намек, как контур —

 

Нерожденный Бог. Он из тебя через меня,

 

Явит бесчисленные Я.

 

 

 

Подписи не будет, как не будет и имени адресата. Это будет вызов, который я не смогу пропустить. На манер глупых «писем счастья», маленькие послания облетят весь мир, возвещая о Чуде, которое мы еще не знаем. Затаив дыхание человечество будет ждать нового пришествия, не догадываясь, что подобные чудеса давно поставлены на конвейер. Но, что поделаешь, если без ожидания Чуда так скучно жить.

 

*****

 

Короткий миг откровения дался Илоне очень трудно. Вот уже несколько суток она мучила себя размышлениями на тему, стоит ли говорить Игорю о ребенке, или лучше сохранить всё это в тайне. Интуиция подсказывала ей, что вместе быть им не суждено. Так должен ли он знать о ребенке, который есть и останется только её?

 

Он ушел рано утром, обещая позвонить, но спустя несколько суток так и не дал о себе знать. Всё это время, она знала, что если он молчит, то значит он не один. Втайне мучаясь ревностью и обидой, Илона вспоминала всех тех, кто мог бы разделить с ней кров и постель, но так и остался за чертой отчуждения, и не могла понять, что заставило её остановить свой выбор именно на Игоре. У неё не было бурных романов, но были продолжительные до боли влюбленности. Она знала тех, кому нравилась, но кто не решался сделать первый шаг. Она помнила тех, кого втайне любила, но не решалась открыться. Вокруг её пламенеющего страстью сердца всегда витала аура неприступности. Её любовь всегда натыкалась на преграды, метясь по замкнутому кругу обреченности на одиночество.

 

Она всё еще помнила одного милого парня, который был моложе её, но не по годам умен, и поразительно интересен в разговоре. Сначала ей казалось, что их связывает дружба, потом она начала понимать, что он относится к ней как к женщине, и по своему, любит её. И, хотя, он был вовсе не в её вкусе, но она тоже его любила, по своему, иногда эгоистично, в большей степени за его мозг, а не за его тело. Однажды, их откровенный разговор, балансирующий на грани непростительной доверительности, неожиданно шагнул в зону флирта, на какое-то время их захватило безумие страстей, но ни один из них не был уверен, что будет правильным просто отдаться на волю случая, и насладиться друг другом. Любовь не получилась, дружба была безвозвратно потеряна, а несбывшиеся надежды отбросили их друг от друга на недосягаемое расстояние, на грань смертельной обиды и ненависти. Он считал, что она ему врет, что она использует его, как «жилетку», что она им играет, в общем и целом, он уверил себя в том, что она «эгоистичная сука». Как-то раз зайдя на страницу его Livejournal, она увидела стихотворение на английском языке, перевод которого означал примерно следующее:

 

 

 

Я болен сладким запахом твоим,

 

Опутан в паутине твоей лжи,

 

И блики фото твоего я расколю.

 

Твои любовники повсюду.

 

Округ смеются, слыша голос твой.

 

Я — Все, и сломлен я толпой.

 

Ты не нуждаешься в моей защите,

 

Ты озабочена собой,

 

Едва ли знаешь — Я живой.

 

Целуемся, но ты чужая,

 

И если я исчезну, вдруг,

 

То, просто, ты меня забудь.

 

Лишь раз, изведав твою странность,

 

Я ощутил — в Тебе опасность.

 

Моя болезнь — твоя развязность.

 

 

 

Илона же не могла до конца решиться ввязаться в постельную авантюру с парнем, в котором единственное, что её привлекает — это мозг. Она вовсе не врала ему, в то время она была еще девственно чиста, во что он никак не мог поверить, беря во внимание её возраст. Она не злилась на него, стараясь спасти то хорошее, что между ними было, а он ослепленный своей неудовлетворенностью, становился жестоким и неприступным. Теперь она знала, он просто защищался, как мог.

 

 

 

Не нахожу в себе эмоции,

 

Внутри глухая пустота.

 

Еще ищу твои вибрации,

 

Но это «чувствопрофанация».

 

Вокруг витает вихрь нежности,

 

Надежду слабую манит.

 

Но рок — глашатай неизбежности,

 

Что не случилось, поглотит.

 

Привычка — глупая советчица,

 

Питает собственный обман,

 

А дружба, навсегда нелепица,

 

Ей не прикроешь больше ран.

 

Что с виду вроде уморительно,

 

Все мина при плохой игре,

 

А правду видно умозрительно,

 

Как не старайся врать себе.

 

Где страсть, нет места адекватности,

 

Сам по себе сойдешь с ума.

 

На зло себе теряешь бдительность,

 

И вечно пьяный, без вина.

 

 

 

Они не общались больше, но втайне помнили друг о друге, и жалели, что той ментальной и душевной близости, которая некогда возникла между ними, больше никогда не будет.

 

«Внекоитальная любовь: котелок на огне, прикрытый крышкой, под которой чувство, доведенное до кипения, превращается в страсть, так что крышка подпрыгивает и как безумная пляшет на нем». (4)

 

 

 

ПОТЕРЯННЫЙ ДРУГ

 

Дарован был однажды он судьбой,

 

Редчайший, цветом яркий самородок,

 

Увидев небо — он терял покой,

 

Голубоглазою богинею восходов и заходов.

 

Ребенок в нем всё рос, но не взрослел,

 

Единство в верности и доброте черпая,

 

Дарил улыбки, щедрый лиры Крез,

 

Кудрявой головой мысль распрямляя.

 

Остался непреклонен пред молвой,

 

Собою заслонил свою подругу,

 

Тягчился дружбой, и томил любовь,

 

лишЬ Ь знак оставил у порога.

 

 

 

Вскоре после этого Илона встретила Игоря, и на её горизонте впервые забрезжил восход плотской любви. Мозг ушел на заслуженный отдых, уступив место вакханалии изголодавшего тела. Наверное, Игорь был с ней не потому, что она его выбрала, а потому, что он её выбрал, а она просто не возражала быть с ним, устав от обреченного одиночества. Цепляясь за него, как за надежду быть любимой, она не, решалась отпустить его, потому что втайне от себя знала, что если отпустит его, то опять останется одна. Возможно, найдется повод для романтических бла-бла-бла, без надежды на постоянство. Но, Илона знала себя, свою болезненную брезгливость: знала, что она не сможет принять Игоря, потому что всегда будет знать, что он не «чист»; тереть ванну до дыр, после того как он из неё вылез, помывшись; сплевывать после того, как он её поцеловал, представляя что вместе с ним целует губы чужих женщин, которых он имел. Она так же знала, что ей будет мучительно больно перешагнуть через себя, и лечь в постель с кем-то другим. Все это навеивало на Илону волну невыносимой грусти.

 

Теперь настало время защищаться ей. Она не хотела корчить из себя вечную жертву злой судьбы, вечную брошенную жену, или одинокую сварливую стерву. Она не хотела брать взаймы, тем более кому-то одалживать. Здоровый эгоизм подсказывал ей необходимость освободиться и освободить — разорвав этот гордиев узел невидимой, но уже столь ощутимой внутри её тела связи, обоюдной ответственностью.

 

««Я» внутри Я — есмь Я — Я — Я — Я — Я —

 

Слоистая закваска бытия.

 

«Иного» зришь перед собою? Кто он?

 

В себе самом он — не иной… он — «Я»». (5)

 

Врать или отмалчиваться было выше её достоинства, она не хотела и не умела врать. Поэтому идя на этот серьезный разговор, она всё еще силилась спасти то хорошее, что могло остаться между ней и Игорем, что даст возможность их ребенку вырасти счастливым. Она хотела всё обговорить, хотела ясности и мирного урегулирования их отношений, но когда Илона увидела Игоря, вышедшего из подъезда дома, пропитанного запахом другой женщины, чужого и безразличного: она не смогла продолжить разговор так, как намеревалась это сделать сначала. «Люди тратят долгие часы на раздумья о том, что им следовало сказать и почему они этого не сделали. В других случаях они покрываются потом, придумывая, что им нужно будет сказать в будущем, но, когда предстоящий момент наступает, они почему-то никогда не произносят того, что собирались, — либо не возникает подходящего случая выпалить заготовленную фразу, либо, если такая возможность появляется, человеку просто не хватает смелости.» (6)

 

Всё опять повторялось, на другом витке времени, с другим мужчиной, и при иных обстоятельствах. И обстоятельства эти были не шуточными. Теперь она не могла просто исчезнуть, потому что их было уже не двое, а трое. В отличие от матери Игоря, она не испытывала неприязни ни к своему будущему ребенку, ни к факту беременности, ни к Игорю. Напротив, в том, что она забеременела, она видела длань Господню, Благословение Судьбы. Она больше никогда не будет одна. Её жизнь обновляется, начинается с витка на ином качественном уровне. Это делало её счастливой как никогда.

 

 

 

Жизнь сделала виток,

 

И унесла былое,

 

Те лица, голоса и силуэты,

 

Которые когда-то были милы.

 

Моя душа, сменив приоритеты,

 

Спешит стереть потери,

 

Все, что ушло благословляя,

 

И ожидая новой жизни.

 

Любить — уже благословление,

 

Коль даже любишь безответно,

 

Себя на части разбивая,

 

В дар, светлым чувством пренебрегшим.

 

Моя тоска, мои печали,

 

Мой путь к себе, так долго шедший,

 

Все выйдет в отведенные мне сроки,

 

В Другом, родив меня для света.

 

И оправдав существование,

 

На радость Солнце засияет,

 

И одарит меня — Земную,

 

Своим Небесным поцелуем.

 

 

 

Наверное, поэтому, когда Илона уходила прочь от Игоря, не оборачиваясь, отмечая в своей памяти их любовные отношения грифом «дела минувшие», она не была удручена.

 

*****

 

Сколько раз хотелось начать всё сначала, с чистого листа, переиграть с нового дубля эпизод своей жизни, вернуться назад, туда где было лучше всего, где ты был счастлив. Ах, если бы тогда, я поступил иначе, моя жизнь была бы совершенно иной. Простая случайность может так много изменить в нашей судьбе. Промедли ты на дороге несколько минут, говоря прохожему, который час, и спасешь себе жизнь, не попав под колеса грузовика. Посмотри на свою проблему иначе, и откажешься от решения покончить собой. Прислушайся к биению сердца маленького человечка внутри, и передумаешь с ним расставаться.

 

 

 

«Путь пилигрима — к вершинам, вдаль,

 

Где сладким жалом станет печаль;

 

Являя небо, внушил мне склон,

 

Что для восторгов там нет препон.

 

В бессмертной жизни, вечно любя,

 

Смотрю оттуда я на тебя.

 

На этой вершине сиянью конец —

 

Дарован тенью прохладный венец.

 

С любовью выпей меня скорей,

 

И я почию в любви моей.

 

Смерть обновляет в своей быстрине,

 

И вместо крови эфир во мне.

 

Жизнь и надежда — при солнечном дне,

 

Смерть моя — ночью в священном огне». (7)

 

 

 

Ошибки — это так по-человечески естественно. Но, как же они порой гложут наше сознание нестерпимой болью, стыдом и виной. А обновиться, выбросить тяжкие мысли как ненужный балласт не хватает ни сил, ни умения. И от этого становится еще горче.

 

Жестокость других порождает в нас комплексы. Наши комплексы ведут нас к заблуждению. Заблуждение толкает нас на ошибочные поступки, плодя в нас страхи. Наши страхи, рождают комплексы в наших детях. Круг замыкается. По сути, мы живем заблуждаясь, и вводя в заблуждение других. Мы винимся и обвиняем так же легко, как заблуждаемся, затмевая правду взрывом чувств. Любовь — это обнажение чувств, а не тела.

 

Когда мы любим, то склонны замечать только прелести, оставляя изъяны в тени заблуждения. Прозрение наступает в момент пресыщения прелестью, когда несовершенство медленно выползает на свет. Умело созданный образ, вдруг сползает с лица, обнажая изъяны, пугающе неприглядные. И это есть смерть иллюзии, без которой реальность становится адом. Несовершенство можно терпеть, его невозможно любить, лишь жалеть. Сострадание — основа понимания и прощения.

 

— Я, Игорь Полосатый — ни сын, ни отец, ни муж. Человек без прошлого, стоящий на пешеходном переходе над бездной бытия, в котором мне нет приюта. Сколь быстро бы я не двигался, я непрестанно пребываю на одном месте. Меня невозможно воспринимать всерьез, ибо меня никогда не было, нет, и не будет. Есть оболочка, странствующего «Я» — странного, одинокого, неприкаянного. Быть может, сейчас я целую Ваши губы, такие теплые, живые, нежные, чтобы хоть на мгновение стать частью иллюзии жизни. Ведь «…нет на свете большего ужаса, нет большего наказания, чем обратить мгновение в вечность, чем вырвать человека из времени, остановить его посреди естественного движения». (8)

 

— Я не принадлежал ни одной женщине, включая свою мать. Это был её выбор, который она считала ошибочным. Я же считаю его судьбоносным, ибо только это трагическое событие моей жизни сделало меня хозяином своей судьбы. Сознательно она хотела меня убить, но страх расплаты заставил её лишь отречься от меня. Фактически, она отняла у меня жизнь, ибо я был похоронен и предан забвению. Физически, она обрекла меня на жизнь изгоя, бедного сироты, чье имя я вынужден был носить. Так, что же невозможно отнять у человека, если даже его жизнь может быть сплошной фикцией? Отнять — значит забрать насильно, без спроса. Если человек, что-то сам отдает по ненадобности или по незнанию, то нельзя сказать, что это у него отняли, он просто лишился этого и этому есть причины.

 

— Бессмертную душу? — Нашу бессмертную душу можно отдать только Богу посмертно, если продать, то Дьяволу и это сознательный выбор. Значит, в первом случае спрашивать не станут, но не отнимут, она сама вернется туда, откуда пришла, во втором случае без спроса не возьмут.

 

Прожитые годы? — Можно сказать, это время жизни человека, ставшее его прошлым, осознание того, что время потеряно, жизнь прожита зря, может обесценить, перечеркнуть прошлое, превратить его в ничто, а значит тоже может быть отобрано. Физиологическое старение, как то морщины, одряхление, может произойти быстрее, чем должно быть, есть случаи, когда люди в двадцать лет выглядят, как в пятьдесят. Кто или что отняло у них непрожитые годы молодости?

 

— Веру? — Вера, она у каждого своя, но от веры, до неверия, иной раз нас отделяет лишь определенные стечения обстоятельств.

 

— У нас нельзя отобрать то, чего у нас нет? — Классно! Но, если у нас чего-то нет, то мы этим чем-то и не обладали и не обладаем, как можно отнять то, что нам не принадлежит.

 

Думаю, со мной поспорят, но в жизни человека есть место, как порядку, так и хаосу. Есть вероятность некоего предопределения, того, что неподвластно, ни нам, ни нашему разуму — судьба, как неразумная и непостижимая предопределенность событий и поступков. У человека нельзя отобрать его судьбу.

 

— Означает ли это, что никто не виноват, в том, что еще будучи в чреве матери, я был отвергнут, изгнан, отринут, как ненужный элемент механизма под названием семья? Виновен ли в этом мой блудный отец? А может, жестокая, мстительная мать? Или властная бабка, которая с самого начала была против их союза? Скорее, Всё — случайное стечение обстоятельств, которое неслучайно привело именно к такой развязке?

 

— Всему есть объяснение, и всему найдется оправдание. И если жизнь — минное поле, на котором каждое мгновение разрываются снаряды наших бушующих страстей, то неизбежно кто-то должен стать жертвой. Не бывает войн без крови, боли и жертв. «Надо бы гордиться болью, всякая боль есть память о нашем высоком назначении». (9)

 

— Я одиночка, не способный на любовь, я не могу быть спутником жизни, но только короткой вспышкой страсти, эпизодом, глотком пьянящего вина. На утро, ты проснешься, и увидишь насколько я иной, чем тебе хотелось бы. Я буду искать ту единственную, которая дополнит меня до целого, но это не Ты, не Илона… и… не Мира,…и…, будет еще великое множество «и не»….прежде чем я смогу остановиться. Так жаль, — Я вскормлен не молоком, а кровью, не любовью, а ненавистью, когда я закрываю глаза, то вижу женские ноги в воздухе, а над ними убитая красота, а за ней Ангел без крыльев.

 

 

 

Остался от тебя окурок напомаженный,

 

Испита ты до дна, под наготу раскрашена,

 

Нет тайн, нет лишних слов, нет темных уголков,

 

Остался только иней прошлогодних снов.

 

В порыв бредовых наваждений падаю.

 

Сквозишь ты средь ресниц нелепыми нарядами,

 

Слоев калейдоскоп, улыбкой занавешенный,

 

Теряет форму рот, пугающе усмешливый.

 

Как мог любить тебя, такую «недоженщину»,

 

Что силой теребит, мужскую душу грешную,

 

В жестокости — крепка, как сталью закаленная,

 

Проклятьем не одним, мужчиной заклеймённая.

 

Быть может, привлекла меня своею волею,

 

Быть может, берегла себя, чтоб стать неволею,

 

Ты цепи для меня ковала зимним вечером,

 

И опоив вином, мы кровью были венчаны.

 

Невидимый аркан, тугой, тобой затянутый,

 

Хочу вступить в борьбу я, страстью связанный,

 

Твой выбор на меня пал не случайно — гаданно,

 

С тобой, «Сверхженщина», «Недомужчина» — Я,

 

Слабеющий ночь к ночи, день от дня.

 

 

 

Я все еще мечтаю о великой любви, о которой слагают стихи поэты, которая сподвигает на свершения, ради которой не жаль умереть. Я всё еще ищу, ту единственную, которая сможет полюбить меня за изъяны. Потому, что именно изъяны делают меня неповторимым и слабым, достаточно слабым, чтобы отказаться от поиска. Но, пока, это всего лишь мечта — недосягаемая, несбыточная, призрачная.

 

 

 

Походка от бедра меня сразила.

 

Ты подмигнула — это было мило.

 

Я весь зарделся, жаром опалило.

 

Поднял глаза. Ты обо мне забыла.

 

Я в джинсах рваных, дерзкий малый.

 

Ты вся с иголки, в бархат мрамор.

 

Меня улыбкой угостила.

 

Дурман — духами опоила.

 

Тебя рисую я повсюду.

 

В цветах, с бокалом, на этюдах.

 

В одежде, чаще без одежды,

 

Ты улыбаешься, как прежде.

 

Твой гибкий стан — моя гитара.

 

В скрипичный ключ прическу причесала.

 

Тебя я вижу — все мне мало.

 

В тебя смотрю из зрительного зала.

 

Ты не моя, моей не будешь.

 

Моя мечта, мой дивный лучик.

 

Моя несбывшаяся тайна.

 

Коснулась краешком, случайно.

 

 

 

— Пусть все мои представления, все мои мечты являются проекциями моего ума, но я не могу существовать вне реальности, пусть даже сказочной. Мне даны: зрение, чтобы видеть; слух, чтобы слышать; обоняние, чтобы вдыхать запахи; осязание, чтобы знать реальность на ощупь; и интуиция, чтобы вовремя отказаться воспринимать то, что мне воспринимать не хочется. Я — сгусток чувств, и моё сознание без чувств не существует. А разум — лишь источник альтернативы, волевого решения всё обнулять, всё начинать сначала, отказываться и принимать. Подвергая всё рациональному анализу, я всего лишь спасаюсь от самораспада, от разрушительных ассоциаций моего эмоционального восприятия действительности.

 

— Но я не буду говорить об этом вслух, чтобы у Вас не создалось впечатление, что я, мягко говоря, слегка не в себе, ибо ничто не существует само по себе. Только движение делает нас живыми, и в достаточной мере реализованными в мире времени, пространства, и чудовищного эгоцентризма.

 

***

(1) Евгений Селиванов

(2) Милан Кундера. «Бессмертие».

(3) Новалис «Фрагменты».

(4) Милан Кундера. «Бессмертие».

(5) Владимир Файнер.

(6) Теун Марез. Учение толтеков. Том 3. Туманы знания драко-

нов. С., 111.

(7) Новалис. «Гимны к ночи».

(8) Милан Кундера. «Бессмертие».

(9) Герман Гессе «Степной волк».

 

***

продолжение следует...