Нерождённый путь (часть XI)

*****

 

Татьяна испугалась. Кровь показалась из ранки на голове Игоря, быстро расползаясь, несколько струй обагрили его лицо, растеклись вокруг раны. Она пощупала его пульс, обмотала его голову полотенцем, который всегда был в машине, на случай если придется вытирать руки. Сдвинув его на соседнее сидение, изрядно попотев, Татьяна села за руль и направилась прочь из города, в особняк матери. Она вовсе не хотела причинять ему вред. Она просто хотела, чтобы он перестал её бояться. Его дыхание было ровным и тихим, кровь из раны больше не текла, на голове образовалась огромная горячая шишка, в себя Игорь не приходил.

 

 

 

КРОВАВАЯ МЕРИ

 

Подземные ходы души,

 

Затопит океан несчастья,

 

И отраженье чистоты,

 

Вдруг затуманится ненастьем.

 

И в сизой дымке вечной мглы,

 

С собою в прятки. Ты води.

 

Петляешь в коридорах мути,

 

Теряясь в нереальной сути.

 

Себя ты ищешь, не находишь,

 

С воображением ты споришь,

 

В разбитом зеркале надежд,

 

Найдешь подругу наконец.

 

В ее лице осколки тысяч,

 

В ее руках все нити бед,

 

И жаждой мести сердце тлеет,

 

Ее увидев, ты ослеп.

 

Ее зовут Кровавой Мери,

 

Она вливает влагу в Стикс,

 

Она питает злобу жертвой,

 

На перекрестке всех границ.

 

Ты говоришь, в нее ты веришь,

 

Не страшен суд тебе людской,

 

В жестокий Ад ты ищешь двери,

 

Чтоб утолила жажду Мери.

 

Порой в жестокости безмерной,

 

На плоть свою извергнув яд,

 

Ты утешаешься надеждой,

 

Невозвращения назад.

 

В мозаике цветных осколков,

 

Ты видишь миллионы глаз,

 

И в каждом светится алмаз,

 

Слеза, что кара за ошибки.

 

И заблуждаясь вновь и вновь,

 

Свершаешь грех, поправ любовь,

 

И растекаясь, кровь пустив,

 

Я верю в Мери повторишь.

 

 

 

Маргарита Карловна всегда с трудом понимала свою дочь, но в этот раз Татьяна превзошла все её ожидания, втащившись в её дом, с окровавленным парнем, которого она тяжело дыша, волокла за руки.

 

— Татьяна, что, черт тебя дери, ты творишь? Что ты с ним сделала?

 

— Мама, я не хотела чтобы так вышло. Я не знаю, что на меня нашло. Я просто хотела быть с ним рядом. — Татьяна бросила на мать полный отчаяния взгляд. — Ты же поможешь мне. Игорю нужна помощь, он не приходит в себя, мама.

 

— Лучше бы ты оставила его на месте, и вызвала скорую помощь с первого попавшегося таксофона. А если он умрет? Да положи же его. Что ты его трясешь, как плюшевого мишку.

 

Татьяна осторожно опустила туловище Игоря на пол и отошла в сторону. Маргарита Карловна склонилась над телом внука, осмотрела рану на затылке, приоткрыла веки, посветив в глаза маленьким фонариком, пощупала ему лоб. Она знала, что делала, 35 лет стажа хирургом в Краевой клинической больнице не прошли даром.

 

— Слава Богу, ты не настолько сильна, как безумна, Таня. Давай, помоги мне, его нужно перенести в комнату для гостей. Бери его за ноги, а я прихвачу его под мышки. — Пыхтя, и обливаясь потом, две женщины дотащили тело Игоря до кровати в гостевой комнате. — А теперь, я буду признательна тебе, если ты выпьешь успокоительного и ляжешь спать!

 

— Но, мама… я не могу… а как же он?…

 

— Всё самое отвратительное ты уже сделала, но думаю, он поправится. Он не приходит в себя скорее из-за шока, чем из-за травмы. Иди, Таня, я справлюсь.

 

Татьяна вышла, прикрыв на половину дверь в комнату, проглотила две таблетки диазепама, запила несколькими глотками воды и рухнула на кровать. Через десять минут она уже спала.

 

Маргарита Карловна обработала незначительное повреждение тканей на голове, наложила асептическую повязку, и поднесла тампон с нашатырным спиртом к носу Игоря, он начал приходить в себя, но с трудом соображал, где он находится, и что с ним произошло. Странно, но его не рвало. Зрачки его были в норме, и верно реагировали на свет. К счастью он отделался слабым сотрясением мозга. Но он пребывал в шоке, и ничего не мог вспомнить. Маргарита Карловна дала ему успокоительного, чтобы снизить болевые ощущения, успокоить его и усилить амнестический эффект, так как вовсе не хотела, чтобы он помнил о том, что её дочь, чуть не прибила его насмерть. Игорь быстро заснул и проспал двое суток к ряду, изредка приходя в себя, чтобы перевернуться на другой бок и выпить очередную пилюлю.

 

Неделю он ловил отходняк, пользуясь гостеприимством своей бабушки, которая вовсе не испытывала к нему никаких родственных чувств. Все это время он провел в каком-то странном полузабытьи, абсолютно потеряв способность в самоидентификации, но в тот момент его это не тревожило. Толи под воздействием лекарств, толи от испытанного шока, он был полностью оторван как от своего прошлого, так и от настоящего.

 

Татьяна была даже рада, узнав о том, что Игорь пребывает в состоянии амнезии. Потеря памяти была последствием не только полученного сотрясения мозга, но психологического шока, вызвавшего, так называемое, состояние психогенного бегства, от чего Игорь забыл свое прошлое, и кто он есть, то есть полностью утратил свою идентичность. Это была неплохая возможность начать новую жизнь. И Татьяна постаралась создать все условия, чтобы сфальсифицировать для него новую старую жизнь.

 

Татьяна давно тяготилась своим прошлым. Она устала корить себя за свои ошибки, признать которые, было равносильно самоубийству. Втайне от самой себя, она завидовала сыну, в его неспособности вспомнить. Она так же хотела бы все начать с чистого листа, заново, с нуля. Её мозг вынашивал дерзкий план, как добиться единения с сыном, которого она сама некогда вырвала из своего тела, души, сердца и разума. Но, человек слаб и не получает ничего просто так. Всякое желание, требует равной платы, за своё исполнение. Благополучие любого предприятия требует жертв. Игорь должен стать жертвой. Нет, речь вовсе не шла о физической смерти, но о своеобразной форме трансгрессии — жертве как радикальном разломе, выходе в точку ноль, в бесконечное и одновременно ничтожное ничто, которым называет себя Нюит. В этом отношении, жертвоприношением становится любой рывок «против течения» и «против порядка», направленный на распад атома с целью получения опыта чистого ничто, и выделяющий при этом огромную энергию. Подобно изначальному, ритуалу крещения, который подразумевал достаточно жесткое погружение в ледяную воду, до той точки, когда человеку казалось, что он вот-вот захлебнется. Это несло в себе характер жертвоприношения — трансгрессии, ибо крещаемый был вынужден идти на жесткое преодоление себя, и весьма рисковать здоровьем.

 

Она виновата перед ним, и должна в свою очередь отдать свой долг судьбе, которую она обманула. Она яйцо, которое отказалось нести свою функцию кормить, растить и оберегать своего птенца. И скорлупа этого яйца должна наконец треснуть, давая выход нерожденной энергии на свет. Она — Татьяна должна принести в жертву привычную форму существования, осуществляя тем самым «разлом яйца». Она-то знает, что по учению Алистера Кроули (1) существуют две составляющих Великого Пути, два этапа посвящения. Первый связан с Самоузнаванием, т. е., с познанием и реализацией своей Истинной Воли, а второй — с отречением адепта от собственного Эго, а заодно и от его Ангела-Хранителя. Это — Путь Преодоления Пропасти. Он, согласно Кроули, лежит через ложную сфиру Даат (2) — Знание, пройдя которую человек возрождается в чертогах Госпожи нашей Бабалон, как Дитя Пропасти.

 

Всю свою жизнь она руководствовалась лишь собственным благополучием, хаотичным движением собственного Эго. Настал момент научиться отказываться потакать своим капризам, и начать жертвовать своими амбициями ради любви — той любви, которая гораздо выше плотского удовольствия, той любви, которая подобна вселенской жалости, призреть зло, как добро.

 

«…через всю жизнь, в звездной россыпи

 

Лишь за нить серебрянную держись, что тебе брошена.

 

А прядется ниточка из любви, что тобой создана,

 

А держится ниточка на крови, что тобой роздана.» (3)

 

Татьяна, наконец, осознала, что было пропастью для неё, почему все её стремления и достижения, так и не принесли ей должной радости. Она дошла до высот магической мудрости, возглавив орден, и при этом до сих пор не понимала истинного своего предназначения. Её высочайший грех, не давал ей двигаться вперед и освободиться от социальной обусловленности жизни. Её оковы — невыполненный долг перед сыном, разрыв, который стал пропастью между ней и Всевышним. Она своим поступком обрекла своего сына на блуждание во тьме безысходности, и она же сможет помочь ему преодолеть эту отчужденность. Отринутый матерью, он был отринут и Богом, и людьми. И только вернувшись в нерожденное состояние, он сможет начать новую жизнь, без обид и сожалений, без ненависти, с любовью быть.

 

Её радикальные взгляды на жесткие формы магических ритуалов и божественное провидение, всегда отличали её от остальных адептов и магов ордена. Татьяна была уверена, что способность к индивидуальной интерпретации знания, это прямой диалог с Всевышним, который диктует тебе, как сделать тот или иной ритуал действенным. Поэтому она решила произвести со своим сыном Ритуал Нерожденного (4), который должен был навсегда освободить его от прошлого, просветлить его разум, очистить его душу от боли и зла, открыть ему его нерожденный путь.

 

В том состоянии, в котором пребывал Игорь, сделать это было не трудно. Он мало что понимал, находясь все время под действием успокоительных средств. Он слонялся по дому, как привидение, не обращая ни на кого внимания. К исходу недели рана на голове уже затянулась, он чувствовал себя вполне сносно, если не считать полной потери памяти и самоидентификации, а так же постоянного желания спать. Совершая Ритуал Нерожденного, Татьяна абсолютно упустила из вида, что сознание Игоря было неподготовлено к такого рода экзекуциям. Этот опыт дался ему ох как не просто, погрузив его сознание в бездну ужаса и боли.

 

 

 

Как странно, я истерзан пыткой,

 

А капли темя моё бьют,

 

Поставлен я под краном в клетке,

 

Лукавым инженером пут.

 

Я как подопытная мышка,

 

Досталась мне зверька судьба,

 

Отчасти я смирился с пленом,

 

Любви к науке. Всё до тла.

 

Больше нет ни ДО, ни ПОСЛЕ,

 

Истреблен я словно червь

 

Тот, что томят в сковородке,

 

Как груздь, в сметане, или без…

 

А остатком своей воли,

 

Мысли соберу с трудом,

 

Еще помню своё имя,

 

Нежно данное отцом.

 

чЬё извращенное сознание,

 

На гибель обрекло мой ум???

 

Естественнее наказание,

 

Смерть без прикрас. Нет — сто смертей.

 

И пусть меня плитой придавят

 

Лишат непройденной стези, и…

 

Оглоушив, череп вскроют…

 

Йити — йити — йити — йити…

 

Найди мне, Боже, душегуба,

 

От крови с черною рукой,

 

Чтоб от ножа нутро саднило,

 

А дальше холод и покой.

 

Сверррло безудержной капели,

 

Трррамбует мой уставший мозг,

 

дЫша с надрывом, я потерян,

 

Меж незабудок чьих-то губ.

 

Прости меня, глухой создатель,

 

А впрочем, я простил тебя,

 

Дави же, как блоху меня…

 

Еще глоток безумной пытки,

 

Навечно поглотит мой ум,

 

Исчезнут губы — незабудки,

 

Еще прильнув в прощальный поцелуй.

 

Мой потрох съеден белой крысой…

 

 

 

Пока Татьяна в белых одеждах читала нараспев инвокации на все четыре стороны света, освещая Розу на Востоке, красную Свечу на Юге, Чашу вина на Западе и блюдо с Хлебом и Солью на Севере, каждый раз совершая обход и возвращаясь к алтарю. Пока она взывала к Нерожденному, к Владыке Богов, к Владыке Мира, к Ангелу, Игорь корчился от боли, как баран на заклании. В его голове проносились образы давно потерянные в прошлых воплощениях.

 

— Приди в Силе Света! Приди в Свете Мудрости! Приди в Милости Света! Свет, исцеляющий в Его крыльях! — произносила нараспев Татьяна, а Игорь видел вспышки лиц, голоса со всех сторон обрушивали на него свой таинственный шепот.

 

— Я — это Он, кто сокрыт в теле плоти,

 

— В ком обитает дух великих Богов.

 

— Я — Господин Жизни, победившей Смерть.

 

— Тот, кто вкусил меня, воскреснет со мной.

 

— Я — являющий в материи тех, чье обиталище в невидимом.

 

— Я чист. Я стою на [вершине] Вселенной.

 

— Я — связывающий с вечными Богами.

 

— Я — тот, кто совершенствует материю.

 

— И без меня Вселенная ничто, — продолжала Татьяна, И Игорь вторил ей, как под гипнозом.

 

— Вот части моего тела, очищенные через страдания, прославленные через испытание, ибо аромат умирающей Розы, как подавленный вздох моего страдания. Красное пламя — энергия моей неустрашимой Воли. Чаша вина — как излившаяся кровь моего сердца, принесенная в жертву обновлению, новой Жизни. А хлеб и соль — основания моего тела, которые разрушил я, чтобы они могли обновиться. — Протяжно взывала Татьяна. После этого она дала Игорю вкусить хлеб и выпить вино, тем самым причастив его к нерожденной жизни.

 

— Я — Он! Я — Нерожденный Дух! Имеющий зрение в ногах: Сильный и Бессмертный Огонь!

 

— Я — Он! Истина!

 

— Я — Он! Кто ненавидят зло, творящееся в Мире!

 

— Я — Он, молния и гром.

 

— Я — Он, кто орошает Жизнь Земли.

 

— Я — Он, чьи уста пламенеют вечно.

 

— Я — Он, кто дает и проявляет Свет.

 

— Я — Он, Милосердие Мира, — вторил Игорь Татьяне, громко, протяжно и внятно.

 

— Пусть мое сознание будет всегда открыто для Высшего. Пусть мое сердце будет центром Света. Пусть мое тело будет Храмом Розы и Креста. — Игорь повторял каждую фразу, произнесенную его матерью.

 

— Таково моё слово. Да будет так! — Завершила Татьяна ритуал, и перевернула Чашу.

 

Причастие Нерожденного было завершено. Сознание Игоря было открыто для новой жизни. Он становился наполненным Богом, накормленным Богом и отравленным Богом. Его прежняя сущность умирала, перерождаясь в нечто совершенно измененное. Его тело и разум омывались чистотой Бога. Постепенно его смертное тело, очищаясь от земных элементов, становится воистину Храмом Духа Святого. Теперь он стал «Безголовым» — безначальным, мог творить жизнь из себя, выплескивая слово, как воду, и выпивая её, приобщаясь к всеобщему знанию и вселенской гармонии. Теперь он был связан с Татьяной общим секретом: «Прародитель и Мир — являясь фактически одним Бытием — существуют, не будучи рожденными, с самого начала времен.» (5) Но, он получил Знание, не будучи готовым поверить в него, он проглотил слишком большой кусок, и архив его сознания закрылся, как запретная книга, постепенно открывая ему страницу за страницей, приоткрывая завесу тайны сокрывшей его от реальности.

 

Татьяна, разрушила стену между собой и сыном, но при этом отгородила его от мирской жизни забором из раннего склероза на умение жить с людьми. Он вынужден был собирать свою жизнь по крупицам, выковыривая её из под ногтей, черпая её из всего, что попадалось ему на глаза. Татьяна не торопилась, постепенно внедряя в жизнь Игоря атрибуты его фальшивой жизни, вещи в шкафу, существование загадочной женщины, которая приходит только во сне. Это не могло не удивлять, но она была уверена, что сможет убедить его в том, что он научится жить без прошлого, однако намекнув на то, что это прошлое вполне реально. В её планы вовсе не входила встреча Игоря с Илоной, поэтому она поспешила изолировать её. Она позаботилась бы о том, чтобы Илона исчезла из его жизни навсегда. Илона была идеальной бывшей девушкой, идеальной жертвой, идеальным врагом, идеальным прошлым. Именно поэтому Татьяна писала ему те странные стихи, заставляя его искать, двигаться, ждать, быть готовым к переменам. Искать себя, искать собеседника, искать ответы. Но, она снова ошиблась, как некогда ошиблась в ней её собственная мать. Вместо того чтобы искать собеседника в ней, советоваться с ней, спрашивать у неё, — Игорь спрятался. Он не нуждался в ней, как и прежде. Это и злило и убивало. Татьяна так стремилась вернуть себе свои непрожитые годы материнства, забывая о том, что сын уже слишком взрослый, чтобы кормить его с ложечки и менять ему подгузники. Нельзя вернуть упущенные возможности.

 

Несмотря на все свои старания, Татьяна не стала ближе к сыну. Она знала, что должна принести ответную жертву, пожертвовав своё невозмутимое одиночество, свою веру и любовь. По сути всё останется как и прежде. Игорь не знал её и не узнает вовек, но он сможет узнать себя, нового, открытого для познания всех земных благ, не омрачаемых страхом потерять свои иллюзии. Потому как, все иллюзии смыты причастием нерожденного. Реальность стала обратимой. Жизнь превратились в аллюзию событийности, вне событий, вне чувств, вне аналогий. Игорь возвратился к своему нерожденному состоянию, его жизненный путь свернулся в спираль инволюции, в точку неустойчивого равновесия духа. Ближний становился для него дальним, а дальний исчезал навсегда. Его нынешнее существование контрастировало со всеми известными формами существования. Он был скрыт от назойливых взглядов небесных соглядатаев и земных судей. Странное уединение обволакивало его своей осязаемой заботой, от которой всё, что было вокруг, становилось второстепенным, не трогающим внутренние струны, чужим. Игорь вкусил от Бога, скрытого от мирской суеты, и сам уподобился сокровенной тайне, обращаться в невидимку. «Скрытое проявляется через контрасты. Но так как у Бога нет контраста, Он всегда остается скрытым. Свет Бога не имеет в ряду творений контраста себе, через который он мог бы обнаружиться для наших глаз» (6). Личность Игоря не имела аналогов, она была чиста от болезнетворных бактерий, в виде социальных условностей; от вредоносных частиц, в виде страхов, комплексов и обид; от вирусов, в виде ряда зависимостей (социальных, эмоциональных, информационных, наркотических). Он был свободен!!!

 

*****

 

«1. В мое одиночество входит…

 

2. Голос флейты из сумрачных рощ на склонах дальних холмов.

 

3. Простерлись они от бурной реки до самого края пустыни.

 

4. Я вижу Пана.

 

5. Наверху — вечные шапки снегов.

 

6. И дым их курений возносится ввысь, в самые ноздри звезд.

 

7. Но что мне до них?

 

8. Мне — только дальняя флейта, немеркнущий образ Пана.

 

9. Со всех сторон — Пан, открывшийся зренью и слуху;

 

10. Благоуханием Пана пронизано всё; вкусом его наполнился рот, и разразился язык мой чуднОй и чудовищной речью.

 

11. Все средоточия боли и наслажденья — в его могучих объятьях.

 

12. Шестое, тайное чувство воспламенилось Его сокровеннейшей сутью,

 

13. И я бросаюсь стремглав с обрыва существованья

 

14. В бездну, к небытию.

 

15. Конец одиночеству, как и всему на свете.

 

16. Пан! Пан! Ио Пан! Ио Пан!» (7)

 

 

 

Она тоже была свободна!!!

 

 

 

Татьяна вернулась к себе прежней: тихой, возлюбленной, переполненной жизнью. Её больше не раздражала красота мира, и не удивляло его убожество. Всё стало на свои места, всё приобрело свою законченность. Её жертва стала сладким концом этого спектакля длинною в жизнь.

 

Призрак несчастной любви больше не тревожил её сердце. Действительность стала такой маленькой по сравнению с миром открывающимся внутри неё. «Возлюбленный есть всё во всем. Любящий только закрывает его. Возлюбленный — всё живущее. Любящий — мёртв» (8). Тяжкий грех предательства столько лет тянущий её ко дну, превратился в изъян, который она смогла себе простить. И хотя Татьяна так и не призналась себе в этом, суть её поступка изменилась. Теперь её поступки были чередой жертвоприношений. Ничто не достигается просто, всё в материальном мире имеет свою цену. Ценой её прозрения было глубокое разочарование в себе. Она была недостойна той благодати, которая ей была ниспослана, и теперь ей осталось принести последнюю жертву, которая смоет все её пороки и ошибки — собственную жизнь. «Глупо считать, что, убивая жертву, мы приносим ей вред. Напротив, это самая благословенная и милосердная изо всех смертей, поскольку элементарный дух тут же объединяется с Божеством, то есть достигает цели, к которой он стремился в течении многочисленных воплощений» (9). Она была тайной для всех, никто так и не узнал всех хитросплетений запутанного хода её мыслей; никто так и не узнал её одаренности любить; её боялись, догадываясь, о том чего она не совершала, и жалели, предполагая то, чего никогда не было. Вся её жизнь была цветным калейдоскопом неслучайных случайностей.

 

 

 

ВЕЩЕЕ СТАВШЕЕ

 

Кто разгадает женщины природу,

 

Тот из огня, да прямо в воду,

 

И тайну раструбит повсюду,

 

Под звон литавр и бой орудий.

 

И в канонаде ликованья,

 

В пылу полнейшего всезнанья,

 

Обмоет, ставший новым мир,

 

Без фей и нимф, лесной сатир.

 

И трижды щелкнув по бокалу,

 

Всех призовет — младых и старых,

 

Испить до дна из общей чарки,

 

Победу чар, над самозванкой.

 

Что демоницей сумасбродной,

 

Кружила головы свободно,

 

Под чью дуду, все танцевали,

 

Как не хотели, но плясали.

 

Испив до донышка свободу,

 

И во хмелю, не знавши брода,

 

В прохладной тьме водоворота,

 

Где нет зерна, там нет и всходов.

 

И, сидя у разбитой чаши,

 

Среди непроходимой чащи,

 

Гадают на кофейной гуще,

 

О правде, что незнанья пуще.

 

 

 

Татьяна вовсе не стремилась к тому, чтобы её сын думал о ней лучше, чем она есть. Она не хотела обманывать ни себя, ни его, их связь тоже была неслучайной случайностью, которую она некогда назвала проклятьем, и, которую теперь распознала, как жребий, предначертанный в скрижалях мироздания. Нет Божественной любви, есть Жалость Бога к чадам своим. И эта Жалость, выражается во всеблагом прощении. Бог простит. Человек затаит злобу, убоится или раскается, но он не в состоянии простить, он может только забыть. Сколько изуверства было совершено с именем Господа на устах, но глаголил ли Господь устами иудовыми? Каждый решает для себя сам… В этом и выражается свобода воли: «Делай, что изволишь!»

 

Несмотря ни на что, Он её сын. Он исправит всё, что она исправить не в силах. Он проживет за неё жизнь, так как она хотела, но не смогла. Он родит детей, которые воспримут Её неземной опыт, в стройных рядах спирали ДНК. «Миллионы цветов из корзины, Того, что за Гранью, я бросил к твоим ногам; елеем, и кровью, и поцелуями уст, умастил я Тебя и Твой Посох. Я разжег в твоем мраморе жизнь — да! И смерть» (10).

 

В то время, когда Татьяна растворится в Возлюбленном, перейдя все границы между Бытием и Небытием, создание третьего сознания, превосходящее её, её сына, всех родителей и всех детей, которые когда-либо жили до сих пор, зародится в ребенке, нового поколения, свободном от оков иных предназначений, кроме предназначения жить. «Я выкрикнул слово — и стало оно могучим заклятьем, чтобы связать то, что Незримо, и колдовством, чтоб развязать, то, что в оковах; о да! Развязать то, что в оковах!»

 

Сначала Татьяне была ненавистна, даже сама мысль о том, что Игорь должен повторить её судьбу. Ей ненавистно было видеть, как её сын, коробит женские судьбы, заигрывая с удачей опрокинуть в постель, как можно больше женщин. Она готова была даже изолировать их от него. На самом деле, любые отношения, между мужчиной и женщиной, она примеряла на себя, и видела их всегда в одном свете — свете предательства и обмана. Хотя прекрасно знала, что иногда обманываться куда проще и приятнее, чем видеть всё насквозь. И чаще всего мы обманываемся, потому что сами того желаем. Но потом она поняла, что Игорь не повторяет, но исправляет, то, что она изменить уже не в силах. Её же предназначение, стать проводником, мостиком над Бездной, по которому ребенок пробежит в новый мир, чертя свой нерожденный путь, босыми маленькими ножками: «…ребенок — сама сущность любви. Да, сущность каждой любви ребенок, и вовсе не имеет значения, был ли он зачат и родился ли на свет.» (11) А она станет его добрым Ангелом.

 

Мир узнает обо мне, в день девятый на заре,

 

Подожмется, напряжется, поперхнется.

 

Вот, уже, И затылок рвется в таз — раз;

 

Голова, плечо, рука — два;

 

Вот на свете я из тьмы — три.

 

По шлепку, тотчас ори…

 

Так весь путь, к локтю, в тесноте иду, пыхчу,

 

Раздвигаю я границы, кругозору дефиниций,

 

Обживаю я в углу амбразурой конуру,

 

Наблюдаю и молчу,

 

Идеальный случай жду, как придет,

 

Не пропущу — закричу…

 

В день девятый на заре, дом мой треснул по стене,

 

Затряслись вдруг половицы, окна,

 

Скрючившись, провисли,

 

Спохватился я бежать, дверь заклинило, как знать,

 

Что случилось, что стряслось, вновь ору, вдруг свезет…

 

Опять я в полной темноте, не проснусь я на заре,

 

Повернусь на правый бок, вырву с бороденки клок,

 

Заплету из них косицу, слезной я напьюсь водицы,

 

Кулаками подопрусь, молча Богу помолюсь…

 

Татьяна знала, Игорь еще позвонит, он придет, и тогда, она закончит, то, что начала. Она вовсе не была пьяна. Она была просто очень далеко отсюда, где всё время просят прощения, без надежды на прощение. Её уши слышали, только ей одной ведомую музыку — музыку Бесконечности. Звук нарастал, резонировал в её барабанных перепонках, как в стереофонических динамиках. Её сердце отплясывало бешеный ритм, под нескончаемое эхо боли. Весь мир, для неё стал одной комнатой. Она ловила своё мутное отражение в глазах своего сына, сидящего напротив, такого смущенного и удивленного. Раз, два, три, и она выключила зеркало его сознания.

 

— «В мое одиночество входит… Голос флейты из сумрачных рощ на склонах дальних холмов…». (12)

 

— Я готова. Еще немного времени, чтобы затянуть петлю на шее. Черт, как же неудобно стоять на подлокотниках этого чертового кресла, как я раньше об этом не подумала. Раз, два, три — опора ушла из под ног. Еще несколько судорожных попыток ухватиться за жизнь. Вспышка, вспышка, вспышка — темнота, в неё врезается слабый лучик света, он растет, ширится, заливает всё ярчайшим сиянием. И звук — громкий, зовущий к пробуждению…

 

 

 

Твой голос надрывный,

 

Что песнею в душу,

 

Полощет на ветре,

 

Дождем бьет по коже.

 

Стекает в глубины,

 

Вибрацией тонкой,

 

Вращает, коробит,

 

Магнитной полоской.

 

Я, слушая, слышу

 

Все звуки вселенной,

 

Под кожу пробрались,

 

Серебряной сеткой,

 

Меня на кусочки

 

Стальные порвали.

 

Я здесь, в невесомости,

 

Меня вы узнали?

 

Парю над обрывками

 

Звука и слова.

 

Поднят высоко,

 

Над тела осколком.

 

Я вниз не хочу,

 

Зависаю в нирване,

 

Я — выпь,

 

с желтовато-охристыми перьями.

 

Я — цикада, дрожащая,

 

Сияние — цветом по небу,

 

Летяще-звенящее.

 

Я в звуке тону,

 

Подрываюсь, вливаюсь

 

В струю…

 

Я пою…

 

***

 

(1) Алистер Кроули (Эдвард Александр Кроули) 1875 — 1947–

один из наиболее известных оккультистов, пророк Телемы,

автор множества оккультных произведений, в том числе

«Книги Закона», главного священного текста Телемы.

 

(2) Даат — согласно каббале сефирот древа жизни образуют

несколько миров. Между высшими мирами, к которым

относятся мир архетипов Кетера и мир творения Бины

и Хокмы, и низшими, состоящими из мира формирования

Йециры и мира материи Асии, распростерлась Бездна,

скрывающая невидимую сефиру ДААТ, что в переводе

с иврита означает «знание». Три сефирот, которые отно-

сятся к сознанию человека — Хокма, Бина и Даат. Хокма

символизирует появление идеи, ее первый всплеск, Бина

отвечает за ее понимание и дальнейший рост, эволюцию,

Даат передает связь сознания с постигаемым, т.е. матери-

ального и Создателя. Таким образом, сефира Даат высту-

пает между ними посредником, а познание — это переме-

щение от высшего к низшему и в обратном порядке. То

есть, Даат делает доступным друг другу эти миры, являет-

ся помощником в преодолении Бездны и соединяет Кетер

и красоту, воплощенную сефирой Тиферет, место которой

расположено в центре древа равновесия.

 

(3) Ирина Белостенникова. Стихи Мисти. Белая дорога. Цикл

«Бриллиантовая дорога»

 

(4) Ритуал Нерожденного. В первоначальной форме «Нерож-

денный» назывался" Безголовым "– имея в виду «того, кто

не имеет Начала». Первоначальная форма этого ритуала

использовалась для изгнания, но эта и другие, более позд-

ние формы использовались для того, чтобы достигнуть Зна-

ния и Собеседования со Святым Ангелом-Хранителем. Этот

ритуал должен всегда предваряться Малым ритуалом изго-

няющей пентаграммы, или подобным обрядом очищения

места и разума. Ритуал полезен во всех магических рабо-

тах, особенно для сложных или тех, которые представляют

опасность для разума или тела.

 

(5) «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было

Бог» [от Иоанна 1:1]

 

(6),(8) Джелалуддин Руми (1207 — 1263) — мистический суфий-

ский поэт Персии, основатель ордена «мавлеви» — вра-

щающихся. Цитата взята из книги Инайят Хана «Очищение

ума».

 

(7) Алистер Кроули. Книга Либера или Лазурита. Пролог

Нерожденного

 

(9) А. Кроули

(10) Алистер Кроули. Книга Либера или Лазурита. Гл. 1, строка

44,45.

(11) Милан Кундера. «Бессмертие».

(12)Алистер Кроули. Книга Либера или Лазурита. Пролог

Нерожденного.

 

***

 

продолжение следует...