Нерождённый путь (часть VII)

*****

 

Я потерял счет времени. Не знаю как долго я жил здесь в полном уединении, не раздвигая штор, не выглядывая в окно, медленно подъедая запасы съестного, аккуратно скирдуя консервные банки и пластиковые обертки в пакеты для мусора. Телефон мой был давно разряжен, поэтому никто не мог помешать моему уединению, даже если бы очень сильно захотел. Отодвинувшись от суеты мира на расстояние недосягаемого одиночества, я почувствовал, что никогда не принадлежал этому миру полностью, я стоял в нем одной шаткой ногой, другой неизменно погрязая в какой-то темный водоворот, страстей, обид, желчи и неприятностей. Нет, я не чувствовал себя злым, но я точно знал, что никогда не имел счастья. Я ощущал свою обделённость, хотя и не мог понять, в чем она заключалась.

 

Я читал, читал, читал. И пытался фиксировать в своем мозгу всплески активности, когда находил нечто идентичное где-то в глубине своей генетической памяти, так как вспомнить что-либо реальное из своей жизни никак не мог. Я принимал вещи такими, какими они мне виделись, просто позволял вещам говорить то, что они говорят, не выпячивая то, что я знал о них, или, быть может, знал о них, научившись этому когда-то давно, или предполагал, что знаю, стараясь не погрязнуть в логических требованиях и лингвистических предубеждениях.

 

Быть может, если бы я вернулся в знакомую обстановку, то обнаружил бы и свою память, как нечто вполне осязаемое в своем мозгу. Но, сейчас я мог довольствоваться только сиюминутным знанием, из которого складывался мой жизненный опыт, мог опираться только на свои ощущения, интуицию, внутреннюю созерцательность. Я уже привык к тому, что появляющиеся в поле моего зрения люди, по большей части похожи скорее на сказочных персонажей, чем на реальных людей, и доверять никому нельзя. Спрятавшись от опасности, я старался разобраться в себе, тщательно фильтруя всю выуживаемую мною на свет информацию.

 

Голос внутри меня твердил: «Делай, по разумению своему. Иди без следа, по следу прошлых событий, без цели и не для результата. То, что должно открыться — откроется, то, что должно остаться в тени — исчезнет навсегда. Есть силы неподвластные человеку, есть неисповедимые пути, которые ведут тебя помимо твоей воли, вопреки твоим желаниям. Порывы эти не требуют ни причин, ни оснований — они безусловны и однозначны».

 

Я строил свой микрокосм, свою планету бытия, свой кусочек истины. Внутренний порыв, порождающий постоянное движение вовне; стремление, порождающее ответное движение внутрь. Порывы эти разнообразны и хаотичны: «божие» порывы — вразумлять, открывать истину, ограничивать; «человеческие» порывы — не соглашаться, сомневаться, терзаться; «дьявольские» порывы — искушать, толкать на бунт, преступление, безумие. Шаткое равновесие — мера сознательности, ответственности и силы всё исправить. Каждая ипостась время от времени прорывается на свет, погружая остальные в тень, пряча их как чёрта в табакерке, пока не настанет удобный момент сменить личину, чтобы умаслить, обмануть или спугнуть кого-то снаружи, а иногда и кого-то внутри, того кто живет отшельником, опасаясь быть обнаруженным.

 

Способность мыслить воодушевляла меня, делала значимым в своих глазах. Я понимал, что открываю для себя мир заново, но, не попугаем, твердящим заученные фразы; не фанатиком, слепым от профанации собственного сознания; не лжепророком, стреляющим своею истиной по пролетающим воробьям, но человеком из плоти и крови, обреченным жить, но по своим собственным правилам и согласно своих убеждений и принципов. Я чувствовал себя проводником среди полупроводников и от этого сила моя удваивалась.

 

 

 

ОБРЕЧЕННЫЙ ЖИТЬ

 

Кому принадлежишь ты, Человек?

 

Кто дал тебе твое второе имя?

 

Ведь как не бей свой лоб о хрупкий склеп,

 

Не станет он ни уже и ни шире.

 

 

 

?Наверно, быть имеешь ты резон

 

И заполнять собою все пустоты.

 

Вместимый собиратель для костей,

 

Раскапыватель внеземной породы.

 

 

 

?Ты импульс для рождения идей

 

Находишь опираясь на потребность,

 

Нелепым взгромождением гвоздей,

 

Удобства укрепляешь входы.

 

 

 

?Ты должен молчаливо наблюдать

 

Как птица улетает в поднебесье,

 

Чтоб равнодушно воздух расстрелять,

 

На горло наступив, неспетой песне.

 

 

 

?Ты споришь прежде, чем подумал

 

Ты боец, подпольного, невидимого фронта,

 

Тебе во всем мерещится конец,

 

Подвох, подножка, оплеуха, стенка.

 

 

 

?Ты агрессивный словно хищник

 

Зверь, от рождения в тебе разбужен,

 

Инстинкты, голод, страх потерь,

 

Сосут твою земную душу.

 

 

 

?Твой ум во сне замедлил ритм

 

Наружу проскользнула память,

 

Ушла гулять, оставив дверь,

 

В случайно растворенный праздник.

 

 

 

?Ты бегаешь по кругу и кричишь

 

«Я Человек, звучащий гордо!»

 

Я вырвал из груди метеорит,

 

И отравил победой смерти, воздух.

 

 

 

?За горизонтом мчит другая жизнь

 

Немыслимо, невидно, безучастно.

 

Смешна неискренняя прыть,

 

Несчастьем пригвоздивших счастье.

 

 

 

Теперь я осязал свою инаковость, как неоспоримый факт. По какой причине я вошел в это измененное состояние я не знал, но однозначно это мне нравилось. Я больше не был потерян, но устойчиво балансировал между параллельными реальностями собственного немого бытия и окружающего кишащего противоречиями мира. Я был опьянен победой над неизвестностью и нисколько не сомневался, что поступаю правильно.

 

*****

 

Неожиданно моя искусно скрываемая реальность прорвалась под скрежетом отпираемых замков и скрипом открываемой двери. Шаткое равновесие было потеряно, и я скатился на пол с дивана, как тряпичная кукла. Нет, мне не было страшно, но мой хрупкий, так бережно охраняемый мирок был расколот на тысячи осколков. С болью в сердце я вышел в коридор, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Я не искал оправданий, почему я здесь, один, в чужой квартире живу, ем, пью, сплю… Да, неважно…

 

В проходе перед дверью полулежала девушка, одежды на ней было очень мало, да и та скорее походила на грязные лохмотья, волосы спутанными прядями закрывали её лицо, босые избитые дорогой ноги кровоточили, она всё еще держалась одной рукой за вставленные в замочную скважину ключи, дыхание её было прерывистым и булькающим.

 

На мгновение она подняла голову, волосы спали с её лица и я узнал изможденное лицо Илоны. Я подскочил к ней, чтобы поднять и отнести в комнату. Её тело, как ватное обмякло на моих руках. Я пронес её в комнату и положил на диван. Она была без сознания, но дыхание её стало более ровным и спокойным.

 

Вернувшись в коридор, я вытащил ключи из замочной скважины и аккуратно закрыл входную дверь. Было ужасно осознавать, что я сидел здесь чертову уйму времени, как пень и совершенно забыл о ней. Корить себя за свой эгоизм было поздно. Я прошел обратно в комнату и присел рядом с ней на табурет для ног. Она всё еще лежала, не шевелясь, но дыхание её оставалось размеренным и спокойным. Сказать, что выглядела она ужасно, это не сказать ничего. Тело её было грязным с потеками из запекшейся крови. Синяков и ссадин просто невозможно было разглядеть за грязными разводами на её коже, но ручаюсь, их было в избытке. На ней всё еще было нижнее белье и подобие короткого шелкового, когда-то оливкового халата. Теперь он был тоже весь грязный, драный и вонючий. Впрочем, сама Илона так смердела, что при ближайшем рассмотрении начинал чесаться нос и слезиться глаза. Она была крайне истощена, ногти на её руках были обломаны с комьями грязи под их шершавыми остатками. Ноги исполосованы царапинами и ссадинами, со сбитыми в кровь пальцами и пятками. Я помедлил еще минуту, соображая, что я могу для нее сделать. Вызвать скорую? Но, появится уйма вопросов о том, что случилось, кто я, что здесь делаю, почему не заявил об её исчезновении? А что ответить на эти вопросы я не знал. Вдобавок, навряд ли, она захочет, чтобы кто-то видел её в подобном состоянии. Судя по всему переломов у неё не было, я приподнял её одежду, никаких гематом и вздутий, я аккуратно ощупал её живот, ребра. Она не стонала. Значит внутренних повреждений, скореё всего тоже нет. Надо подождать пока она очнется, а там и решим, что делать дальше. Я еще раз взглянул на неё и вздохнул с долей облегчения оттого, что она была жива и находилась рядом со мной.

 

Решив, что очнувшись, она непременно захочет помыться и что-нибудь кинуть себе в рот, я стал быстро собираться в магазин за продуктами. За банные принадлежности я не переживал, их было в избытке, как каждая уважающая себя женщина, Илона любила понежиться в ванной, почистить свои перышки, умаслить себя кремами и прочей женской дребеденью. А вот запасы съестного были практически на нуле, так как я уплел все её стратегические запасы на случай атомной войны, не говоря уже о хлебе, колбасе, масле и даже кофе, последнюю чашку которого я допил сегодня утром.

 

Быстро накинув куртку, сунув ноги в туфли, и схватив свой бумажник и ключи, я захлопнул дверь и помчался в ближайший супермаркет «5-тёрочка», находящийся на первом этаже дома напротив. Я бы скупил весь магазин, если бы был уверен, что моих наличных хватит, и не торопился бы так обратно, к ней, чтобы находиться рядом, когда она очнется.

 

Как метеор, я взлетел по лестнице к двери её квартиры. Пошарив в кармане, нащупал ключи, быстро открыл дверь, и, захлопнув её ногой, пробежал в кухню. Было тихо, подозрительно тихо. Прежде, чем я смог осмотреться, на мою голову обрушился оглушительный удар, я пошатнулся, пакеты выпали из моих рук, и я осел на пол, как мешок с песком. Если бы я был способен приобретать иное агрегатное состояние, я растекся бы по полу, как амеба, но к счастью это не так. К счастью, меня даже не вырубило до конца, приоткрыв свои глаза, я увидел грязную босую ногу, толкающую меня в бок, проверяя, в сознании я или нет. Я не торопился шевелиться. В надежде, что Илона рассмотрит меня и, наконец, отложит свое «смертоносное оружие» в сторону. Она нагнулась надо мной, потом резко выпрямилась и рванулась к выключателю. Яркий свет заполнил пространство. Я всё еще не решался пошевелиться, но всё же решил, что пора, и запрокинул голову назад, открыв лицо. Глаза слепило от света и еще от чего-то липкого, стекавшего вязким потеком со лба. Я стер кровавые потеки с глаз и проморгался. Голова гудела, виски сдавливал обруч боли. Илона все еще стояла, подняв руку к выключателю, застыв в непонимании. В другой руке у нее поблескивал другой «выключатель» — тефлоновая антипрегарная сковорода. Соображала она так же медленно, как и я.

 

— Не бойся, Илона, это я! — Хотя, не знаю кому здесь больше следовало бояться. — Помнишь меня? Я Гарик. В последний раз мы виделись с тобой в то утро, перед твоим исчезновением.

 

Её глаза были непривычно широко раскрыты, осунувшееся лицо усиливало этот пугающий эффект. Она отступила назад, затем сделала шаг вперед, потом многозначительно посмотрела на сковороду в своей руке, как бы соображая, огреть ли меня ею еще пару раз, или одного раза вполне достаточно. Затем, к моему облегчению, она водрузила сковороду на её прежнее место, и села на стул. Она всё еще молчала, но взгляд у неё уже не был столь пугающим. Я приподнялся на руках и сел, облокотившись спиной о стену. Пакеты с продуктами всё еще валялись на полу.

 

— Что ты тут делаешь? — наконец произнесла она, безэмоционально, хрипло, безразлично.

 

— Я искал тебя, адрес мне сказала девушка из клуба, я надеялся, что ты здесь. Извини, паршивый из меня детектив. Я не знал где тебя искать, не знал, что и подумать. Твоё исчезновение напрочь «выбило меня из седла», поэтому я решил затаиться здесь и обдумать свои будущие шаги.

 

— Не хило ты их тут обдумывал три с половиной недели. — Голос её дрожал, но нотки раздражения легко читались в тоне её голоса и больно ранили меня в самое сердце.

 

— Три с половиной недели? Но… — Я не смог найти ни одного мало-мальски подходящего оправдания, поэтому осекся на полуслове. Голова моя измученно повисла, уткнувшись подбородком в грудь.

 

— Скажи, тебя где-то держали силой? — сказал я, всё еще не поднимая головы.

 

— Я слишком устала, чтобы говорить сейчас об этом. Поможешь мне залезть в ванную? Или я переборщила с ударом по твоей голове? Я думала, меня кто-то выследил. Я ведь чудом сумела сбежать, добиралась до дома четверо суток, измоталась как собака. Но, когда ты вдруг оказываешься в подобной ситуации, внутри просыпается зверь, неутомимый и беспощадный. Только инстинкт самосохранения и слепая ярость. Наверное, я уже никогда не стану прежней. — Её голос был хриплый с привкусом горечи. Ни единой слезинки, ни намека на слабость, только сосредоточенность, собранность, натянутость, словно скрученный в канат нерв, скрипящий под тяжестью груза. Она была в состоянии войны с миром, обрекшим её на жестокие испытания, в состоянии священной войны за свою безопасность. Сгруппировавшись для прыжка, Илона боялась расслабиться хоть на секунду, теряя бдительность, и тем самым подвергая себя опасности. Нет ничего страшнее отчаявшегося, страшащегося человека, последним усилием собравшего волю в кулак для борьбы за выживание.

 

 

 

Борись, с усталостью и скукой,

 

Борись, несломленный грозой,

 

Борись, когда лютует вьюга,

 

Борись, в страде передовой,

 

Борись, хоть силы не осталось,

 

Борись, под страхом, через боль,

 

Борись, хоть не в ладу с рассудком,

 

Борись, хоть брызгаешь слезой,

 

Борись, пока остался порох,

 

Борись, пока горит заря,

 

Ведь жизни смертной, яркий всполох,

 

Запал для жаркого костра.

 

Рожденный для войны священной,

 

Ты, за огонь, души бессмертной,

 

Положишь волю на алтарь,

 

Ты сам — свой гневный государь.

 

 

 

Я поднялся с пола, в висках всё еще пульсировала тупая боль, но мне было чертовски стыдно, чтобы еще больше распускаться, здесь перед этой измученной женщиной, которая держалась твердо как скала. Я, молча прошел в ванную и пустил воду, на удивление она быстро потеплела. Я не стал затыкать слив и наполнять ванну горячей водой. Париться Илоне сейчас было нельзя, её многочисленные ушибы могли трансформироваться в гематомы, а это куда неприятнее обычных синяков. Быстро разобрав продукты, я позвал Илону в ванную, помог ей раздеться и нежно круговыми движениями мыльной губки оттер её руки спину и ноги. Ей было больно, но она терпела, закусив нижнюю губу. Оставив её одну, чтобы она закончила, то что я начал, самостоятельно, я принес ей свежее белье, мягкий махровый халат полотенце и тапочки, и, удалился на кухню, чтобы сварганить нехитрый ужин.

 

Она не ждала жалости, она не желала слышать нелепых оправданий, ей было плевать на мои дурацкие слабости, и непростительно глупые причины, забыть о ней. Как большинство женщин, она была сильнее, чем могло показаться на первый взгляд, сильнее, чем я — слабый, трусливый мужчина, — как большинство современных мужчин.

 

 

 

Я не жду ни жалости, ни фальши,

 

Утекает горе между пальцев,

 

По лицу, в ладонь, в сырую землю,

 

Ты спустилась медленно и верно.

 

Нет во мне давно живых эмоций,

 

Поросли травой холмы неброские,

 

Распустились цветом малахитовым,

 

Лица в искажении забитые.

 

Завтра день проснется для забавы,

 

Солнцем проскользнет сквозь бахрому,

 

На лице бессонницей заправленном,

 

Синевой врезаясь в кожуру.

 

Я не жду ни жалости ни фальши,

 

С глаз платок промокший отниму,

 

Срежу с рук заветренную нежность,

 

Балахон свой траурный сниму.

 

Ты пройдешь, в неощутимой дымке,

 

Холодом касаясь пустоты,

 

В глубине всё слякотно и хлипко,

 

Хриплый звук оборванной струны.

 

 

 

Когда Илона, чистая и ароматная вышла из ванны, обещанный так давно омлет с ветчиной ждал её, испуская пар и аромат приправы, горячий кофе, тосты с маслом и джемом и салат из фруктов в йогурте на десерт. Мне хотелось накормить её вкусно, и я приложил к этому все свои нехитрые кулинарные способности. Только когда увидел, как в её пухлом ротике исчезают кусочки горячего омлета, я понял, что тоже проголодался, и выложил остатки со сковороды себе на тарелку, налил себе кофе и сделал бутерброд с сыром и колбасой. Мы сидели в теплом мерцании электричества, за кухонным столом, и молча поглощали свой ужин. Молчание не было напряженным, просто мы оба дьявольски устали. Нам было нужно так о многом поговорить, но это всё потом…

 

*****

 

«Напыщенный петух», «безответственный олух», «отвратительное бесчувственное животное» — такими эпитетами я награждал себя, мысленно вспоминая, как я провел последний месяц своей жизни. Наслаждение своими интеллектуальными экзерсисами, полностью лишило меня способности ощущать течение времени, впрочем, как и ответственности за то, что произошло с Илоной. А ведь она была похищена из моего дома, буквально из под самого моего носа. И я не только ничего не предпринял, чтобы её найти, но умудрился забыть о её существовании, зависнув в её же собственной квартире, в тупом самосозерцании. Да-а-а, самобичевание, нечаянно обретенной совести, объявилось с завидным опозданием!

 

Итак, я осыпал себя оскорблениями, сидя в кресле, в темной комнате. А на диване на свежих простынях посапывала Илона, тихо и мирно, впервые за последние три с половиной недели. Лицо её слегка порозовело от принятого душа и вкусной еды. Её сморило сном сразу после ужина, она начала клевать носом еще за столом и я отнёс её в предварительно постеленную постель и бережно прикрыл одеялом. Сейчас она спала, а мне хотелось порвать себя на части, чтобы заслужить её прощение (или, не столько её, сколько своё собственное?).

 

С этими мыслями я и отключился тихо в кресле до полудня следующего дня. Всю ночь, мне не давало покоя моё оскорбленное эго, раздуваясь как раковая опухоль, в моем мозгу. Всю ночь я бегал сам от себя, дрался сам с собой, плевался ядовитой слюной оскорблённого самолюбия и отвращения к самому себе. Когда я очнулся на моей груди лежал смятый листок бумаги, исписанный моим мелким корявым подчерком. Убейте меня веником, я не помнил, когда я мог это написать.

 

 

 

Ого-го, ЭГО!!!

 

?

 

Я — это тело, существо, лицо,

 

Болванка с росписью под хохлому,

 

Смотри какую хочешь сторону,

 

Я даже задом подмигну.

 

?

 

Я — это мысль, идея, ум,

 

Подумаю, насуплю бровь,

 

Средь пыльных ветхих картотек,

 

Извилиной взорву Хай-тек.

 

?

 

Я — это чувство, энергия, дух,

 

В тающих чаяниях нос мой опух,

 

Выдохну лишнее в хриплом У-у-са,

 

Энергия ЦИ сквозь меня потекла.

 

?

 

Я — это самость, внедряющий план,

 

Пусть мне не верят и вторят: «Болван»,

 

Твердо уверен: " Я часть Мандала,

 

Спасибо Создатель! Я слышу тебя!»

 

?

 

Я — это зеркало аннигиляции,

 

Был я и нет, не сложны деформации,

 

Закономерные пертурбации,

 

Новорожденный рекламною акцией.

 

?

 

Я в око Бога — линза, профанация

 

Я кодом зашит, не сменить комбинацию,

 

Скрываю халупу за пышным фасадом,

 

Пустой отражатель с немеркнущим взглядом.

 

?

 

Я — ЭГОцентр пререкания,

 

Я камень преткновенья неслучайного,

 

Ведь в каждый миг торопится разбиться,

 

Тот, у кого пусты глазницы.

 

 

 

— Упс, когда же это я успел стать поэтом? — сказал я вслух сам себе, пробежав текст глазами.

 

— Оказывается ты говоришь сам с собой не только во сне!? — Голос Илоны был бодрее, чем накануне, да и выглядела она несколько свежее и веселее. Её слегка припухшее личико скривилось в легкой улыбке. — Пойди прими душ, соня, а то, ты даже не удосужился смыть кровь со своей физиономии. Она подошла ко мне вплотную, раздвинула слипшиеся от запекшейся крови волосы, и протянула нараспев: «О-о-о, не сслаабоо я тебе зазвездяячилааа!» Сожаления я в её голосе не расслышал, но тень озабоченности проскочила, и это уже было кое-что. Так как я всерьез боялся, что после ВСЕГО, она не захочет меня вообще больше видеть.

 

— И что я говорил, позволь спросить? — выдохнул я с легким раздражением. В мои планы вовсе не входило, чтобы она услышала, что-нибудь позорное. Моё самолюбие и так было уязвлено по самое не хочу.

 

— Ох, да не волнуйся ты так, ничего особенного. Сколько тебя помню ты всегда разговаривал во сне. — Она произнесла это так просто, про между прочим.

 

Лицо моё вытянулось, как изоморфное яйцо, цвет видимо тоже варьировался от рябого до матово-белого потому как Илона не на шутку испугалась таким неожиданным переменам в моём облике. Она инстинктивно отошла на пару шагов назад, тело её напряглось. Еще несколько минут я пребывал в странном ожидании чуда, когда же наконец скорлупа вокруг моей башки рассыплется и я смогу произнести хоть слово. Илона опередила меня.

 

— Я думала, ты всё это время просто придуривался, делая вид что мы незнакомы… Нет, ну это понятно, когда ни с того ни с сего на тебя сваливаются богатые родители, то жизнь приобретает новую систему координат, и о чем-то не слишком приятном вспоминать совсем не хочется… Но… У тебя какие-то серьезные проблемы? — Её красивые глаза, смотрели на меня с тревогой и сочувствием. — Может, расскажешь?

 

Мне рассказывать было нечего, и я ощутил это по звону в своей пустой голове. И до этого момента, моя жизнь напоминала мне скорее ребус, чем открытую книгу; задачу со всеми неизвестными, включая даже меня самого, но теперь, это приобрело еще более пугающий масштаб. Пустоты в моем сознании расползались в вирусное облако, заполняя всё вокруг белым шумом. Я обреченно слушал шуршание в моей голове, и все мои теории рассыпались в груды пепла.

 

— Зачем мне все врут? — Я скорее прошипел эту фразу, чем проговорил. Мне казалось, что это чья-то изысканная пытка, терапия враньём, стирающим личность. Таким пустым я себя еще не чувствовал. Илона прервала мою потерянную задумчивость.

 

— Что ты имеешь в виду? Я не вру тебе. Ты не спрашивал ничего. Откуда мне было знать, что у тебя какие-то неприятности, ведь мы расстались. И кстати, это ты ушел, ничего мне не объяснив.

 

— Мы жили вместе?

 

— Нет, встречались, но всё шло к тому.

 

— Расскажи мне ВСЁ. — Я посмотрел на неё с решимостью знать.

 

— Хорошо. — Спокойно проговорила Илона, садясь на диван напротив меня. Ты не знал своих родителей до прошлой осени. Ты воспитывался в детском доме. И жизнь твоя была совсем не сахар. И жил ты в другом городе, пока твой отец не отыскал тебя осенью прошлого года, и на тебя не свалились неожиданные родственники, любовь вновь обретенного папеньки, и небывалые деньги. До этого ты проживал в съемной однокомнатной квартирке на отшибе города и работал штатным сис-админом в небольшой проектной организации. Денег, которые ты имел, вполне хватало на скромную жизнь, со всеми её мелкими потребностями, и на то чтобы несколько раз в месяц сводить свою девушку на премьеру в театр или в ресторан. Мы познакомились еще в детстве, так как мои родители разбились в автокатастрофе, я тоже попала в интернат для детей сирот и жила там несколько лет, пока меня не удочерила одна бездетная семья. Я очень благодарна своим приёмным родителям, так как они дали мне и кров, и любовь, и заботу. Мы подружились еще в то далекое время, когда я была сиротой, и долго еще переписывались, но потом потеряли связь и встретились случайно на улице. Уж и не знаю как, наверное, благодаря своим художественным способностям и хорошей зрительной памяти, но я сразу узнала тебя, несмотря на то, что столько лет прошло. У нас завязался роман, ты тогда учился на последнем курсе Университета, на факультете компьютерных технологий, я заканчивала магистратуру по психологии. Тебе пришлось отдать служебный долг на благо Родине, в рядах Российской армии, прежде чем ты сумел поступить на бюджет в ВУЗ. В общем, всё было у нас серьёзно и замечательно, пока не объявился твой пропащий отец, со своими байками о том, как ты был потерян в младенчестве, и сколько лет, сил и денег он положил чтобы отыскать тебя. Ты уехал с ним, обещая вернуться, но слова своего не сдержал. Сначала ты звонил мне, но потом звонки резко прекратились, какое-то время я была в неведении, где ты и что с тобой, но потом решила сама поехать и узнать. Я долго разыскивала тебя, но когда увидела, как ты выходишь с девушкой из шикарной машины, поняла, что у тебя другая жизнь и мне в ней нет места. Возвращаться назад я не стала, устроилась работать, на полставки в психологический центр, и в баре, танцовщицей, там платят очень неплохие деньги. Поверь, я уже совсем не надеялась увидеть тебя. И встреч с тобой я не искала. Но в тот день, я решила, что ты пришел не случайно, я подумала, что глупо будет выяснять отношения, мне казалось, что придет момент, и ты сам всё расскажешь… Та, ночь почти вернула меня обратно в наше МЫ, но потом это неожиданное похищение… Я даже объяснить это не в силах…

 

— Что случилось в то утро, расскажи? Когда я выбил дверь, внутри никого не было, всё было словно в тумане от пара… Следы крови меня потрясли, я думал, ты упала и расшиблась о край ванны, а потом просто осела под воду. Я искал тебя под водой, но не нашел, а потом это послание на стене…

 

— Именно из-за этого послания я и заорала, как идиотка. Когда я зашла в ванную вода уже набиралась, я решила, что ты вздумал поухаживать за мной и открыл воду, чтобы она набралась в ванну. Я стала чистить зубы, умылась. У меня было прекрасное настроение, я даже напевала себе под нос. Зеркало было запотевшим, и когда я протерла его рукой, то увидела что-то на стене позади. Я обернулась, подошла поближе и увидела кровь на ванной, и выведенные красным буквы на прикреплённом к плитке листке. Я заорала, потому как, жутко испугалась. В следующий момент, кто-то прикрыл мне тканью нос и рот, и вдохнув я моментально отключилась, думаю платок был чем-то пропитан, хлороформом или чем-то подобным наверное. Я в этом не сильна. А дальше, я ничего не помню. Очнулась я в каком-то темном сыром месте, мне было холодно, голова болела, руки и ноги затекли. Я сидела на какой-то подстилке, но и сквозь нее, мои ноги промерзли до костей. Я пыталась докричаться до кого-нибудь, но тщетно. В помещении не было ни окон, и ни электрического света. От этого действительность становилась еще более жуткой и ужасающей. — Рассказывая это, Илона нервно теребила тонкое колечко на среднем пальце левой руки, пальцы так хаотично бегали по гладкой поверхности колечка, что не возможно было разобрать, толи они дрожат, толи пытаются остановить взбесившееся колечко, пытающееся спрыгнуть с тонкого пальца Илоны.

 

— Ты видела тех, кто тебя держал взаперти? — Спросил я, всё еще наблюдая за борьбой кольца с гибкими пальцами.

 

— Я видела только троих. Лиц не видела. Могу сказать только, что две из них были женщинами, и один мужчина. Заправляла всем женщина, остальные были у неё в подчинении.

 

— Что им было нужно от тебя?

 

— Не могу быть уверенной, но по-моему они готовили меня для чего-то. Может какой-то обряд. По тому, как они были одеты, у меня создалось впечатление, что они принадлежат к какому-то культу. И называли они друг друга, брат, сестра, а главную, «Госпожа»

 

— А как они были одеты?

 

— В синие балахоны с капюшоном, вшитым по кругу в горловину, чтобы скрывать лицо. Были только прорези для глаз и одна треугольная, для кончика носа и рта.

 

— Какие-то еще особые детали? — Вопросы из меня валились как калачи из рога изобилия.

 

— Они были подпоясаны золотистыми, витыми, шелковыми, толстыми шнурками с кистями на концах. И, у Главной, балахон был расшит геометрическим орнаментом, по переду, подолу и краям рукавов; а поверх капюшона, была одета диадема из трех колец скрепленных по центру чем-то наподобие звезды.

 

— Как тебе удалось сбежать?

 

— Мне приносили еду, всегда в одно и то же время, по очереди через день, то мужчина, то женщина. Я заметила, что женщина производит впечатление, довольно субтильной особы. Руки и ноги они мне развязали и постелили матрас и дали одеяло, чтобы я не замерзла, потому как, там, где они меня держали, было очень холодно. Как только я проснулась, я затаилась около двери, к которой вела небольшая лестница. Когда женщина вошла я налетела на неё сзади, она неудачно упала и потеряла сознание, тогда я стянула с неё балахон, одела на себя, вышла, ключ всё еще торчал в замочной скважине, я заперла дверь и ушла. Судя по всему, я находилась в каком-то частном владении, но по счастью ограды были не по всему периметру. Там где была видна густая лесополоса, ограды не было, и я через пару часов вышла на дорогу. Так как показываться в таком виде на люди мне не слишком хотелось, да, и, опасаясь, что меня догонят, я передвигалась преимущественно ночью, по указателям на дороге, я дошла до одной бензозаправки, где залезла под брезент в небольшой грузовичок. На нем и доехала в город. Под покровом ночи выбралась и закоулками добралась до дома. Запасной ключ от квартиры я храню за дверным карнизом. Я очень устала и чертовски нервничала, когда открывала дверь, поэтому у меня не сразу всё получилось. Ну, остальное ты знаешь.

 

— Кто-нибудь из них говорил с тобой? Ты знаешь, что им было нужно от тебя?

 

— Нет, никто со мной не разговаривал, не высказывал никаких требований, ни к чему меня не принуждал. Может быть, это было делом времени. Но смиренно ждать, когда они меня распнут, сожгут, порежут на ремни или изнасилуют, я не собиралась. Они, конечно, не ожидали от меня подобной прыти, иначе бы охраняли меня лучше, и не развязали бы мне руки и ноги. Честно говоря, мне и спрашивать не хотелось. Сначала я была слишком подавлена происходящим, затем способность думать стала возвращаться ко мне, и мозг мой был занят только мыслями о том, как мне выбраться из этого мрачного места.

 

Мы замолчали, всё еще глядя друг на друга. Молча, мы складывали в уме цепочку событий, пытаясь разобраться «что к чему, и что зачем». Реконструкция происходящего не прибавила смысла. Всё еще было не понятно, кто стоял за всем этим, и какую преследовал цель. Единственное, что я понимал, так это то, что кто-то мне безбожно врал. И кто это был, моя мать, или моя бывшая подружка, а может и та и другая, это я для себя еще не выяснил.

 

продолжение следует...