Журавлиная наука

АНГЕЛ
 
Н. П.
 
Ты вся горишь, как зимняя звезда,
летящая с небес простоволосой.
Ещё идут куда-то поезда.
Но кажется, до ближнего откоса.
 
А я иду в соседний магазин
и по пути домой зайду в аптеку.
Куплю вино, картошку, аспирин,
тот минимум, что нужен человеку,
 
не ангелу, чья призрачная плоть
просвечивает сквозь твою сорочку,
которого тебе не побороть
ни с помощью моей ни в одиночку.
 
ИЮЛЬСКОЕ УТРО
 
Волчья сныть, лебеда, над рекой
ни муссонов тебе, ни пассатов.
Облака. И нездешний покой,
словно в песне парней волосатых.
 
Словно летнее утро свежа
и алее рассвета в июле,
кровь тихонько стекает с ножа.
Это местные гостя пырнули.
 
ЖУРАВЛИНАЯ НАУКА
 
Смешные, в халатах забавных,
жрецы журавлиных наук,
ловили движением плавным
печальный курлычущий звук,
 
и ловко вдевали в наречье,
как нитку вдевают в иглу,
невзгоды свои человечьи
и птичьего разума мглу.
 
Я вижу сквозь те же ресницы,
да вот, рассказать не могу,
как пляшут чудесные птицы
на синем цинхайском снегу,
 
а только звеню наудачу,
как будто мы все вам должны
осколков фарфоровых сдачу
с фарфоровой вашей луны.
 
ПАРТИТА
 
Н. П.
 
Меж своих бла-бла-бла разрыдавшись, скажу
о сиянье, стыде и неволе,
потому что партита идёт по ножу,
и при этом — не морщась от боли.
 
У неё на лице — только очи одне,
а в очах — ничего, кроме света.
Хорошо бы проснуться на утреннем дне
совпадающих Леты и лета.
 
Чтоб услышать оттуда воркующий звук
голубей, воркование клавиш,
чтобы выронить нож этот самый из рук.
И понять — ничего не исправишь.
 
ПРЕКРАСНО
 
Не говори, что жизнь — оно.
Всё состоит из светотени,
и можно долго пить вино
в душистых сумерках сирени.
 
И поднося его ко рту,
быть просто некой частью мира.
Впадает вечер в красоту,
течёт в пещеру Альтамира.
 
И словно звери на стене —
их зачарованная охра,
проплыли где-то в стороне
ночные мушкетёры ВОХРа.
 
Фонтаном подымая пыль,
похожий взглядом на оленя,
проплыл большой автомобиль
ментов седьмого отделенья.
 
Всё лишь теперь и навсегда,
и потому пройти не сможет
Венеры синяя звезда,
пушок на загорелой коже,
 
и ветер в уличной траве,
цветочный обморок сезона —
всё, что давным-давно в Шове
писал охотник на бизонов.