В те времена...
* * *
В те времена я звал её – Юдоль.
Звучало Юля – как-то простовато.
Она любила мне сказать «позволь»
И не терпела сленга. Слово «хата»
Её коробило. «Не жить, прости,
Любить мы будем», – угрожало. Таска
Не в том, что я при ней хотел расти,
А в том, что это было только маской,
Что сознавалось, но в иных мирах,
Где ангел верил, что простит истому.
Мы жили дружно, но, увы и ах,
Не приручил я эту душу к дому.
Она умела ставить на своём
И уходить от мелочных амбиций.
Была нежна, но лишь со мной вдвоём, –
На людях оставалась вольной птицей.
Когда мы шли по улице, я лгал себе:
«Гуляю со своей сестрицей». И это было правильно, –
Кто мал – поймёт, кто нет – погиб сторицей.
Ещё был брат. Мы были с ним дружны.
(Не действовал на душу как мигалка).
Её повадкой маленькой княжны
Прощалось всё, и было очень жалко,
Когда она мою боялась мать, –
Своя-то видимо была построже…
Я ей пытался что-то объяснять,
Но Юля корчила в ответ такие рожи,
Что хохот заменял нам бытие,
И близость получалась вороватой.
Нам можно было познавать друг друга. Ей
Так нравилось. Пленившись наспех датой,
Её я познавал и день, и ночь…
Придя, уставшие, из Университета
Читали мы. Она была не прочь
Читать всю ночь: нас радовало это.
Работала в музее, где была
Наставница с довольно строгим ликом.
И Юля с ней дружила и слыла
Монашенкой. А я был там лишь бликом.
В чужие дни рожденья покупать
Подарки было просто развлеченьем.
Я одного не мог тогда понять:
Что ей Господь? Словцо мировоззренья?
Она была добра. А я – поэт.
Мы часто с ней ругались до инсайда,
Что не забыть и через много лет.
Хоть в интернете нет такого сайта,
Живём и молимся. Она ушла к тому,
Кто понимает таинство дистанций.
А я молюсь о ней. И своему уму
Иные позволяю танцы.
Хотей, Баба, Ауробиндо Гхош
Отвергнуты со мною невеликим.
Подайте, Будды, мне свой тихий грош,
И я забуду всё, что было диким.
Мечтал мессией стать… Она ушла.
История не терпит одиночек.
Но жизнь при ней была не так пошла.
Юродство – грех! Не любит Юля. Прочерк.
