О чём мы молимся одиноко, когда отчаянье рвёт плотину? На каждый день – только сил немного. Совсем немного – но чтоб хватило.

 

Ты помнишь, Таня (ах эти годы, «ты помнишь» встало в строку недаром)… Подъезд убогий, без всяких кодов: дверь нараспашку, привет вандалам. На бледной краске, зелёно-мутной, обилье маркерных зарисовок, сердечко, плюсик, любовь к кому-то, и (дураки же) следы кроссовок.

Мы не отвыкли считать копейки… Мы позабыли про наши двадцать. Мы просто тащимся по ступенькам. Без сил, но надо. Куда деваться.

 

– …Но всё же – скоро, неподалёку, – твержу в болезненном отупенье, – но всё же – дом... Через два пролёта и восемнадцать шагов-ступеней. Туда, сгорая! туда, скорее! туда, в родимый, заветный, близкий…

А там как будто иное время. Собранья классики по подписке, и тени бежевые ложатся, и блик на тумбочке прикроватной… Моё прибежище. Пробежаться – по тёплым клавишам желтоватым… И чаю с мёдом… гречиха, донник и память сердце разбередили… И с полки вытянуть мягкий томик, и зачитаться на середине, и влезть в работу, сгоняя вялость. И мысль отточенная, резная. А что вчера ещё не давалось – сегодня вышло из подсознанья. И закружили слова на крыльях, и страх сомнений уполз пугливо, и жаром маленького открытья внезапно щёки мне опалило…

 

Ты знаешь, Таня… пока другое. Потёмки, мусорка, вонь, окурки. Вперёд по лестнице ветер гонит и выдувает тепло из куртки. Шажок. Ещё. Одинокий, малый: молюсь о малости каждый день я. Так не похоже на перевалы, победы, книжные восхожденья. Подъезд, ступеньки, кошмар уборщиц: грязища, мусор и паутина...

 

Шажок. Ещё. Нам бы сил побольше. Щепотку, толику. Чтоб хватило.