Портрет
Фотохудожнику Алексею Кривцову
Я устал, болели плечи —
принял сотню разных поз.
Он, за время нашей встречи,
не присел — решал вопрос.
Двигал стулья, мял портьеры,
натянуть заставил фрак.
Над пространством интерьера
колдовал, как добрый маг.
Прямо я смотрел, и криво,
взгляд стремил в его рукав.
Под прицелом объектива
вился, как в песке удав.
Три часа он строил тени,
светом бил в моё лицо.
От его чудных решений
убегал я на крыльцо
покурить. Он звал обратно,
на какой-то странный стенд.
Говорил с нажимом, внятно:
«Должен вызреть твой портрет».
Правил глиною безвольной.
Подавил модель тиран.
Сам себе он делал больно,
но как будто жаждал ран.
На секундные мгновенья
в думах глазом стекленел…
Под финал мои сомненья
разогнать почти сумел.
Фото-сессию закончил,
зачехлил аппаратуру,
заикнулся, между прочим,
про хорошую фактуру.
Я немного отдышался,
стёр со лба солёный пот.
Под софитом попрощался,
растянув в улыбке рот.
У окошка обернулся,
помахал ему рукой.
Он… внезапно встрепенулся,
закричал: «Володя, стой!
Стой! Замри! Не двигай телом!»
Камера на взводе снова.
Я в пальто — любимом, сером —
замер, подчинившись слову…
Чуть присел, сдержал дыханье.
Между двух ударов сердца,
будто снайпер на задании,
распахнул под линзой дверцу.
Выпрямился, рассмеялся:
«Все! Давай! Семье привет!»
Я ушел, и догадался,
вызрел, значит, мой портрет.
Фото-файл по электронке
прилетел к закату дня.
Взглядом пристальным и тонким
монитор обжег меня.
Я устал, болели плечи —
принял сотню разных поз.
Он, за время нашей встречи,
не присел — решал вопрос.
Двигал стулья, мял портьеры,
натянуть заставил фрак.
Над пространством интерьера
колдовал, как добрый маг.
Прямо я смотрел, и криво,
взгляд стремил в его рукав.
Под прицелом объектива
вился, как в песке удав.
Три часа он строил тени,
светом бил в моё лицо.
От его чудных решений
убегал я на крыльцо
покурить. Он звал обратно,
на какой-то странный стенд.
Говорил с нажимом, внятно:
«Должен вызреть твой портрет».
Правил глиною безвольной.
Подавил модель тиран.
Сам себе он делал больно,
но как будто жаждал ран.
На секундные мгновенья
в думах глазом стекленел…
Под финал мои сомненья
разогнать почти сумел.
Фото-сессию закончил,
зачехлил аппаратуру,
заикнулся, между прочим,
про хорошую фактуру.
Я немного отдышался,
стёр со лба солёный пот.
Под софитом попрощался,
растянув в улыбке рот.
У окошка обернулся,
помахал ему рукой.
Он… внезапно встрепенулся,
закричал: «Володя, стой!
Стой! Замри! Не двигай телом!»
Камера на взводе снова.
Я в пальто — любимом, сером —
замер, подчинившись слову…
Чуть присел, сдержал дыханье.
Между двух ударов сердца,
будто снайпер на задании,
распахнул под линзой дверцу.
Выпрямился, рассмеялся:
«Все! Давай! Семье привет!»
Я ушел, и догадался,
вызрел, значит, мой портрет.
Фото-файл по электронке
прилетел к закату дня.
Взглядом пристальным и тонким
монитор обжег меня.