в моем зрачке отразится последний бой...

в моем зрачке отразится последний бой

на площади падшего города, где любой

захочет пробраться в сгоревший сенат с головой

разрубленной лошади, выбив на старом гербе

все то, что положено в послевоенной борьбе -

читай: политической. здесь не писать к тебе

 

еще тяжелей, чем блюсти демократии такт,

когда на твоих глазах, как на вражий флаг,

разрывают того, кто вчера под размах атак

еще был первейший монарх молодых земель.

не писать к тебе здесь, оставаясь немых немей, -

тяжелей, чем принять его жребий. горящий змей

 

на хоругвях приносит опять "золотой уклад" -

все по-старому - как обещали сто лет назад,

и пятьсот, и шестьсот, и, пожалуй, с тех пор, как град -

то ли этот, а то ли другой - был поставлен здесь.

знала б ты, как уже опостылел мне этот весь

новый мир - своим перечнем тех же гнилых чудес,

 

тех же лозунгов, тех же молитв на слепых вождей,

тех же капищ, наставленных вновь на живой воде,

но острее всего - этим людом, где всяк - злодей

(если можно судить победителей посреди

"царства правды"). так вот не писать к тебе здесь сродни

замыканию в этом безумии, где одни

 

пожирают других - поначалу чужих, а затем - своих.

хорошо, что осталась ты; хорошо, что - стих;

хорошо, что подобен вечности каждый миг,

когда я вспоминаю о том, что еще вернусь -

может, прахом; быть может, в цинке - плевать. и пусть;

но главное - чтобы к тебе и в стихах наизусть.

 

и стихи разорвут обезумевший хронотоп.

над дивеево будет дождь, под дождем - потоп.

это значит, что вновь активирован изотоп.

и ко мне возвращаются те, кто входил сперва

одинокими нищими, ну а теперь - по два.

и не варит в течение года моя голова.

 

но закончить писать - это значит начать с нуля.

это значит, что снова по кругу пойдет земля,

а из глотки не вырвется звука, помимо «бля».

вот и весь заскорузлый сюжет от летящих птиц,

приносящих святые вести с твоих ресниц.

и я, глядя наверх, замираю, спадая ниц.