в моем зрачке отразится последний бой...

в моем зрачке отразится последний бой
на площади падшего города, где любой
захочет пробраться в сгоревший сенат с головой
разрубленной лошади, выбив на старом гербе
все то, что положено в послевоенной борьбе -
читай: политической. здесь не писать к тебе
 
еще тяжелей, чем блюсти демократии такт,
когда на твоих глазах, как на вражий флаг,
разрывают того, кто вчера под размах атак
еще был первейший монарх молодых земель.
не писать к тебе здесь, оставаясь немых немей, -
тяжелей, чем принять его жребий. горящий змей
 
на хоругвях приносит опять "золотой уклад" -
все по-старому - как обещали сто лет назад,
и пятьсот, и шестьсот, и, пожалуй, с тех пор, как град -
то ли этот, а то ли другой - был поставлен здесь.
знала б ты, как уже опостылел мне этот весь
новый мир - своим перечнем тех же гнилых чудес,
 
тех же лозунгов, тех же молитв на слепых вождей,
тех же капищ, наставленных вновь на живой воде,
но острее всего - этим людом, где всяк - злодей
(если можно судить победителей посреди
"царства правды"). так вот не писать к тебе здесь сродни
замыканию в этом безумии, где одни
 
пожирают других - поначалу чужих, а затем - своих.
хорошо, что осталась ты; хорошо, что - стих;
хорошо, что подобен вечности каждый миг,
когда я вспоминаю о том, что еще вернусь -
может, прахом; быть может, в цинке - плевать. и пусть;
но главное - чтобы к тебе и в стихах наизусть.
 
и стихи разорвут обезумевший хронотоп.
над дивеево будет дождь, под дождем - потоп.
это значит, что вновь активирован изотоп.
и ко мне возвращаются те, кто входил сперва
одинокими нищими, ну а теперь - по два.
и не варит в течение года моя голова.
 
но закончить писать - это значит начать с нуля.
это значит, что снова по кругу пойдет земля,
а из глотки не вырвется звука, помимо «бля».
вот и весь заскорузлый сюжет от летящих птиц,
приносящих святые вести с твоих ресниц.
и я, глядя наверх, замираю, спадая ниц.