В БЕЗДНЕ ВРЕМЁН (первая редакция) 4
Рядом со мной на ложе лежала женщина. Моя рука ощущала её налитые груди, а другая поглаживала шелковистое руно лобка.
Это была Мариночка.
– Значит, я уже поел… – мелькнула мысль. – И даже успел позаниматься с ней любовью. Ну, и проныра. Наш пострел – везде поспел.
Мариночка, не открывая глаз, простонала и томно произнесла: «Коленька, ещё!» Вот так, Коленька… Ну. если женщина просит, то как тут можно отказать. Я продолжил ласки ниже пояса, а губами атаковал, откинув одеяло, груди; сначала левую, потом правую. Соски стали столбиками, стоны Мариночки усилились, но я продолжал ласки, пока она не вскрикнула.
Тогда я перешёл к делу. Оказавшись над ней и слегка разведя её прекрасные ножки в стороны, вошёл в неё медленно и плавно. Столь же медленно и плавно я вышел, после чего повторил сие деяние несколько раз, и завершил всё резким толчком вперёд.
Мариночка так вскрикнула. что я поначалу испугался, но вскрик перешёл в стон, и я продолжил.
Её стоны и моё хриплое (к слову говоря, почему-то у мужчин, занимающихся любовью, хрипнет голос) дыхание сплетались в некую сонату любви. Мариночка оказалась натурой страстной; она успела получить наслаждение шесть раз, пока оно черноморской волной не стало накатывать на меня. И, когда эта волна, накрывая меня, рухнула, я тоже завопил. Естественно, хрипло.
Крик Мариночки раздался на долю мгновенья прежде моего, так что можно сказать, что мы «спели» дуэтом. Я хотел освободить её, но она, не открывая глаз, крепко прижала меня к себе.
Сколько мы так пролежали, не знаю, но, когда я почувствовал, что руки уже не прижимают меня, тихонько освободил её и лёг рядом, после чего провалился в глубокий сон.
Мне снилась Аннушка. Почему-то я видел её не такой, как сейчас, а какой она была в Париже.
Она сидела на диване, привычно поджав под себя ноги, и быстро писала что-то в тетради. Судя по её одухотворённому лицу – это были стихи.
Дверь скрипнула, и в комнату вошёл… Модильяни. Его лицо сияло от счастья, а в руках он держал большой букет алых роз.
Аннушка бросила тетрадь и карандаш на пол и, резко поднявшись, рванулась к нему в объятья. Он, подбросив букет, и алый дождь окатил обнимающуюся пару.
– Anna, cara mia! – жарко шептал он, целуя её глаза, щёки, губы.
– Моди, милый Моди! – так же жарко отвечала она, подставляя под поцелуи лицо.
Тут следовало бы закатить сцену ррревности (молись, Дездемона!), но я: а) был невидим, б) глупо ревновать к прошлому, тем паче, в) ко сну и… Просто было интересно, чем это закончится.
Закончилось действо весьма необычно. Он взяв одну розу, стал ей ласкать Аннушкину шею, постепенно расстёгивая её платье и опускаясь ниже… Но тут…
Меня потрясли за плечо.
– Коленька, милый, вставай! Вставай скорее… – прошептал кто-то над ухом.
– Сейчас, Серёжа! – пробормотал я спросонья.
– Кто такой Серёжа? – поинтересовался тот же шёпот. И только тут я сообразил, что меня назвали «милый», а этого Серёжа никак не мог. С трудом открыв глаза, я лицезрел Мариночку в наряде, в котором мне довелось её увидеть впервые.
– Что случилось?
– Уже утро… сейчас придёт Павел Николаевич…
– Ну, так что?
– Сегодня у тебя комплексный осмотр. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы он увидел, чем мы занимались ночью?
– Разумеется…
– Ну, вот, давай быстрей помойся!.. – и она полила мне из ковшичка над тазиком, который, наскоро поменяв постельное бельё, вынесла вместе со старым из помещения.
Как только она вернулась, в коридоре прозвучали уже знакомые мне шаги.
– Ну-с, батенька, как вы себя чувствуете? – уже с порога поинтересовался Павел Николаевич.
– Да как вам сказать? Лучше, чем вчера… – отвечал я, абсолютно не зная, что было вчера. А он, осматривая, выслушивая и выстукивая меня, задал следующий вопрос:
– А как вас величать, вспомнили?..
– Или ещё не можете? – добавил он после небольшой паузы.
– Вот те на! – подумалось мне. – Оказывается, я не помню своё имя. А откуда же оно известно Мариночке, а?
Павел Николаевич истолковал моё молчание по-своему.
– Ну-с, батенька, не вспомнили, ну и ладушки… Не затрудняйте себя… Потом. Как-нибудь… Само всплывёт. – пробормотал он и покинул палату.
Не успели его шаги затихнуть, как, не проронившая ни одного слова во время нашей беседы, Мариночка подскочила ко мне с круглыми от удивления глазами:
– Коленька, милый, почему ты не сказал ему твоё имя?
– Мариночка, давай договоримся: до определённого момента я не буду этого делать. Ему представлюсь, как Анатолий Грант. Настоящее же имя будешь знать только ты. Уговор?
– Уговор… – прошептала она, наклоняясь ко мне. Потом поцеловала в губы и тоже покинула палату, бросив в дверях:
– Сегодня вечером, как вчера…
Оставшись один, я полежал, не зная, чем заняться. Потом увидел на столике забытую кем-то книгу, сходил и взял её. Фамилия автора ничего мне не говорила, и я наскоро перелистал её. Это был научно-фантастический роман, но куда там Уэльсу до этого автора. Да и Валерий Яковлевич, балуясь фантастикой, такого бы не написал.
Я уже собирался отнести её назад. на столик…
