В БЕЗДНЕ ВРЕМЁН 4
НИКОЛАЙ
Придя в себя, я не понял, сколько времени протекло после моего таинственного умыкания. Лежал я в позе внутриутробного младенца на траве под сосной. Причем, судя по всему именно в том лесочке, где нас расстреливали.
Я сел и огляделся, ямы не было. Правда, земля подо мною просела, как будто когда-то давно здесь была засыпана яма. Сосна тоже смотрелась чуть старше, чем тогда.
Пока я осматривался, из-за леска донесся характерный стук колес по рельсам, только быстрее обычного и странный вой. Встав на ноги, я сделал шаг, другой. Ноги держали. И тогда я пошел в сторону стука и воя.
К двум рядам рельс я вышел довольно быстро; минут через пять после начала моей первой прогулки здесь. Где? Если б я это знал сам…
Не знал я так же в какую сторону мне идти вдоль колеи. Вправо? Влево? Куда они вообще ведут, эти колеи? Понятия не имею…
Давешний вой наполнил воздух, хотя и потише, чем в первый раз. Слева от меня в конце рельс появилась точка, постепенно растущая. Не прошло и минуты, как сначала подлетел, а потом и промчался мимо странный поезд.
Чем он был странен? Во-первых, без паровоза. Во-вторых, скорость его гораздо выше, чем у нас. В-третьих, когда он проносился мимо, я успел прочитать надпись спереди зелеными точками «С-Петербург – Сестрорецк» и заметить над некоторыми вагонами что-то, напоминающее дуги электрического трамвая, которые касались проводов, протянутых над дорогой. Иногда они сыпали искрами. Неужели этот чудо-поезд носится с такой скоростью за счет электричества?
Э л е к т р о п о е з д, промчавшись мимо, вдруг стал явно замедлять ход, заскрипели тормоза.
– Значит в той стороне станция! – сообразил я и пошел влево вслед за ним.
Не успел я отшагать не более сотни шагов, как мое внимание привлекло яркое пятно на одной из сосен леска, из которого только что вышел. Пятно это было даже чересчур ярким, если учитывать серый день скупого северо-западного лета.
Это оказался букет. Букет из десяти роз удивительного – розово-оранжевого – цвета. Прикреплен он был к стволу странной лентой: прозрачной, весьма тонкой и довольно прочной. Вместе с букетом той же лентой был прикреплен почтовый конверт розового цвета.
Около пяти минут я боролся с собственной совестью, которая пыталась мне запретить трогать конверт, и раза в два-три больше с лентой, опутавшей сосну на несколько оборотов.
Оказалось, что одна сторона ленты покрыта клеевым слоем, но я все-таки смог высвободить конверт, а затем и вскрыть его.
Внутри лежал листок тонкой, но плотной бумаги, с выведенными по какой-то странной орфографии строками:
1921 – 2001
Милому Коленьке
от
Марины Цветковой
Я перевернул его и…
БАМ!!! Меня словно дубиной по голове хрястнули, причем, с полного размаха, как Федот Стрелков в Слепневе колья для плетня вбивал; один удар – и полфута в земле.
Это оказалась фотография. М о я фотография. Т а с а м а я (июля 1921) фотография, где я сижу с папиросой (опять «Месаксуди») и легкий дымок вьется на черном фоне. На губах моих какая-то загадочная (как у Джиоконды) улыбка, будто что-то провидится там впереди во времени. Моисей Соломонович точно расстарался, делая его.
Да уж, вот те раз, а вот те два!!! До сего мгновенья я считал самым жутким то, когда штуцер (отличный английский штуцер!) дал осечку. Слава Богу, штуцер Коли-маленького сработал, как надо, иначе, что бы он делал с моим, ободранным леопардом, трупом?
И вот теперь…
Одним махом пролететь через 80 лет… Это просто «Машина Времени» Уэльса какая-то… Одно хорошо – я жив. Жаль только несчастных моих сотоварищей.
Конечно, э л е к т р о п о е з д должен был меня натолкнуть на такую мысль, но… 80 лет вперед! Интересно, каким же образом?!
Постепенно, всполошенные таким оборотом дела, мои мысли пришли в норму, и я трезвым (или почти трезвым) взглядом обнаружил невдалеке от сосны останки букетов роз с такой же лентой. Все они были разной степени сохранности, и это наводило на мысль, что неведомая мне Марина Цветкова («Почти Цветаева!..» – мелькнула мысль) приносила их сюда ежегодно.
Интересно, сколько лет этой почитательнице моего таланта? Может, это какая-нибудь доживающая свой век гимназистка, с юных лет влюбленная в поэта? А может, женщина средних лет или, что еще лучше, девица? Значит, несмотря на то, что меня расстреляли, мои стихи печатают, меня помнят?
Последние мысли пришли ко мне в голову, когда я двигался в ту сторону, куда скрылся э л е к т р о п о е з д. Станция оказалась невдалеке. Две платформы на столбах по обе стороны колеи. И на ограде каждой надпись, трижды повторенная, «Бернгардтовка». Так вот, где замыслили избавиться от «врагов Советской власти» «доблестные» чекисты!
Припомнив по какой колее шел э л е к т р о п о е з д, я поднялся на нужную мне платформу, и снова остолбенел, как в лесу. Неподалеку стояла весьма симпатичная девушка. Высокая (как раз по мне), стройная с великолепной фигурой. Жаль только, что стояла она, отвернувшись, так что лица не было видно. Но почему-то мне показалось, что и лицо у нее под стать остальному. Ну, не могут такие длинные, пышные, цвета бронзы волосы окаймлять некрасивое лицо!
Раздался стук колес, визг тормозов и из-за поворота подкатил э л е к т р о п о е з д. Со странным свистом раздвинулись двери вагонов, и я, не отводя от Н е з н а к о м к и (Спасибо, Александр Александрович!) взгляда, шагнул в ближайшую дверь, решив найти её во время поездки.
Двери с тем же свистом вернулись на место, и э л е к т р о п о е з д тронулся.
примечание. (лучше поздно, чем никогда) Так как здесь не передаётся курсив, то, что написано им буде напечатано в р а з р я д к у.
