Отец (Повесть. III и IV глава)
3.
День пролетел. За насущными делами и решением рабочих вопросов я несколько отвлёкся от тяжёлых и гнетущих меня мыслей и поэтому, придя вечером с работы домой, уже почти не вспоминал о прошедшей ночи. Даже когда время подошло ко сну, я спокойно лёг и быстро уснул. Яркая вспышка света заставила меня резко проснуться и открыть глаза. Это пробуждение было настолько молниеносным, что на секунду сбилось дыхание и из-за нехватки воздуха я учащённо задышал. Осмотревшись по сторонам, я не узнал свою комнату, потому что это была и не комната, а то же самое место посреди аллеи тенистых деревьев, где я стоял накануне.
Скованный в движениях, стараясь не шелохнуться, я стоял какое-то время и размышлял - что это, продолжение вчерашнего сна или новое видение? Можно ли что-то сделать, чтобы проснуться, чтобы это всё закончилось? Я пробовал себя разбудить: бил по щекам, щипал кожу на руке, но ничего, кроме болезненных ощущений не получил. Ничего не помогало, и в этот момент очередная волна страха сковала меня. В голове судорожно метались мысли о смерти, жалости к самому себе, невозможности ничего изменить по своей воле и прочее, пока всё тот же спокойный голос внутри меня не сказал: «Тебе нужно идти!». На таких же «ватных» ногах, как и вчера, я двинулся к выходу из аллеи. Сердце билось с удвоенной частотой.
Всё тот же тёплый поток воздуха и те же запахи встретили меня, когда я вышел из сумрака тенистой кроны аллеи на открытое пространство. Дорожка, зелёная трава, лавочки не поменяли своих положений. Прогуливающиеся мужчины и стоящее в отдалении двухэтажное зелёное здание – полное дежавю. Вспомнилась вчерашняя встреча с отцом. Если всё это не сон, то я должен снова увидеть его в той же палате. С этими мыслями я уже шёл по дорожке к боковому входу в корпус. Войдя осмотрелся. Ничего абсолютно не поменялось, ни расположение дверей, ни цвет краски, ни состояние. Дойдя до середины коридора, я увидел вчерашний сестринский пост. Горела настольная лампа, на столе лежал открытый рабочий журнал. Опять никого, но полное ощущение того, что пост оставили буквально перед моим приходом. Поднявшись на второй этаж и приблизившись к палате, где должен был находится мой отец, я чуть замешкался, а вдруг его там нет? Затем открыв дверь, увидел его, сидящего на кровати. Он был в своих очках и что-то читал. Ещё не доходя до него, я крикнул – Батя! Он обернулся и улыбаясь встал. С широко расставленными руками он сделал два шага ко мне на встречу, и мы обнялись.
Постояв несколько секунд обнявшимися, мы успокоились, и отец губами попытался мне что-то сказать, но видя, что я его совсем не понимаю, подошёл к тумбочке и взяв бумагу, карандаш, начал писать и затем показывать написанное:
- Я думал, что ты уже не придёшь, - писал он,
- Как видишь, я здесь, - отвечал я. Он писал дальше,
- Как сам?
- У меня всё хорошо, слава Богу, - незамедлительно отвечал я, а он всё писал,
- Как Олежка, Анечка?
- Батя, все живы и здоровы, у нас всё хорошо. Вот скажи мне, я же знаю, что ты умер, а мы с тобою здесь. Что это за место? - и он написал,
- Нас здесь лечат.
- А кто лечит, где врачи?
- Врачи есть и сёстры тоже. Сегодня был обход. Сказали, что будут готовить к операции. Будут трубку убирать и дырку зашивать.
- А как тебя лечат? - спрашивал я дальше,
- Так же, как и раньше. Капельницы, уколы. Нас кормят, гуляем. Только я пока на улицу не выходил – слабость.
Пока отец писал, я рассматривал других мужчин, палату, кровати, потолок и пол. Палата была почти квадратная. Восемь из десяти кроватей были расправлены. Примерно шесть человек, не считая отца, лежали или сидели на них. Видно было, что металлические кровати были совсем старые с отслоившимся хромированным покрытием на спинках, и кое-где даже просматривалась ржавчина. Стены на полтора метра от пола были окрашены в грязно-салатный цвет, а оставшееся часть стены и потолок были побелены. От времени и отсутствия ремонта, побелка была уже пыльного, серого цвета. Пол был дощатый и выкрашен коричневой половой краской. Кровать отца стояла третья справа от входа. Ни с кем, кроме отца я не разговаривал. Мужчины конечно смотрели на нас, но не пытались спросить о чём-либо меня. Один, который сидел на своей кровати напротив, немного улыбался, посматривая на нас со стороны, но на этом всё его проявление любопытства и ограничилось. Такое ощущение, что им кто-то запретил со мной разговаривать.
Дочитав последние предложение, которое закончил выводить отец, я хотел ещё что-то спросить у него, но в это время тот же голос спокойно, но настойчиво сказал: «Тебе пора». Встав, я сказал отцу, что мне пора. Он явно расстроился, что так мало со мной повидался, но встал, чтобы проводить. Сказав всем, кто был в палате: «До свидания», я обнял отца и зашагал к выходу. Подойдя к лестнице, вновь обернулся. Отец так же, как и вчера стоял у своей палаты и махнул мне рукой. Спустившись по лестнице вниз и выйдя из корпуса, я зашагал по дорожке в сторону всё той же аллеи. Войдя под своды деревьев и пройдя метров пятьдесят вглубь, я погрузился в темноту, но почти сразу резко открыл глаза и увидел привычную обстановку спальни. Конечно, о сне уже не было и речи, я просто лежал с открытыми глазами, из которых непроизвольно катились и катились слёзы. То и дело вытирая их рукой, я невольно разбудил супругу. Она лишь спросила меня: «Что? Опять отец приснился?», - сквозь слёзы выдавив: «Да», - и не боясь, что могу разбудить жену, уже ревел навзрыд. Это были очень сильные, незнакомые мне до этого эмоции. Пересказав свои видения супруге, теперь и она была обеспокоена не меньше меня самого и со слезами всё повторяла: «Так ведь нельзя, нельзя себя доводить…», - Единственное, что я ей ответил, захлёбываясь слезами: «А я, что могу с этим поделать?».
Конечно тяжело, но представьте себя на моем месте. Жил себе жил человек и вдруг такое. Первое, что приходит в голову, что это всё последствия потери близкого человека, психоэмоциональный сбой, бесконечные мысли и воспоминания, записанные на подкорку и так далее. Всё так, и тогда из этой ситуации только два выхода: психическое расстройство, лечение у психологов и психиатров или ждать, когда время, всё расставив по местам, само тебя вылечит, нужно только ему помочь – не думать о случившемся и не зацикливаться.
Выбрав второй путь, я запретил себе вспоминать ночные странствия. То ли настрой был очень сильный, то ли «там» отстали от меня, но последующие ночи я спал спокойно. Честно сказать не помню сколько, но не больше пяти. Потому что дальше события начали разворачиваться ошеломляющие.
4.
Чуть меньше недели я спал обычным сном. Мне даже снились обычные футуристические сны, которые едва проснувшись уже и не вспомнишь, кроме крупных мазков. Работа загружала голову своей рутиной. Я успокоился. Ложась спать, думал о завтрашнем дне, составлял какие-то планы и засыпал. Так и в эту ночь отключился вскоре, когда погас свет. Сон был уже глубокий, когда почувствовал, что не могу дышать. Искрой проскочила мысль – нужно срочно проснуться, чтобы вздохнуть. И вот, я уже резко открываю глаза и воздух со свистом заполняет мои лёгкие. В ушах слышен учащённый пульс. Я проснулся, но проснулся не в комнате, а снова в той же аллее. Сознание начало быстро подстраиваться под происходящее, интуитивно сравнивая окружающую обстановку с виденным ранее. Ничего не поменялось. Всё те же мощные стволы с нависающей пышной кроной, всё тот же яркий дневной свет в конце аллеи. Паника постепенно отступала, и даже появился некий интерес.
Я впервые решил более предметно рассмотреть это место. Для себя, ещё с первого посещения, я уже успел его «окрестить» порталом. Дорожка была шириной не более трёх, четырёх метров, без бордюров, грунтовая с очень мелкими камушками. Вдоль дорожки, справа и слева от неё в полутора метрах от края, тянулись ровные ряды очень старых деревьев. Их стволы в диаметре достигали более полуметра. Корни толщиной с руку выходили местами на поверхность земли. Травы практически не было. Видимо постоянная тень от кроны не способствует её росту. Я подошёл к ближайшему дереву, стоящему справа от меня. Глубокие, множественные борозды в коре свидетельствовали о его почтенном возрасте, а небольшие очаги лишая лишь делали картину старости более выразительной. На ощупь кора была прохладной и шершавой. Дальше, ещё правей от ряда деревьев, виднелись плотные заросли высокорослых кустарников, таких плотных, что сквозь них невозможно было что-либо рассмотреть. Вернувшись на дорожку, более успокоенный, я пошёл к выходу.
Выйдя из аллеи, не торопясь пошёл по привычному маршруту в сторону лечебного корпуса, где лежал отец. Затем на середине дорожки остановился, чтобы осмотреться вокруг. Собственно говоря, ничего не изменилось за время моего отсутствия здесь. Из ближайшего окружения: дорожки, клумбы, лавочки, гуляющие в пижамах пациенты - всё «привычно», но вот средняя и дальняя перспектива вокруг, на какое-то время захватила моё внимание.
Если смотреть прямо по ходу движения, то в метрах двухстах слева направо тянулся высоченный, не менее четырёх метров, забор. Он был не сплошным, а скорей наоборот – максимально открытый, то ли из металлической сетки, то ли из металлического прутка тёмного цвета. Сквозь этот забор просматривалась территория с ровным газоном, дорожками и двух, трёхэтажными зданиями, расположенных своими торцами ко мне. Перед этим ограждением росли невысокие, редкие кусты растений, пролегали множественные тропинки и дорожки, которые уходили влево и терялись в зелени растущих деревьев и кустарников, за которыми мне уже ничего не было видно. Продолжая вглядываться в окружающую действительность, постепенно поворачивая голову дальше по кругу, мой взгляд выхватил тёмное пятно входа в аллею в виде полукружной арки из ветвей и листьев. Понимая, что часть времени уже потрачено и возможно его меньше останется для разговоров с отцом, я прервал обзор и зашагал в сторону знакомого входа в торце лечебного корпуса.
За время нахождения в том мире, пока я с любопытством его разглядывал, мне никто ничего не сообщал и не ограничивал желания получше всё узнать и рассмотреть. С какой-то уверенностью, абсолютно чётко отдавая отчёт в своих действиях, я знал для чего я здесь, и куда идти дальше. А дальше, без особых усилий поднявшись на второй этаж, я уже шёл по коридору к палате, почему-то с той же уверенностью зная, что там меня должен был ждать отец.
Войдя в палату, на той же третьей кровать справа, он сидел в полоборота, повернув лицо к дверям.
- А вот и я, батя! – поздоровался я с ним. Он, с большей ловкостью, чем прежде, вскочил и зашагал на встречу. Мы по нашей традиции обнялись. Когда объятия разжались, он указательным пальцем ткнул в сторону горла. На месте, где раньше стояла трахеостомическая трубка был белый квадратик марлевой повязки, закреплённый пластырем. Отец попытался что-то сказать, но тут же поморщился от боли и неудобства.
- Тебе удалили трубку? - спросил я, и он в ответ одобрительно кивнул. Ещё раз захотел произнести в слухчто-то, но снова поморщившись, махнул рукой и бросил взгляд на тумбочку, где лежали блокнот и карандаш.
- Конечно, лучше напиши, что хочешь сказать. А когда убрали? Недавно? - продолжал я спрашивать, а он, пройдя и сев на кровать, начал писать.
- Вчера вынули и зашили, – читал я за ним – теперь хоть могу нормально дышать, только глотать пока больно, - после каждого написанного предложения он отстранялся и поднимал блокнот повыше, чтобы я смог прочитать.
- Я всё понял. А как ты ешь?
- Пока никак. Врач сказал, что день придётся поголодать.
- А пить можно? - продолжал я спрашивать.
- Можно, но только через трубочку и по чуть-чуть, - написал он и пальцем показал на стакан, в котором торчала пластиковая трубочка.
В это время в палату заглянул один из пациентов и негромко сказал: «Орлов, на перевязку. Медсестра ждёт в перевязочной». Отец встрепенулся, встал и направился к выходу, но замешкавшись в дверях, обернулся и жестом дал понять, что перевязка пройдёт быстро, и чтобы я его подождал здесь, в палате.
- Конечно подожду. Иди, - успокоил я его, и он скрылся за дверями.
Теперь у меня появилось время оглядеться в палате. На тот момент в ней находилось ещё двое или трое больных. Они сидели на своих кроватях, и всё это время смотрели на нас с отцом. Один из них был всех ближе ко мне. Его койка стаяла изголовьем к окну. Мне неудержимо захотелось спросить его о чём угодно, чтобы понять, можно ли пациентам со мной разговаривать, раз их от меня не скрывают. Я поздоровался с ним, и спросил:
- Вы можете говорить?
- Конечно, - ответил он.
- Вы знайте от куда я пришёл?
- Да, с Земли, - без всякого волнения, спокойно ответил он.
- Меня зовут Валерий, а Вас?
- Меня, Николай!
- Николай, а часто сюда с земли приходят навещать?
- Я в первый раз вижу, хотя мужики говорили, что бывали и раньше, только вот уже давненько не было никого.
- А что у Вас болит? – спросил я.
- У меня тоже рак, но гортани.
- И давно Вы здесь?
- Да чуть пораньше твоего отца, может на неделю, полторы.
- А долго здесь лежат? - продолжал я.
- Нет! Все конечно по-разному, кто-то быстрей, но в целом месяц с небольшим.
- А у Вас на Земле кто остался?
- Да, жена и дочь, - ответил он.
В этот момент дверь в палату открылась и вошёл отец. Он явно обрадовался, что я его дождался. Но не успев и обмолвиться с ним парой слов, всё тот же голос произнёс: «Тебе пора».
- Всё, батя, извини, но мне пора идти. Проводи. Николай, до свидания! Мужики, пока! - и я вышел из палаты.
Следом зашаркал отец. Мы ещё раз обнялись, и я направился к выходу. Перед спуском на первый этаж по инерции обернувшись, помахал отцу рукой. Он тоже помахал в ответ. Каждый раз, особенно после этой встречи, он сиротливо стоял и смотрел мне во след влажными, полными слёз глазами. В них читалась надежда, раскаяние, «прости», и искренняя отцовская любовь. Я сдерживал свои слёзы во время прощания, но уже на ступеньках лестницы они, вместе с переполняющими меня эмоциями, вырвались из глаз. Весь путь до аллеи они текли, и радужной пеленой застилали глаза. Знакомая дорожка, своды деревьев. Позади остался стаявший около палаты отец, залитое светом пространство неземного мира. Впереди – очередной переход. Темнота аллеи обволокла меня на ходу и выкинула, словно сквозь толщу воды на поверхность. Одновременно с воздухом, врывающегося в лёгкие во время жадного вздоха, я проснулся и открыл глаза. Слёзы ещё не успели высохнуть. К ним добавились новые. Я лежал и тихо плакал, как ребёнок, а мысли всё время восстанавливали в памяти цепочку последних событий.
(Продолжение следует)
