Всецело ей и для неё.
В ней ведь что-то привлекало,
Что-то резкое, как колотая рана.
Ничего, ничего не совпадало,
Даже от волос тот аромат ладана.
И совсем не голубые уже глаза,
А серые, как лезвие из стали.
В них летняя, наверное, отражается гроза,
Жаль, мы этого так и не узнали.
И волосы не светлые, как пшено,
А темнее. Ну, так, на оттенок.
Да какая разница? Ей всё равно,
Она не покидает своих бетонных застенок.
И ростом пусть выше Бонапарта,
Я с линейкой не хожу за нею.
Пусть мысленно нарисует на стене карту,
И по ней нелепо вызовет Фрейю.
Мне её юные годы, конечно, вЕдомы,
Но цифры две не сделают погоды.
Коты ей, похоже, бесконечно преданы,
И следом за ней бросятся в ледяные воды.
Пусть болеет не редко, не всегда любит дом,
Наверное, из-за частой там шумихи.
Но, надеюсь, она помнит о том,
Что лишь в могиле человеку становится тихо.
Она сложит книги ровной стопкой на стол,
В голове разыгралась прочитанная драма.
Может, одну даже уронит на пол,
И поднимет под приторный запах ладана.
