ПРОВИДЕЦ
[сентиментальный триллер]
ФЛАМЕНКО
У него было на удивление простое лицо. Плоское переносье, широко расставленные глаза с косинкой. Голова очертаниями напоминала луковицу/ Близорукий сызмальства, очков, однако ж, не носил, дабы не выглядеть ещё более несуразно, чем и без того был.
Всегда много читал, но книги, как считали все, в прок ему не шли. Он знал и понимал много более своих приятелей, сокурсников, сослуживцев, но речь его была столь скучна и монотонна, что он сам уставал от неё и нередко недоговаривал до конца, отчего и прослыл тугодумом с кашею в голове. Характер имел мягкий, незлобивый, однако у него никак не выходило ладить с людьми, ибо порой он не мог верно уяснить, чего от него хотят. Оттого прослыл мрачноватым нелюдимом.
И ежели наедине с самим собою был он спокоен, уверен, красноречив, остроумен, мог бы играючи заткнуть за пояс самого бойкого говоруна и острослова, ибо с лёгкостью просчитывал всё, что тот скажет, вплоть до интонаций и иносказаний, то, очутившись в обществе, неизменно терял почву под ногами. Посему общение не приносило ему удовольствия.
В детские годы родители подозревали в нем всяческие таланты, водили то в художественную школу, то к музыкальному репетитору, то в шахматный кружок, то в спортивные секции. И везде он был на неплохом, как будто бы, счету. Однако голос преподавателя звучал для него, как гонг, он тотчас терял к предмету всяческий интерес и превращался в послушного и исполнительного солдата на плацу. «Знаете, мне иногда кажется, — сказал как-то руководитель шахматного кружка его родителям, — что сынок ваш смог бы уделать самого Бобби Фишера. Вот ей богу! Если б захотел. Беда в том что — не хочет».
***
Женщины, что ему нравились, относились к нему в лучшем случае с дружеским участием. Те же из них, что были готовы явить благосклонность, не интересовали его, посему надолго не задерживались.
Исключение случилось лишь на сороковом году жизни. Она была преподавательницей в танцевальной студии «Фламенко». Была моложе его на двенадцать лет, и звали её Диана. Он два раза в неделю водил туда десятилетнюю племянницу Как-то он подзадержался на работе почти на час, прибежал сам не свой, бормотал извинения, был снисходительно и улыбчиво прощён, даже неожиданно получил согласие встретиться на другой день в кафе. Кафе показалось ему крикливо дороговатым, посидели однако славно. Он, после двух рюмок какого-то сырого полуконьячного напитка почувствовал себя необыкновенно легко, свободно, словно скинул с себя некую давнюю постылую ношу. Она же просто-таки не сводила с него сияющих светло-голубых глаз, громко смеялась по поводу и без повода, а он говорил, говорил, и при этом, вообразите, чертовски нравился самому себе, чего с ним отродясь не случалось.
Она оказалась поклонницей Бродского, коего, однако, почти не читала. Он это понял сразу, хоть сам Бродского и не любил. Виду однако не подал, да и к чему, скажите, его подавать, коли у неё были очаровательно круглые коленки, большие, чуть на выкате глаза и завораживающий, немного гортанный смешок. Даже пару раз процитировал кумира, чем привёл её в ещё больший восторг. На третий день она пригласила его к себе на ужин, на восьмой дала согласие стать его женой. Он был счастлив, как только может быть счастлив человек, который сумел себя убедить, что он счастлив. Пока не случилось то, что случилось...
[КОПЕЙКА
...Она начала приходить в себя ещё до того, как чьи-то холодные, осьминожьи пальцы бесцеремонно откинули на ней капюшон, встряхнули за плечо, звучно шлёпнули по щеке, перед глазами заплясал кошачий глазок фонарика. «Жива вроде, а?» — «Живей всех живых. Пьяная только в хлам. Водкой-то как разит, господи…»
Какая ещё водка? Сроду её не пила. Она хотела об этом сказать, но поняла, что у неё болит челюсть и подбородок, кажется поранен язык. Зуб передний шатается. Да и вообще невыносимо болит вся левая половина лица и затылок.
Она наконец открыла глаза. Левый отрылся с трудом. Ух, заплыл-то как …
«У-у, вот открыла синеглазка ясны глазоньки свои!» — запел кто-то гаденьким фальцетом. — Слива-то какая под глазом!» — «Надо б вызвать кого следует?» — «Я вызвала уже. Ментовку. Сейчас подъедут». — «Зачем ментовку-то? Скорую, может? Похоже, неладно у неё». — «А вот менты пусть и вызовут, коли неладно. А мне, мущина, торговать надо, а не бл_дей подмывать».
Ей до слёзных судорог захотелось проснуться, дабы отвязаться наконец от этого настырного, ползучего кошмара. Однако для этого надо встать и пойти. Всё остальное — потом. Дорогу она найдёт, дорога всегда сама находится. Итак... Ух ты! Бок-то как Болит, сволочь! Как же так, ведь никакой водки с роду не пила! И тем не менее, этот запах...
«Эй, гражданка! Ты куда это намылилась по холодку? Сейчас карету подадут, а вы пешочком изволите...»
Кто-то идёт за спиной. Никак опять эта ряженая обезьяна из магазина. Ей-то, что от меня надо?...
«Эй, гражданка в белом! Ты по-хорошему не понимаешь? Я ведь могу...» — «Поди прочь, я сказала. Руки убери!» — «Ага, щас! А за ущерб кто заплатит? И менты приедут скоро. Что я им скажу? Ложный вызов? Нет уж ты погоди...»
Я её, кажется, оттолкнула, господи! Вот только этого не хватало...]
ТРЕТИЙ ГЛАЗ
Какое-то время он ощущал свою жизнь, как книгу с выдранным началом, где лишь интуитивно, можно было дорисовать это начало. Потом это ощущение прошло, но он все так же считал своё прошлое чем-то навсегда от него отделившимся и существовавшим отдельно от него в ином временно́м поле.
Мироощущение его стало похожим на разбившееся в мелкую паутинку ветровое стекло. Мир он воспринимал частицами, и сцепить их в единое целое удавалось не сразу. Но иногда, порой случайно, а порой ценой немалых и болезненных усилий, ему на короткое время удавалось сфокусировать сеточную стрекозью панораму, но тогда подступала пронзительная, ослепляющая, однако кратковременная ясность. Он мог увидеть сокрытое зрению, и разуму. Словно дремавший третий глаз распахивался, сбрасывая чешую сна, выхватывал из закулисного мрака незримые прежде отблески и блики. Тьма, свет, шум, тишина, одиночество, людское скопище — теряли смысл и оставались лишь фоном.
Однако кратковременность таких озарений, порой молниеносная, делала это по сути невозможным, ибо по их прошествии он либо позабывал увиденное и осознанное, либо терял к нему интерес. Да и заканчивались они тупой ломотой в затылке, непереносимым звоном в ушах.
***
Однако иногда, происходило вовсе необъяснимое: озарения эти охватывали не всю разъятую сферу сознания, а лишь один единственный её осколок, делая слабо различимым, дымчатым фоном все прочее. Они были столь же быстротечны, однако куда более мучительны. Тогда сознание превращалось в суженный, клубящийся туманом лучевой конус, вывернутый наизнанку.
Порой, чаще всего, он сам впоследствии не мог понять, что вызвало этот всплеск, и что именно увидел он смутном чреве подсознания, отупевший мозг его бился о него, как медуза о камень. Порой же, наоборот, увиденное оставалось в памяти со стерильной, рельефной чёткостью и чистотой. Однако всякий раз, когда эти озарения приходили к нему, он словно переживал их заново, впервые. Привыкнуть к ним было невозможно.
А однажды он помог найти потерявшегося пятилетнего мальчика...
О, СЧАСТЛИВЧИК!
Это случилось в начале октября. Хрупкое равновесие бабьего лета было в одночасье взломано пронзительными ветрами, хлынули тяжёлые дожди, со злорадной поспешностью оголяя деревья и перемалывая крупицы тепла.
Он возвращался из командировки в переполненном, несмотря на поздний час, автобусе. Автобус шёл медленно, зависал на каждой остановке, дожидаясь, пока водитель вдоволь наговорится по телефону. А на заправочной станции автобус застрял уж вовсе надолго, народ начал нестройно шуметь, таращиться в окна. Он вышел покурить в продувной моросящий сумрак. Народ роился вокруг, что-то горячо и даже испуганно обсуждая. «Пацана какого-то ищут, — сообщил ему водитель, шумно допивая чай из пластикового стаканчика. — Играли, говорят в прятки, утром ещё. Вот один и спрятался: ночь на дворе, а сыскать не могут…»
«Каков из себя», — перебил он водителя неожиданно для самого себя.
«Кто, пацан? А я знаю? Спроси у ментов. Они и фотку покажут, коли ты такой умный».
Милиционер, недоуменно пожав плечами, сунул ему наспех размноженную фотографию. Белобрысый мальчишка с длинными, волнистыми, прихотливо зачёсанными волосами. «Посмотрел? — милиционер ехидно усмехнулся. — Интересно? Ну так и садись себе в автобус, Штирлиц, блин. Вот слетаются на чужую беду, как мухи на говно...»
«Тут его родители есть? — перебил он его. — Ну или близкие. Кто угодно».
«Да вон мамаша его ходит, сопли жуёт. Отец тоже самое. Как с утра зенки залил, так и не сохнет».
Не ответив, он подошёл к отцу, то был низкорослый лысоватый человечек в брезентовой робе, шортах и резиновых шлёпанцах на босу ногу.
«Пойдёмте со мной, — сказал он ему вполголоса. — Только не толпой. Так ничего не получится. Вы и я. И постарайтесь внимание не привлекать».
«Куда?» — отец посмотрел на него с пьяным недоумением.
«Сыночка искать вашего. И не говорите больше ничего. Возьмите с собой что-нибудь тёплое что ли. Свитер, что там ещё... И за мной. Без разговоров!»
Не оборачиваясь, он зашагал вглубь осклизлой гнили пригородного осеннего леса. Шёл уверенно, словно хаживал этим путём уже много раз. Лишь на мгновение дуга наития разжалась, он растерянно и встревоженно затоптался в нахлынувшем мраке, однако незримый клубок вновь полыхнул искристым рикошетом побежал верным язычком огня по прожилкам бикфордова шнура...
***
«Слушайте! Я вам сотый раз говорю, — голос папаши за спиной прямо-таки пузырился негодованием. — Куда мы идём? Я вам что, идиот?! Отвечайте! Идиот? Что вы мне голову морочите в конце концов?»
«Тихо. Вот теперь — очень тихо. Лучше шёпотом. Как зовут вашего сына?»
«А?! Моего?! — папаша послушно перешёл на сипловатый шепоток. — Положим, Валера его зовут. А почему это вам...»
«Сейчас — спокойно, без надрыва позовите его. Просто позовите его. Как будто ничего не случилось, поужинать зовёте, чайку попить. Ну?»
«Ну хорошо... Э-э... Валера! Валерочка, — заблеял папаша. — Пойдём уже поужинаем. А? Мама нам приготовила блинчики с укропчиком, как ты любишь....»
«Все! Там он. Видите? Вон, около поваленной берёзы что-то вроде шалашика. Вот он там и есть».
Папаша косолапо, враскорячку, ломая кустарник, бросился к ветхому, покосившемуся сооружению из жухлых веток и после возни и причитаний извлёк оттуда дрожащее от холода и ужаса маленькое человеческое существо. Мальчик силился что-то сказать, но его горло словно свела судорога. На нём была шапочка с козырьком, шорты и отсыревшая цыплячьего цвета футболка с надписью на спине «O Lucky Man!»
— О, Счастливчик!
— Что? Что вы сказали?
— Я говорю, «О, Счастливчик». Так на майке написано. Фильм ещё был такой когда-то. Однако давайте без разговоров. Ребёнок продрог, сейчас градусов семь, не больше. Вы свитер взяли?
— Я... Нет. Как-то не подумал. И что теперь делать?
— Робу хотя бы с себя с ними, дурак! — вдруг вышел он из себя. Почувствовал вдруг раздражение к этому рыхлому человеку с отёкшим, бессмысленно насупленным лицом. — И за мной быстро.
— Я бы попросил с выражениями... Вы вообще-то как узнали, где он? Это даже подозрительно. Документы у вас какие при себе?
— Иди быстро за мной! — он потерял терпение. — Штирлиц, ёпт!
***
На остановке с мужчине с ребёнком опрометью кинулась дородная женщина в дождевике и в резиновых сапогах. «Валерынька-а!!!» — зычно закричала она. — Нашёлся, солнышко моё! Как ты его нашёл, а? Где, а?!»
Папаша что-то бубнил, бессвязно жестикулируя и то и дело поглядывая на него недоверчиво и недобро. Да и весь окрестный люд притих, подобрался. Вокруг него тяжело и маслянисто заколыхалось поле угрюмой подозрительности.
— Скажите, а автобусы ещё будут? — спросил он у милиционера.
Однако тот вместо ответа увесисто подбросил на ладони пару наручников.
— Автобус-то, может, и будет, уважаемый. Да только кой-кому, может этого и знать не надо? Может, кой-кому надо бы документы предъявить для начала?
— А что случилось?
— Будто не знаешь. Пацан пропал, с утра ищем, сыскать не можем. Ага? А тут приехал фраер городской. Фюить — за десять минут сыскал. Странно это. А народ нервничает...
— Это кто ж нервничает, гражданин Кутин, — ехидно влезла в разговор высокая худощавая женщина в долгополом плаще мужского покроя. — Я вот, к примеру и не нервничаю совсем. А радуюсь себе. С того света, считай, мальчишку вынули. Ночью заморозок обещали, пропал бы он в лесу ночью. И всем бы радоваться. Так нет ведь! Виноватого ищут. А пуще всех папаша его малохольный. Ему-то вообще надо б в ножки гражданину приезжему кинутся, а он, засранец, народ мутит!. А что искали без толку целый день, так это оттого что цена вам всем грош да маленько.
— Ты — язык-то прореди, тётя Люба, — участковый насупился. — А то все разговорчивые тут, от великого ума. А вы, гражданин, документ-то предъявите, для вашей же пользы прошу...
***
[«Печально могла закончиться невинная детская игра в прятки в пригородном посёлке Осиново. Заигравшись, пятилетний Валера Артемьев забрался в такую глушь, что отыскался лишь к одиннадцати часам ночи! К счастью, ребёнок отделался лишь испугом и простудой. Родители малыша сердечно благодарят сотрудников милиции, МЧС и соседей, которые оказали большую помощь в спасении малыша...»]
СЕЗАМ
Он никогда не имел тяги к игре. Хотя в молодости, бывало, игрывал и в преферанс, и в покер, и на интерес, и за так. Причём, не без успеха. Выручали хладнокровие и моментальная, чеканная память.
А в казино его затащила Вика, сослуживица. Глуповатая, смешливая дамочка с тягучим карамельным дискантом и желеобразным бюстом. Ей почему-то немного нравился этот смешной, угловатый человек, которого все единодушно считали чуточку ненормальным, хоть и безобидным.
«Ну пожа-а-алуйсста! Ну мы не будем играть. Мы только поглядим. Я никогда не видела, как играют…»
В казино, оно именовалось «Сезам», он, однако, решил сыграть. Причём поставить все что у него было разом. Где-то шесть тысяч. Сам не знал, почему. Будто покорясь воле извне. Да к тому же — была ещё потаённая надежда: разом сбросить с себя давний, опостылевший, высасывающий душу долг. Знал, что проиграет. Он словно хотел проигрыша. Отчего — непонятно. Так и случилось.
«Что ж теперь будет? — потрясённо ахнула Вика. — Совсем всё проиграли, да?» Он хотел ответить нечто бодрое, вроде, не в деньгах счастье, но тут… тут что-то произошло. Мимолётный промельк тьмы, стылого подколодного мрака. Это, как в детстве ему казалось, что кто-то с улицы прильнул к их окошку и сквозь изморозь внимательно и холодно глядит на него… Случалось подобное не раз. Когда подсознание из клубящегося облака выстраивалось в дымный луч. И здесь, в настоянной духоте, он был каким-то особенным, жёстко направленным.
Он без труда определил, откуда это. Вот он, человек в овальных дымчатых очках стоит, прислонившись затылком к колонне фальшивого мрамора. Блеклое белогубое, изжёванное морщинами лицо, рыжеватые кудри почти до плеч. Смазанная, как на испорченном снимке, полуулыбка. Встретившись с ним взглядом, едва заметно кивнул и, осклабившись, сделал некое странное, веерообразное движение пальцами, которое должно было означать: а поди-ка сюда, любезный. Тогда он по-простецки развёл руками, дескать, вам надобно, вы и подходите. Стоящий у колонны, улыбнулся и подошёл ближе. Территория тьмы придвинулась в паре с ним, сгустилась и стала осязаемой.
«Неприятности?» - рыжеволосый приподнял очки.
«Хоть бы и так?» — он улыбнулся с обезоруживающей глупостью.
«Хочется отыграться?»
«Хоть бы и так?» — повторил он и нарочито хищно облизнул губы. — Вам какая с того печаль?»
«Долго будет объяснять. Так будете играть?»
И тут в разных концах зала туманно высветились ещё три фигурки. Между всеми четверыми тускло запульсировал незримый пунктир. Один молча и бессмысленно прижимает к уху телефон, другой цедит какой-то жёлто-зелёный напиток, третий неумело пытается обрезать сигару. М-да. Созвездие Псов.
«Короче. Я вам сейчас даю пятьдесят тысяч. Вы их ставите на кон. Все фишки разом. Я вам назову число. Ставите на него. И — выигрываете. Выигрыш солидный. Больше, чем один к десяти. После чего возвращаете мне мои деньги, ну и — четвертину выигрыша».
«Ежели знаете число счастливое, чего ж сами-то не сыграете?» — спросил помолчав. — Как-то это…не вяжется.
«А мне играть нельзя. И не спрашивайте, почему. Так берёте?»
«А ежели проиграю? Ну вдруг…»
«У меня «Вдруг» не бывает»
«Что-то …неубедительно».
«Ну хорошо. Если проиграете, я вам прощаю проигрыш. Судьба».
«Тем более, неубедительно».
«Вот как? А… просто рискнуть не желаете?»
«Это уже убедительнее».
Распахнувшаяся ясность и острое ощущение опасности его будоражили. Он уже с, дактилоскопической точностью во всех вариантах видел все возможные извивы событий. Знал, что последует за этим шагом, а что за тем. Как все-таки удобно, когда тебя считают идиотом! Этаким тупым, трусоватым скупердяем, у которого потеют промежности при виде пачки тысячерублёвых купюр. Какая бездна преимуществ!.. Ему вдруг захотелось расхохотаться во все горло.
«Так берёте или нет? Ей богу, вы слишком капризны».
«А беру. Давайте, называйте ваше число».
Рыжеволосый снисходительно усмехнулся и качнул головой.
«Деньги возьмёте вон у того господина, — он кивнул на одного из тех трёх по линиям пунктира. Того, который по-прежнему угрюмо сопел в отключённый телефон. — В конверте вместе с деньгами будет бумажка с числом. Все дальнейшее вам известно. Удачи!»
***
В конверте помимо денег впрямь был прямоугольничек плотной бумаги с каллиграфически выведенной цифрой 22. Сложил бумажку и бросил в карман.
Когда он сделал ставку, крупье приподнял на него тяжёлые черепашьи глаза и качнул головой.
«Вы ставите на…»
«Моя ставка, — он изобразил тяжкие раздумья, — Двадцать… шесть» .
«Уверены?» — негромко спросил крупье и чуть вскинул брови.
«А куда деваться», — глуповато хохотнул он.
***
Выигрыш был впрямь огромный, почти семьсот тысяч.
Рыжеволосый стаял за ним, будто тень, отделившаяся от тела
«Ваша доля, — небрежно сказал он рыжеволосому, обернувшись. — Вот тут двести двадцать тысяч: ваши пятьдесят и плюс четверть выигрыша. Как договаривались. Соблаговолите пересчитать?»
«Слушайте, — с лица рыжеволосого сползла маска снисходительного равнодушия.— Как вы это сделали?»
«А никак. Сами же как сказали? Рискнуть. Я и рискнул. А число ваше мне сразу на душу не легло. Ну не люблю я такие цифры. Я вообще люблю цифры кратные тринадцати. Уж не пойму, с чего. Может, оттого, что родился тринадцатого числа? Позвольте, однако откланяться что ли?»
Он вдруг почувствовал, что обессиливает. Тяжёлая кручёная боль стянула темя и виски. Он понимал, что воля его разжижается, и чтоб этого не случилось окончательно, ему надо выйти из этого разбойничьего Сезама. Но ещё ясней понимал он, что это-то и есть самое сложное. Созвездие Пса стояло в зените…
***
— Простите, — вздрогнув, услышал он совсем рядом шершавый шепоток крупье, — нам надо бы уладить небольшую формальность. В общем так. Время позднее, деньги при вас немалые. Ночью все кошки серы. А серые — и того серей. Что ж вам по улицам в поздний час тащиться с деньгами. У нас на втором этаже — филиал «Россоцбанка», вам там могут быстро, без проблем открыть счёт. Документы есть при себе? И отлично, — он придвинулся ближе и понизил голос. — Там будет девушка, её зовут Инга. Она в курсе. Вызовет вам такси. Проводит. Да она, собственно, уже почти вызвала. И выведет вас на задний двор. Однако все равно, постарайтесь быть поосторожнее
Крупье вновь опустил свои выпуклые черепашьи веки.
— И я тоже не пойму. Зачем это вам. Однако спасибо.
— Не за что. Хотя, будет одна просьба, — крупье вновь поднял на него глаза. — Не приходите сюда больше. Пожалуйста. Не надо вам играть. Ну поначалу разбогатеете. Но долго это не продлится. Больше месяца не протянете, там и концов не сыщут. Всяких повидал.
— Знаю, ответил он.
***
Добравшись до дома, он рухнул, не раздеваясь поперёк тахты. Утром пришлось вызвать врача, он констатировал гипертонический криз, предлагал даже лечь в больницу. Однако обошлось.
[Свидетельствуемая правильного телосложения удовлетворительного питания. Кожные покровы и видимые слизистые физиологической окраски. На веках обоих глаз выраженная припухлость и кровоподтёки синего цвета. В левой скуловой области на фоне кровоподтёка прерывистая ссадина 4х3см. На слизистой верхней губы слева кровоподтёк и ранка 0,5 см с неровными краями. Имеется поперечный дефект (скол) коронки 2-го зуба на верхней челюсти слева. Кровоподтёки синего цвета на внутренней поверхности правого предплечья в нижней трети и левого предплечья в средней трети. На внутренней поверхности в верхней трети обоих бёдер группы сливающихся кровоподтёков сине-багрового цвета на участках справа 12х4, слева - 8х4см. Наружные половые органы сформированы правильно по женскому типу, телесных повреждений в области вульвы и промежности нет.
Выводы: Телесные повреждения у гр-ки Романовой И.А. в виде ушибленной раны верхней губы и перелома коронки 2-го левого зуба на верхней челюсти, гематомы орбитальных областей, кровоподтёков на плечах и внутренних поверхностях бёдер образовались от действия тупых твёрдых предметов и относятся к категории лёгких, не повлёкших кратковременного расстройства здоровья. Давность повреждений соответствует сроку, указанному в постановлении. Кровоподтёки на внутренних поверхностях бёдер могут указывать на борьбу и оборону.
Содержание алкоголя в крови О.42 ‰, т.е. незначительное.
Следов наркотических средств в крови не выявлено.)
Заведующий отделением
бюро судебно-медицинской экспертизы
Сагиров Ш.Р.)]
