ЛОМТИК ХЛЕБА
Сырой подвал.
Ребячья стайка.
В оконце — лоскут синевы.
Петрусь рассказывает байки,
Глаза горят, как у совы. В углах шарахаются тени
От тех людей, что там в окне
Толпой гигантских приведений
Ползут по лицам, по стене. А мы сидим, развесив уши,
Разинув рты — голодный тыл.
Нам про войну бы надо слушать,
Как он там был, как он там жил. К нам добирался не без риска
С сестрой, что старше на пять лет.
Эвакуирован с под Минска
В грозовый, страшный тот рассвет. Когда тупые «Фоккен-вульфы»
Бомбили стонущий вокзал,
А вслед составам пели пули…
Он про войну так много знал. Но на приступке хлеба пайка —
Пять грустных крохотных частей.
Скупые ломтики — не байки,
Хоть из черных отрубей. И мысль о них, как неотложка,
Других навязчивей, резвей…
А тут еще ржаные крошки…
Смахнуть бы в рот, да поскорей. Но ждать приходиться и слушать
Рассказ в трагическом конце
И мы сидим, развесив уши,
Взяв ломтик хлеба на прицел.
Ребячья стайка.
В оконце — лоскут синевы.
Петрусь рассказывает байки,
Глаза горят, как у совы. В углах шарахаются тени
От тех людей, что там в окне
Толпой гигантских приведений
Ползут по лицам, по стене. А мы сидим, развесив уши,
Разинув рты — голодный тыл.
Нам про войну бы надо слушать,
Как он там был, как он там жил. К нам добирался не без риска
С сестрой, что старше на пять лет.
Эвакуирован с под Минска
В грозовый, страшный тот рассвет. Когда тупые «Фоккен-вульфы»
Бомбили стонущий вокзал,
А вслед составам пели пули…
Он про войну так много знал. Но на приступке хлеба пайка —
Пять грустных крохотных частей.
Скупые ломтики — не байки,
Хоть из черных отрубей. И мысль о них, как неотложка,
Других навязчивей, резвей…
А тут еще ржаные крошки…
Смахнуть бы в рот, да поскорей. Но ждать приходиться и слушать
Рассказ в трагическом конце
И мы сидим, развесив уши,
Взяв ломтик хлеба на прицел.