( БЫЛЬ)

 

Остановили меня его глаза. Будто что в спину толкнуло. Оглянулась : мальчишка, как мальчишка, коротко стриженые вихры, добела выгоревшая рубашонка, ободранные носы сандалий и на плече прутик с привязанным, как сачок, целлофановым пакетом.

Несколько секунд стояла в замешательстве, будто что-то хотела вспомнить и никак не могла, пока поняла, что раньше мальчишку я никогда не видела.

Остановили меня его глаза. Большущие, голубые, глубокие. И было в них что-то такое необъяснимое, отчего захолонуло в груди.

-Ты чей?

Он ответил просто и серьёзно: наш я, наш, интернатский.

Стоял передо мной маленький, лопоухенький, смотрел на меня большущими глазами , а я долго не могла произнести ни слова.

-Что ты делаешь здесь?

Он поднял на меня глазищи:

- Я денежку ищу. Вот найду копеечку и куплю большую булку. А когда нас поведут на речку, буду её есть, и рыб кормить!

Я не знала, что ему ответить. С той же детской непосредственностью он

спросил меня , куда я иду. И я почему-то постеснялась ответить, что иду загонять домой племянника, обед стынет, а его не дозовёшься.

Как-то просто он мне предложил: а хотите, я Вас провожу? Мы шли рядом, –я с виду благополучная женщина, и он, мальчишка- детдомовец, мечтающий найти денежку, и уже тогда я поняла, что это не последняя наша встреча.

Детский дом находился всего метрах в трёхстах от моего дома. И уже буквально через 3-4 дня я , возвращаясь с работы, увидела своего лопоухенького. Он стоял рядом с плотненьким чернявым мальчишкой и с гордостью показывал на меня. Я поняла, он хвалится, что у него есть знакомая тётя.

Звали мальчика Лёша. Он дожидался меня после работы, и когда я встречала его, видела в его глазищах свет радости. Я настолько привыкла видеть его каждый вечер, что если вдруг его не оказывалось у интернатской стены, начинала беспокоиться. Он провожал меня до дома, иногда один, иногда с друзьями. О, как они завидовали ему! Я видела, как он гордился этим.

Так он вошёл в мою семью. Сначала приходил, и пока я собирала ужин, тихонько сидел так в уголочке и только водил глазами. А потом сдружился с моей дочерью, очень привязался к Маринке, ей шёл уже 16 год. Он много рассказывал о себе. Сначала неохотно, а потом всё откровеннее. Сказал, что у него есть мама. И есть ещё в других интернатах сестрички. Они постарше и все хорошие. И мама тоже хорошая, и на каникулы заберёт его к себе…

Он настолько вошёл в нашу семью, что я даже не представляла нас без него. Готовила на всех, ждала его, как будто своего сына, из школы…

Однажды, уже спустя много времени, я вдруг обнаружила, что… не знаю его фамилии.

-Лёшенька, зайчик, как фамилия-то твоя?

Длиннющие девчоночьи ресницы застенчиво хлопнули и щёки порозовели: Кривдин, но все-то зовут меня Кривда.

У меня почему-то , как при первой встрече, захолонуло в груди. Надо же, и фамилия такая же, как и вся твоя жизнь, мой лопоухенький!

Лето пришло. И детдом увозили в лагерь. Это бы ещё ладно, это бы ещё ничего, но когда Лёшик пришёл прощаться перед отъездом, он меня ошарашил: мы уже не вернёмся сюда, будем жить теперь в Ивановском,а в нашем интернате теперь будет обычная школа, и там будет учиться наша Маринка. Он так и сказал : наша.

Чтобы мой Кривдочка не увидел моих слёз, я обняла его худенькие плечи, уткнулась в пахнущую почему-то полынью рубашонку, и почувствовала, что плечи его вздрагивают. Я погладила его вихрушки и мокрые щёки.

Ах, ты наш маленький хвостик! Хвостиком его назвала моя дочь, очень уж он привязался к ней и ходил за нами, как хвостик.

Перед отъездом он принёс нам в подарок толстого, с холодным мокрым носом детдомовского щенка. Лёшик мой, Лёшик!!!

Никакая мама его на каникулы не забрала и ему нужно было уезжать со своим уже теперь вторым классом в лагерь. Его худенькие плечики вздрагивали под моими ладонями. А я не находила слов, чтобы успокоить его. И вдруг его как прорвало, он просил, он умолял меня , чтобы не отдавала его в лагерь, он повторял одно и то же – я хочу с вами, я хочу у вас!

Но я отлично понимала, что никто мне его просто так не отдаст, нужно пройти через тысячи формальностей , а времени уже нет, и завтра он уезжает. Старательно , большими буквами я написала ему свой домашний адрес , положила конверты. Собрала в дорогу гостинцы. Провожать его назавтра мы не пошли….

Прошло несколько месяцев, а писем совсем не было. Мы с дочерью тайком друг от друга по нескольку раз заглядывали в почтовый ящик, писем всё не было. О Лёшике дома мы уже не говорили. Я знала, что и дочь думает о нём постоянно. Но мы старались не бередить эту рану.

Когда же однажды в выходной день хлопнула калитка, я рванулась к двери. Я знала, я точно знала(!) , что это не родственники, не соседи, не знакомые. Это - он! Кривдочка мой! Он стоял передо мной подросший. вытянувшийся, похудевший. Приехал Лёша с интернатским старшеклассником.

-Господи! Кто отпустил-то вас одних, за столько километров?!

Дружок важно ответил, что отпустили под его ответственность. Они сидели, ели суп, пили чай, а я металась то на кухню, то в подвал, несла варенье, яблоки. И всё было, как во сне… провожать их пошла Маринка. Я не смогла- разревусь, Лёшик только расстроится.

В школе - интернате стала обычная школа, там стала учиться моя дочь. А Лёшик остался в Ивановском ( в 25 км).что-то нужно было решать, но что? Где-то внутри подспудно зрела одна мысль, но я боялась её произнести вслух. Время шло. Дни. Недели. Месяцы…

Уже зимой как-то мы с Маринкой не выдержали. Всё, поедем, увидим! Встали затемно, сложили гостинцы. Книжки, рукавички, - поехали.

В интернате было пусто, тихо, пахло хлоркой и пустотой. Дети были на уроке. Отыскали второй класс, я постучала. Я не знаю, что громче стучало, я в дверь , или моё сердце. Распахнулась дверь, распахнулись его глазищи! Смешно наморщился умный лобик, в глазах стояла радость, удивление, облегчение…Он рассматривал гостинцы, всё говорил, говорил…

Когда он болел ( а я этого не знала!) в больнице сдружился с дядей Димой. Не знаю, кто этот дядя Дима. Добрый, наверное , человек. Ибо Лёша говорил о нём с таким восторгом. По выходным он забирает Лёшу к себе домой. Они ходят на лыжах, играют. - Знаете, тётя Надя, сказал он мне на прощанье, я много рассказывал дяде Диме о Вас, и мы с ним обязательно приедем к вам летом. Он мне обещал. Потому что летом он меня усыновит!

Ясноглазенький мой! Он вслух произнёс те слова, которые росли у меня в сердце так долго. Не успела я, опоздала. Это я должна была сделать! Прости меня, Лёша Кривда. Прости!