Dunkel..
отрывок из повести " МРАК"
Krankenschwester Петра летала по палате с флакончиком какой-то аэрозоли , тщетно пытаясь настичь и уничтожить муху. Петра летала, и муха летала. Аэрозоль сладко пах малиной , и было непонятно, почему муха должна была от него умереть.
В-з-з-з-з… гудела она и билась о пластиковое окно. В-з-з-з-з…муха была чёрно-зелёная, огромная и противная. Я свернула журнал трубочкой , поднялась с койки, и одним ударом превратила её в мокрое пятнышко. В комнате воцарилась тишина .
Петра , неслышно притворив за собой дверь, исчезла в неизвестном направлении, успев, правда, прошептать по-немецки под нос, кто я такая есть…
Нас в палате двое, и Петра уверена, что мы не понимаем по-немецки ни словечка. И никто не знает!
Нас двое, и у нас одинаковое всё: имена, отчества, диагнозы, даже…внешности…Разные у нас возраст и...стадии.. . Похожи мы, как близнецы, Надежда- старшая - маленькая, беленькая, полненькая…Я –маленькая, беленькая, и такая же полненькая…вру. Я даже полнее…
«Химия» сделала своё подленькое дело- я превратилась в «ёмкость с жидкостью», этакая фляга на ножках…Никто не знает, сколько нам осталось, и Петра не знает. Мы - ходячие, жаждущие жить!
Весь персонал уверен, что мы, « эти русские», не понимаем их, и говорят о нас открыто. Так я узнала, что у Надежды –первой последняя, четвёртая стадия, неизлечимая, неоперабельная, не…и не… и не…
У меня - вторая, и есть шанс вскочить в уходящий поезд.
Но я знаю, что бывают чудеса, бывают, и всё тут! Я не верю, что она уйдёт раньше меня. Не хочу верить.
На наших тумбочках – красивые, ярко-оранжевые апельсины, В них витамины и жизнь. Их надо есть. Я не люблю этого слова - надо. И апельсины, сладкие и липучие, не люблю… Я люблю яблоки, наши, местные…Антоновку, м-м-м-м…
Надежда - старшая сильная… Она умная-преумная, сильная-пресильная…и обречённая. Я вдруг обнаружила за собой, что равняюсь на неё. Во всём.
Зная свои диагнозы, мы не говорим об ЭТОМ никогда. Мы загадываем…на много лет вперёд, как все « нормальные». О всём, о внуках, детях, « закрутках» на зиму…мы делимся рецептами, секретами, надеждами… Так я узнала, что Надежда пишет стихи. Хорошие стихи, настоящие… и нигде ни разу не публиковалась…
Умрём- не умрём , а жизнь-то идёт? И я задалась идеей фикс, чтобы прочитать её всё … и её дочь пересылала мне на почту стихи… прекрасные стихи, полные света и надежды…
В один из спокойных вечеров, когда нам обеим было хорошо, как «нормальным», я рискнула показать ей своё « творчество»…
Умирающий человек не будет врать. Не будет! И я поверила ей, что стихи мои - шедевры. Взяла, и поверила…
Петра чего-то заподозрила, и стала следить за нами… чего ей надо-то?
Ну, шепчемся, ну, не вылезаем из телефонов. .. другим нельзя, а нам- можно… Нам разрешено всё, потому, что нам уже ничего не вредно.
Нам можно всё , и ничего уже не вредно…И мы обе прекрасно знаем немецкий язык, и слышим и понимаем всё, что о нас говорят.
…У Ндежды семья… её не оставляют ни на минуту, ей звонят, её опекают, её « тянут» . Ей надо жить, ей есть ради кого… у меня пол семьи, но мне тоже хочется жить, хотя особо и не для кого.
Не для кого…а было счастье, невозможное, дивное, сладкое!! Туфли были шпильки, настоящие, фирменные, сладко пахнущие кожей… я смотрю на свои распухшие ноги. И не плачу…совсем- нет сил. Смотрю в зеркало…и говорю себе там:
- Надежда , ты чего это? Ты это чего?
Вечер… я не помню , какого дня..не помню, десятого, двенадцатого? Всё смешалось в памяти, как липкая , вязкая каша… мне поставили капельницу. Во рту жутчайшая сухость. Я имею право пить во время сеанса, ведь это долгие часы… Протягиваю руку , на ощупь пластикового стакана не нахожу… Тяжело, но я поднимаю веки. И вижу стакан с красной водой… почему-красной ? Почему стакан- тоже красный ? Постепенно контуры размываются, и всё становится одним огромным красным пятном. Я ослепла?
Вы когдп-нибудь оказывались в кромешной тьме с завязанными глазами?
И я раньше никогда… в словах это как объянить? Никак…. Это нужно ощутить..вернее, этого никак нельзя ощущать… потому, что это мрак…
Dunkel..
