А был он бродяга

А был он бродяга, большой и весёлый,

Конечно, чудак и бездельник к тому же.

Он просто входил в незнакомые сёла

И кланялся бабам, какие без мужа.

 

И бабы топили прохожему баню,

И лазили в подпол, и вдруг молодели.

А он им ворота чинил и амбары,

И сам оставался, и жил по неделям.

 

Но стаи, как снегом, пером порошили,

Шёл месяц апрель в отсырелой шинели,

И если подолгу смотреть на ольшины,

То сами собою глаза зеленели.

 

И в соснах гудели косматые ветры,

И шумные крылья гусей уносили,

И разве достойно сидеть человеку,

Прошедшему только частицу России?

 

В котомке ломоть ноздреват и посóлен,

Взгляд бабы - такой отрешённый и грешный.

Он шёл на крыльцо под весеннее солнце

И ладил ножом на прощанье скворешник.

 

И с Богом – шагай да считай повороты,

А люди как всюду: ни лучше, ни плоше.

И лишь позади у летков полоротых

Скворцы с воробьями дрались за жилплощадь.

 

С межи настороженно сýпились камни,

Кривилась деревня церквушкой косою,

Да так и не знала, куда же он канул

За лесом, за долом, за дальней грозою.

 

Кто был он, и тот ли, сказать не берусь я:

Немало людей по земле колесило;

Но кто-то прошёл запевающей Русью,

И бабы вздыхали при слове «Россия».

 

 

                                                                                          1962