Дарья Петровна была в кости широкой. Будь она мужиком, сказали бы - кряжистой. И походка у неё была мужская - степенная, неторопливая, без всяких колыханий выступающих женских частей. Части эти вроде и присутствовали в её теле, но то ли они прятались в одежду свободного покроя, то ли просто взгляд за них не цеплялся, не опускался ниже её лица с суровыми бровями и плотно сжатыми губами.

Вдовой оставалась она два раза. Первый раз, выйдя по любви замуж в девятнадцать лет, прожила мужней женой ровно неделю. Мужа её придавило трактором, который он ремонтировал. Вернулась в родительский дом и не девкой уже, и вроде не совсем и бабой.

Второй раз выбирать уже не приходилось. Вышла замуж через год, как только позвали. Муж вроде добрым и ласковым оказался, но сердцу не мил. Вспоминала того, первого. А детей рожала каждый год, подряд.

Потом началась война.

Вдовой осталась она, когда и тридцати не было. На руках - трое. И родители к тому времени помереть успели. С тех пор и стала она губы сжимать, выполняя мужскую работу. А чего плакать-то по бабьей привычке? Слёзы не посеют, не пожнут. И полить огород их не хватит. Вроде много слёз у бабы, а скоро заканчиваются.

Сначала она в колхозе работала. Когда - за мешок картошки, заработанный честно да за пару вёдер, прихваченных с общего огорода, когда - просто за палочки - трудодни. Дети босиком бегали да одежду друг за дружкой донашивали, и ту в заплатках.

Однажды она поняла, что не выберется из нищеты, и дети её никогда не выберутся, если будет она и дальше на земле работать. Земле не хватало бабьей силы. А мужицких сил - где их взять было? Вон они, мужики, лежат в земле - кто в своей, кто в чужой. Те, кто вернулись, на неё с тремя малыми не посмотрят. Значит, самой всё надо.

После войны все строиться начали. Вместе с новыми домами новую жизнь строили. Начинали понимать, что в одной комнате за ситцевыми занавесками двум - трём семьям ужиться сложно. Война закончилась, другая жизнь начинается. И жить надо по - другому.

Штукатурить научилась она довольно скоро. Навыки были, с детства помогала матери печку обмазывать, стены в доме равнять. Так и стала она штукатуром.

Через пару лет Дарья уже ушла из колхоза. Подросшие сыновья помогали строить новый дом. Семья стала жить хорошо . Это " хорошо" видно было даже на фоне тех семей, в которых мужики были. На Дарью женская часть улицы стала посматривать с завистью, а мужская - с уважением. Но никто из этой мужской части с баловством никаким не приставал. Называли её по отчеству даже ровесники, и ровесникам этим представить нельзя было, что можно её вот так вот, как другую бабу, обнять и потискать. Петровну потискать - даже в голову никому не приходило.

На здоровье Дарья никогда не жаловалась. Иногда болела спина, "срывала" её, как говорят, от тяжёлой работы. В такие дни отлёживалась она в своей тесной спальне, выходя один раз в день поесть да по нужде раза три. Отмахивалась от пытливо - тревожных взглядов детей и уходила обратно. Спросить прямо о здоровье дети побаивались. Послушными были почти с самых пелёнок, ей их даже наказывать особо не приходилось. Стоило Дарье глянуть только на расшалившегося ребёнка, как тот сразу про все свои шалости забывал. Особо ласковой с детьми она тоже не была. Любовь свою напоказ не выставляла. Хотя сказала однажды соседке, мужниной жене, сделавшей аборт:

- А я бы всех на свет пускала, если бы отец у них был…

Жизнь текла своей чередой, перетекала из длинных будней в короткие праздники, отрывая календарные листки и меняя сами календари на стене.

Сыновья заканчивали школу, доучиваясь в вечерке и работая. Дочь рано вышла замуж, по пути на работу заносила ребёнка к матери.

Отслужив в армии, сыновья вернулись один за другим, и так же один за другим привели в дом жён. Дарья осталась главой семьи.

Невестки оказались совершенно разными. Старшая Людмила - модница, швея по профессии. С крашенными волосами и подведёнными глазами. Её надо было держать на поводке, усмирять искоса брошенным взглядом и сухостью в голосе. Зато младшая Светланка - умница и скромница, с длинной русой косой, краснеющая от намёков одних на её теперешнее замужнее положение.

Через пару лет в доме зазвенели детские голоса. Внучки родились в один год. В доме стало тесновато. Младший сын стал подумывать о переезде в город. Дарья его не поддерживала, но перечить не стала. У каждого должна быть своя жизнь. Понимала, что с младшей невесткой в доме лучше было бы остаться, но делать нечего...

После их отъезда в доме что-то изменилось. То ли оставшаяся внучка притихла без сестрёнки - подружки, то ли свекрови не стало хватать покорности младшей невестки.

Они приезжали к ней регулярно два раза в месяц. По глазам невестки Дарья видела, что в семье не всё гладко. Однажды не выдержала, спросила напрямую:

- Гуляет?

 

Невестка молча кивнула и заплакала. Вечером Дарья отозвала сына в кухню и, пристально глядя на него, отчеканила:

- Будешь кобелиться - не приезжай. Твои пусть ездят, а тебя тут не надо...

Сын попытался оправдываться, но Дарья слушать не стала, молча вышла из кухни, хлопнув дверью.

Через месяц сын приехал один, сказал, что жена подала на развод. Дарья, поджав губы, молча выслушала. Сын, сославшись на занятость на работе, поспешно стал собираться обратно. Дарья принесла из кухни две банки варенья, буркнула себе под нос:

- Внучке гостинец… Если увидишь ещё…

После развода невестка вернулась в посёлок. К свекрови не приходила. Дарья случайно встретила её в универмаге. Подошла, сама первая поздоровалась. Светлана заплакала. Дарья, скупая на ласку от природы, погладила её по плечу:

- Нечего из-за какого-то кобеля реветь. Не пропадёшь. Я вон с тремя не пропала. Внучка пускай приходит, не обижу…

Помолчав, добавила:

 

- А всё-таки зря ты на развод подала. Ушла бы так просто, а он пусть… - махнула неопределённо рукой.

Сын в гости долго не приезжал. В доме о нём не говорили. Только пару месяцев спустя Дарья спросила старшего, есть ли вести от брата. Тот ответил, что звонил, спрашивал о матери. Дарья удовлетворённо кивнула:

- Спрашивал, значит? Ладно, когда позвонит ещё, скажешь, чтобы приезжал.

Через неделю сын приехал. Обнял мать и долго не выпускал из своих рук. Но, когда она заглянула ему в глаза, взгляд свой виновато отвёл.

- Ма, я тут… в общем, жениться собрался.

- Жениться? С одной, значит, развёлся, на другой жениться собираешься. Ну-ну, и кто же такая прыткая, которая семью разрушила, дитё без отца оставила?

- Мы вместе приехали. С Клавой. На остановке она сидит. Боится. С ребёнком…

- С каким ещё ребёнком?

- Мальчик у неё, пять лет ему.

- О, байстрюк, значит. Что ж ты, сынок, свою дочку бросил, а чужого будешь воспитывать? Не надо мне во дворе сук всяких вместе с их байстрюками. Посидит на лавочке, подождёт. Пускай люди полюбуются на кралю твою, что семью разрушила.

Дарья, выговорившись, успокоилась и принялась за угощение. Сын ел неторопливо, как обычно. Видно, боялся навлечь на себя материнский гнев снова. После обеда посидел ещё немного и уехал. Соседи видели, как на остановке подобрал сидевшую там женщину с ребёнком. Спросили об этом Дарью. Она ответила, как отрезала:

- Полюбовница это его со своим байстрюком.

Больше никто ничего у неё не спрашивал.

Сын стал приезжать, как и раньше, раз в две - три недели. Часто приезжал вместе с женщиной и с ребёнком. Дарья их не приглашала. Они так же сидели на остановке и ждали, когда он поедет обратно.

Так прошёл год. Мать не спрашивала его о семейной жизни. Однажды сын, глядя в сторону, произнёс:

- Ребёнок у нас будет - может, пустишь моих в дом? Холодно на улице, да и люди смеются…

- Смеются, говоришь? С таких и надо смеяться. Чтоб чужих мужей не уводили, детей сиротами не оставляли…

Замолчала. Молчала долго, минут десять. Потом вздохнула и, не поднимая на него глаз, смилостивилась:

- Иди уж, зови. Дитё, то, что будет, ни при чём…

Когда все вернулись обратно, Дарья, мимоходом взглянув на ребёнка, внимательно оглядела женщину. Отметила про себя ладную фигуру. Заглянула в глаза новоявленной невестки, поняла - та влюблена, как кошка.

- Сколько? - кивнула на живот женщины, лишь слегка округлившийся.

- Три, - Клавдия ответила поспешно, и тут же опустила глаза.

Дарья ничего не сказала. Молча поставила на стол угощение. Клавдия к еде не притронулась. Мальчик ел, уткнувшись взглядом в тарелку. Когда доел всё, на вопрос Дарьи, будет ли ещё, испуганно замотал головой.

Провожать гостей за калитку Дарья не вышла. Кивнула головой на прощанье, и всё.

Они стали приезжать раз в месяц, не чаще. Дарья наблюдала растущий живот невестки, но ничего никогда не говорила, как будто и не было этого живота. Когда сын в очередной раз приехал один и сообщил, что родился мальчик, проронила только:

- Ну, пускай растёт, если родился…

Когда приехали с ребёнком в гости, Дарья взглянула на внука и произнесла только:

- Не похож...

Лицо невестки пошло пятнами, но она ничего не сказала.

Через несколько только лет, когда внук уже пошёл в школу, Дарья, глядя на него, скупо произнесла однажды:

- Похож... В нашу породу...

Жизнь продолжалась. Внуки вырастали, появлялись правнуки. Дарья жила одна, на своих ногах ходила и своими руками с хозяйством справлялась почти до восьмидесяти. Потом как-то сразу почувствовала себя старухой. Тут и болезни стали наваливаться одна за другой.

Дарья болела долго. Пару лет пролежала в постели после того, как сломала ногу. К тому времени она уже жила в семье младшего сына, в дачном посёлке. Невестка ухаживала за ней как полагается. Благодарности за это от Дарьи не получала, но и нареканий - тоже. Обе были удовлетворены и, казалось, даже счастливы своим теперешним положением.+

 

Умерла Дарья летом. Тихо и спокойно. И даже улыбка появилась на лице её, словно радость какую она узнала. Или осознала просто, какой радостной была её жизнь.