Русь утренняя. Глава шестая

РУСЬ УТРЕННЯЯ

 

Эпическая поэма

 

Глава шестая

 

 

Договор между греками и болгарами.

Подкуп печенегов. Осада Киева. Хитрость

подростка. Освобождение. Просьба княгини

Ольги. Православные похороны. Перемены

на Дунае. Третий болгарский поход.

«Иду на вы!» Греки откупились.

Царь Иван Цимисхий. Формирование армии.

Молитва перед выступлением. Проход через

Балканы. Разгром дружин Святослава. Битва

за Преславу. Снова Доростоль. Последнее сражение.

Днепровские пороги. Смерть Святослава.

 

 

 

Как злобные деянья не плети,

Они всегда свою проявят сущность.

Или врага Христова во плоти,

Или еще какую-нибудь сучность.

 

Раскрылся план посланца из Афин.

Никифор-царь в Болгарию посольство

Направил с изобильем лучших вин

И прочего земного хлебосольства.

 

Царь им сказал: «Мы с вами земляки,

И более — породы христианской.

Помиримся. Пускай умрут враги

От злобы сатанинско-окаянской.

 

Совместными усильями по ним

Ударим изнутри мы и снаружи.

И пусть они рассеются, как дым,

Который никому из нас не нужен».

 

Петру известье это, как елей,

Пришлось по сердцу. И вещают были,

Они совместным даром поскорей

Кочевных печенегов подкупили.

 

Чтоб те, пока в отлучке грозный князь,

Как в мышеловку, изловили Киев.

Там нет защиты. Оная снялась

И подалась в разъёзды полевые.

 

И вот уже кочевников орда

Сплошным кольцом столицу окружила.

Нет хода ни оттуда, ни туда,

И жизнь своё движенье прекратила.

 

Княгине надобно послать гонца,

Чтоб сообщить владыке Святославу,

Что Киеву не долго до конца,

Что он попал в опасную облаву.

 

Послать бы, кто проворней, на поля,

Где воинство, в ученьях упражняясь,

Не знает, как любимая земля,

Мрачнеет, к явной гибели склоняясь.

 

Но тёмной темью воинство стоит

Вокруг раскидистых столичных башен,

Меж воинами мышь не пробежит,

А человек тем более не страшен.

 

Но вот перед княгиней мальчуган

Является со старенькой уздечкой.

«Я родом печенег. Мне этих стран

Знаком язык. Я запросто за речкой,

 

Сказавшись пастушонком, окажусь.

И вот он за рекой «кобылку ищет».

Теряется в орде. Какая Русь —

Когда совсем не русские глазищи!

 

И вот он на ворованом коне

К отряду удалившемуся мчится.

Потом по запроточной стороне

К столице пленной конница стремится.

 

И так удар был страшен и ретив,

Что в ужасе велкиком печенеги

Умчались в степь, у стен кремля забыв

Свои рыдваны, брички и телеги.

 

А тут нагрянул сам великий князь.

В своей обычной княжеской натуге,

Наисветлейшим гневом распалясь,

Всех печенегов разогнал в округе.

 

«Родная мать! — он Ольге так сказал. —

Я Днепр люблю, но мне Дунай дороже.

Я там столицу новую создал.

Она не Киев, но зато моложе».

 

«Сынок! Уже мои на склоне дни, —

Сказала Ольга. — Мечь ты грозно точишь.

Но ты меня сперва похорони,

А после станешь жить, как сам захочешь».

 

По завещанью Ольгу погребли

Не как язычницу, но христианку.

В Христовом храме службу провели.

Все жители собрались спозаранку.

 

И хоть, конечно, верою пленён

Был византийской далеко не каждый,

Но преклоненье — русичей закон,

Особенно перед персоной важной.

 

Стрелой владыка мчится на Дунай,

Но, Боже мой, как всё тут изменилось.

Был разорённый, разобщённый край,

А нынче всё срослось, соединилось.

 

И в первом же начавшемся бою

Болгары встретили пришельцев смело,

И показали выучку свою,

И отступили стройно и умело.

 

«Ого! Без греков тут не обошлось! —

Смекает князь. — Приметы их науки.

Вот выплесну на богомольцев злость,

И дотяну до христарадцев руки».

 

И снова всем известные броски,

Которых все соперники боялись

И от которых сильные враги

Как от великих бедствий разбегались.

 

Один из литераторов сравнил

С бросками барса эти продвиженья.

Великим правдолюбцем автор был,

Граничит с истиной его сравненье.

 

Быстрее, чем в предшествующий год,

Он по своей Болгарии промчался.

Всех подчинил, и служек, и господ,

И за царя пленённого принялся.

 

«Ну что, Борис! С Перуном поборись.

Сознайся, чем грешны передо мною

Афины? А грешны, так помолись.

Они заставили пойти войною?»

 

«Иван Цимисхий. Он их новый царь.

Он подчинить решил весь край болгарский». —

«Ну подожди, афинский государь!

И ты нарвёшься на подарок адский».

 

И он берёт перо, из царских книг

Страницу вырывает, что почище:

«Иду на вы! Готовься, еретик», —

Выводит князь непишущей ручищей.

 

Недолги сборы были, как всегда.

Сговорчивы в войну народ с народом.

И вот уже несметная орда

Идёт к Царьграду огненным походом.

 

Всё перед войском стонет и горит,

До неба тучи пламени и дыма.

«Неладно, — царь афинский говорит. —

Не справиться с пришельцами такими».

 

«Есть старый способ, — следует совет. —

От скифа можно мигом откупиться.

Подарков больше дать, и горя нет.

И он опять домой к себе умчится».

 

Так получилось и на этот раз.

С тяжёлыми и многими дарами

Ушли войска. Куда тебе Кавказ.

Чем не война с покорными царями.

 

Но царь Цимисхий был не тем бойцом,

Чтобы при первой трудности сдаваться.

Он был с искусством воинским знаком,

Был терпелив, умел, как лев, сражаться.

 

Среди борцов он равного не знал,

С разбега на коня легко садился,

Из лука лучше всякого стрелял,

Короче, для войны Иван родился.

 

И только русский князь войска увёл,

Как тут же по селеньям Византии

Наборы поголовно произвёл

Царь в новые дружины боевые.

 

Наверное, и года не прошло,

А армия Афин такою стала,

Что сам бы Святослав сказал: «Зело!»,

Не удивившись этому ни мало.

 

Но царь Иван об этом знал и сам.

Однако перед тем, как в путь-дорогу

Отправиться, пошёл в Великий Храм

Молиться Богородице и Богу.

 

Молитва длилась три часа подряд,

Покуда над собою не услышал:

«Поможет вам Феодор Стратилат

Иди в поход». И царь из храма вышел.

 

Войска ущельями Балканских гор

Пробрались, словно кто-то в самом деле

Помог им, скрытен, всемогущ и скор,

Так что дозорные не углядели.

 

И города, в которых Святослав

Для крепкой власти разместил дружины,

Отряды конников своих послав,

Цимисхий взял усилием единым.

 

Но на Преславу, где болгарский был

Престол, где царь Борис в плену томился,

У полководца не хватило сил,

Не день, не три тяжёлый приступ длился.

 

«Семь тысяч славных кивских бойцов

В кремле засели, — летопись вещает, —

И сколько раз отбились от врагов,

Один лишь Бог об этом правду знает.

 

У стен кремля, как мёртвые снопы,

Валились греки, справедливой кары

Не в силах избежать. Страшны судьбы

Рождённые возмездием удары».

 

И лишь когда пришельцам удалось

Поджечь прославленною нефтью стены,

Защитникам в открытый бой пришлось

Вступить с противником и непременно

 

Под натиском орды на поле лечь,

Но не бесславно, а легко, геройски.

Цимисхий произнёс в столице речь,

Героев наших похвалив по-свойски.

 

Но тут же Святославу написал,

Чтоб уводил в места родные войско.

Достаточно, мол, брат повоевал,

Довольно несуразного геройства.

 

Ты войско просишь увести? — Изволь.

На этот раз приказу подчинимся.

Но я иду с дружиной в Доростоль.

Вот там с тобой мы, братец, и сразимся...

 

Ах, мне бы летописцев древних дар

Рассказывать привольно о сраженьях!

Но дар сраженьям я уже отдал.

К тому же все сраженья — продолженья

 

Геройской жизни, ну а мне пора

Заканчивать главу о Святославе.

Куплета, может, три из-под пера,

Вернее, ноотбука. Автор вправе

 

Хотя бы мысль в рассказе завершить.

Мир заключил герой с царём Иваном.

В последней битве удалось сломить

Сопротивленье грекам. Перед станом

 

Цимисхия промчался ураган,

Явился воин в огненной одежде,

И русичам пример был чудный дан,

Привычно-славный путь закрыв к надежде.

 

А вскоре возвращался князь князей

Домой через Днепровские пороги,

И там с охраной верною своей

Попал в засаду. Печенеги строги.

 

Убили всех. А князя самого

Особым уважением почтили.

Из черепа высокого его

Подобье дивной чаши источили,

И не случалось после торжество,

Чтоб из неё они вина не пили.

 

29.08.16 г.,

Перенесение в Константинополь

Нерукотворного Образа Иисуса Христа