Кстати, о пороках…

К кому-то они сами липнут, да так, что миром отскребай – не отскребёшь!..

А ко мне хотя бы малюсенький порок прилип или напёрсточный грешок присосался!

Помню, ещё в школе: кто на уроках в картишки режется, кто девчонок за косы таскает, а мне не интересно всё это. Даже учительница моя, Елизавета Петровна, удивлялась:

«Ты, – говорит, – Ивашкин, – это я Ивашкин, – ты», – говорит, – Ивашкин, как не от мира сего. Неужели тебе никогда не хотелось мне мышь дохлую в сумочку подбросить или кнопку в обивке стула спрятать?

– Не хотелось, – признавался я.

– Странно, – недоумевала Елизавета Петровна, пожимая плечами, хотя она была женщиной исключительной доброты и душевности.

Кстати, о женщинах!

Странный они народ. Вот, к примеру, была у меня одна – Галей звать.

Так у неё неделя со вторника начиналась.

Два месяца я с ней встречался. Предложение сделал. Как полагается, по всей форме: рука на сердце, колено – на асфальте…

Галя моя, понятное дело, головой закивала, со стариками своими познакомила. Папаша у неё – забавный такой мужичок, всё «вот тебе раз!» любил повторять – достал из буфета графинчик.

– Ну что, Валера, – это я Валера. «Ну что», – говорит, – Валера, обмоем это дело, перетолкуем.

Я говорю:

– А что! Перетолковать можно. Только графинчик не надо. Не пью я.

Он посмотрел на меня исподлобья и спросил почти шёпотом:

– А ты случаем того, от алкоголя не лечился?

«Не лечился», – говорю, – потому как непьющий и некурящий…

Галочка моя как услышала это, так сразу в рёв кинулась:

– Папочка, да он, по всему видать, ненормальный! А я-то, дура, всё удивляюсь – чего это он меня в койку затащить не пытается… а вдруг ему и жениться нельзя?! А вдруг от него дети дефективными будут?! Не пойду за него замуж, и всё тут!..

Так мы с ней и расстались.

 

Потом была у меня Катя… Катенька…

Но с ней дальше зашло – три года вместе прожили. Детишек, правда, не было, но тут я не виноват. Катя сразу объявила:

– Или мы вдвоём, или я одна… Третий лишний!

Прожили мы с ней, значит, незабываемые эти три года. Хорошо ли плохо – неважно, не об том речь сейчас…

Но однажды… Прихожу домой. Как обычно, букетик цветов ей подаю.

А она!.. Цветы мои в мусорное ведро бросила и пошла, и пошла голосить:

– Да что это мне за наказание такое! Все бабы как бабы! Мужей своих гоняют. Вениками по их пьяным мордасам хлещут… а у меня… а у меня – мужик каждый день цветы приносит. Кому сказать – на смех поднимут… Уйду я от тебя… И ушла. К Пашке Пономарёву ушла!

Так он её через три дня с балкона выбросил. Благо, второй этаж был.

И что вы думаете? В милицию пошла? В прокуратуру? Как бы не так! В магазин пошла… Винцо… сальцо…

Короче, помирились они…

 

А мне куда деться?

От нечего делать в институт поступил. Закончил с отличием, механиком работать стал.

Работа, я вам прямо скажу… Не соскучишься… Слесари: один в загуле, другой в прогуле, третий – на больничном сидит. Только и слышу: Ивашкин, сюды… Ивашкин, туды… За четверых пашу. КПД – ноль!

Вызывает меня однажды начальник в кабинет свой. А там в табачном дыму дву… да что дву, пятиэтажный мат плавает…

Захожу и слышу:

– Слабак ты, Ивашкин, для своей должности. Давай расставаться по-хорошему.

Тут я не выдержал и как рявкнул:

– Да идите вы!..

От неожиданности начальник мой чуть язык не проглотил. А зам по оборудованию, Иван Иванович, осторожненько так сзади подкрался и говорит:

– Ну-ну, голубчик, продолжайте, куда же нам следует идти?

И сказал я... Никогда раньше не говорил, а тут сорвалось… Да так быстро, что и сам испугаться не успел.

Но все заулыбались, обрадовались. А зам по оборудованию целоваться полез:

– Молодец, – говорит, – Ивашкин! Наконец-то человеком становишься. На, закури, Ивашкин!..

Ну, думаю, была не была… Затянулся пару раз, в голове поплыло и… что было дальше – не помню.

Но жизнь моя с той поры изменилась до неузнаваемости.