Ночь в Севастополе

Э.Б.

 

 

Да, с набережной связана - до слёз! -

пространственная память. Бой с ней, впрочем,

гремит вовсю. Но на гранитной почве,

противясь крупной битве, всходит пара

нежнейших васильков. И тонкий лёд

предшествует клубам ночного пара.

Округа представляется великой.

И чайки через миг пойдут на взлёт.

О, сколько обречённости в их криках!

 

 

И пенистые волны, будто ткань.

Верней, не ткань - секундная обшивка

для голых плит, что чествуют ошибки

большого прошлого, что клокотало в бухте.

И небо просыпает белый тальк.

И к полночи большие плиты будут

усеяны. И будет - не пробраться!

И всё сравнимо с прелестью катка,

но в несколько невыгодном пространстве.

 

 

Коринфская колонна как свеча.

И бронзовый орёл на ней как пламень,

что, впрочем, не дрожа возводит память

в ранг убеждённости, что и гранит, и возглас

не плавятся во времени.

Ничья

всех серых плит Корнилова с Приморским,

по части отпечатков, неслучайна.

И дети с дальней улицы кричат:

"Кто говорил, что будет снег с лучами..."

 

 

И умолкают.

Мыс, посредством вод,

доносит тихий голос до вершины

Центрального холма. Пусть недвижимы

сегодня плечи города, но шея

тревожит маковку. Двенадцать ровно. Вот,

вчерашние газеты. Их-то шелест

мешает здесь нам попросту проспорить:

в конце концов увидеть спешный ход

трамваев рек по бухтовым просторам.

 

 

Здесь солнечным хронометром Борей

особо дорожит. В нём есть тот стержень

с которым нет сил справится. Но с тем же, -

есть силы примириться. День замолкнет -

и корабли становятся на рейд.

Но гложет чувство, будто на зимовье.

Лишь кораблям, что, в общем-то, не верят

хронометр под светом фонарей

показывает правильное время.