Осенний клич
Оцинкованный вечер налег,
В горле осень стоит поперек.
Если б кто-то не рек, а берег,
То зачем оберег и грех?
Только мозг, как гнилой орех
В жестком черепе догм и травм.
Заварить бы хоть сколько трав,
Если б думать, что сам не прав.
В этом городе сер бетон,
Очень вяло скребет фотон
Перезрелую мглу пространств.
Из колонок играет «транс»,
И финансы - в трубу, не в траст.
Видно, медиум был мошенник,
Но от медиков лишь — по шее.
И по горлу вскрывает город
Каждый год, и всегда до упора.
То пора с топором; упорот
Каждый нар, что на нарах впору.
Осень льет из нутра потоки
Только печи топить не сроки,
Не с руки, знает третья сила,
Безусловно, не без насилья.
Как же в рифму опять, Россия!
Проложили трубу в Европу,
Прорубили окно в клоаку,
Что ж кидаться говном в писаку?
Мне не прочь бы стаканчик грога.
Я вдыхаю озноб Таганрога
И плутаю по битым дорогом,
Свою сущность под шляпой пряча,
В этой стуже сплошного срача.
И не может здесь быть иначе...
Жаль, у времени течка сучья.
И колотят по стеклам сучья,
И рыхлеет, дряхлее, разум,
Искажая реальность разом,
Чтоб почувствовать все и сразу.
Фонарям вдоль дорог сутуло,
Да и нам не хватает стула,
Как в жестокой игре из детства,
И всегда не хватает места,
Чтобы жить для себя и вместо.
Купол неба как будто треснул,
Но и то не волнует прессу.
Как же видеть людей меж спин?
Лишь вино, Таганрог и Сплин
Греют так, что засни и сгинь.
Ворошить, потрошить мозги
В белый шум, а за ним – не зги.
И не глина мы, даже не тесто.
Не придумано нужного теста,
Чтоб понять из чьего мы детства.
Чтоб узнать из какой мы схемы.
Но программа одна над всеми,
Механизм — это всё и все мы.
То животные, люди, семьи,
То планеты, жуки, растенья.
То погода до боли осенья,
То цунами и землятрясенья.
Я живу в мире хитросплетений,
Между сплетен возводятся стены,
И клокочут бесовские гены
В колком взгляде сквозного рентгена.
И, плутая впотьмах кунсткамер,
Как в каком-то неведомом храме,
Каждый хоть на секунду замер,
Меж уродцев с открытыми ртами,
Будто перед иконами стоя.
Мысли строем иллюзии строят,
Увязая в парах формалина.
Мы не тесто и даже не глина,
Мы несем свою гордость на вилах,
Для ущербных, но реже любимых.
Даже нервы натянуты туго,
Чтоб швыряться камнями друг в друга.
В цепких пальцах слепого хирурга
Острый скальпель скользит наугад…
И бредешь вдоль унылых оград,
У надгробий – убогих наград.
Вряд ли кто-то под ними так рад,
Чтоб сказать, что подземный курорт.
Только так все идет каждый год,
Вместо доктора лишь Суинни Тодд,
Да и тот весь плешивый урод.
Наша дикость смердит под белилами,
Нам бы впору меняться логинами,
Но мы лечим горбатых могилами,
И снабжаем гнилыми телегами.
Может, то и не видно за тегами,
Но вполне ощутимо под «ягами»,
Вместо граждан мы стали дворнягами,
И пустыми бездумными скрягами.
Осень в горле стоит поперек
Я бреду вдоль разбитых дорог,
Не жалея ни мыслей, ни ног.
Хорошо, не придет «воронок»,
Только дикость, увы, не порок.
Обивать за порогом порог,
Чтоб добиться какой-то подачки,
Становясь, как изгой на карачки.
И пусть спустит курок прокурор,
Что судить под копирку так скор,
И во взгляде заплывшем – укор,
Очень впору бы - наперекор,
Но идут все лишь на перекур
Или через дорогу, к ларьку.
Адвоката берут напрокат,
Как какой-то живой суррогат,
Справедливо для тех, кто богат,
Безысходно для тех, кто наг.
Все так было и будет так.
Я не знаю, как можно здесь
Думать, что ты не сточная взвесь,
Думать, что на своих стоишь
И чего-то действительно стоишь.
Тот, кто выбран, всегда бесстыж,
Даже если у власти - ты ж.
Пусть все будет кошмарным сном.
Да и черт бы тогда был с ним!
Лишь проснуться - ты свеж, и нов,
Но мы так бесконечно спим…
