-Иди куда нибудь, приткнись часа на два. Раньше не управлюсь.

Наладчик, Иван Кузьмич, сдвинул очки на лоб и потёр воспалённые глаза кулаками. Большой токарный станок был похож на остывающий труп лошади. Потёки масла оставляли на его боках грязные разводы. Лидке сразу стало холодно, и она поёжилась, сунув руки подмышки.

-Я в модельную пойду, к Валентину.

-Ладно. Отремонтирую, пришлю Сергуньку за тобой.

В небольшом пристрое у Валентина горел горн, пахло угольной пылью и окалиной. Хозяин возился с большим листом жести: что-то чертил, резал ножницами и гнул. Напротив наковальни, прибитой скобами к огромному пеньку, на скамейке развалилась Верка, уборщица стружки. Она расстегнула телогрейку, одетую поверх халата, вытянула ноги в огромных кирзовых сапогах с обитыми железом носами и сладко позёвывала. Лидка присела рядом.

-Слыхала? В Подгорах волки учителку сожрали.

Верка заулыбалась, словно сообщила приятную новость.

-Как сожрали? Живую?

У Лидки мурашки побежали по коже, а Верка развеселилась ещё больше.

-Мальчишки из Рождественного рассказывали, в инструментальном работают. Она ночью из школы шла, так её прямо у дома и разорвали.

Лицо уборщицы сразу стало печальным и даже скорбным.

-Чтож, там одни бабы да детишки. До утра никто и не вышел.

Они посидели ещё молча. В дверь заглянул пацан лет тринадцати, фрезеровщик с участка механика.

-Верка! Тебя мастер ищет,ругается на чём свет стоит.

-Ему только лаяться.Скажи, иду уже.

Подхватив скребок и огромную лопату уборщица пошла в цех.

Спать расхотелось. Из головы не выходила история с учительницей. Волков, действительно, развелось прорва. В деревне всех собак на улице передушили. В прошлом году, когда она школу бросила, а на завод не устроилась, на рождество гостила у бабушки. Засиделись до поздна, стряпали из горсти ржаной муки и паренной тыквы подобие пирога. Лидка подошла к окну. Ночь была светлая- пресветлая, огромная луна катилась по небу. И вдруг свет заслонила чья-то тень. Через стекло на Лидку уставились два жёлтых глаза. Ноги у неё подкосились.

-А-а-а-

-Что ты, что ты...

Бабушка подхватила её сзади.

-Там волк.

-Почудилось тебе. Откуда в деревне волкам взяться.

Наутро Лидка сходила к окну с улицы. Там уже бабушка поорудовала метлой, но чуть дальше на снегу виднелись отпечатки огромных лап.

Валентин согнул из своей жестянки ведёрко и ,отчаянно матерясь,тыкал в шов большим медным паяльником.

-Кислоту травить надо. Ты что не спишь?

-Верка напугала, не по себе как-то.

-Да, война всю нечисть подняла на людей.

Он снял с гвоздя шапку, бушлат.

-Кто спросит--в гараж пошёл, цинк нужен.

Лидка осталась одна.

Усталость разламывала тело. Сейчас бы в постель, а лучше на печку .Второй год идёт война, а кажется вечность. Папа ушёл на фронт на третий день, и только одно письмо успели получить, а потом извещение: пропал без вести. Маминой рабочей карточки не хватало на жизнь. Она работала санитаркой в госпитале. Младшую сестрёнку, Ниночку, устроили в ФЗО, а Лидка тоже пошла в госпиталь. Но работать там она не смогла. Кровь, стоны, крики раненных, каталки с мертвецами. Б-р-р... Лучше на завод. Домой ездит редко--далеко, а выходных почти не бывает. Последнее время и в общежитие не появляется. Дрова кончились, топят всяким мусором, а здесь можно отыскать тёплый уголок.

Лидка бесцельно бродила по пристрою. На верстаке у Валентина в беспорядке раскиданы киянки, молотки, паяльники. В большом стеклянном

флаконе с широким горлом жидкость--кислота. Она взяла его и ототкнула пробку: в нос ударил резкий запах. Сердце её неожиданно забилось: вот он долгожданный отдых.

Говорят кислота до самой кости кожу разъедает, но если совсем немного, только чтобы недельку дома побыть. Уже не соображая Лидка завернула рукав телогрейки. Сначала хотела плеснуть прямо из бутылки, но раздумала. Оторвала полоску ветоши, подцепила её щепкой и опустила в кислоту. Достав мокрую тряпку она приложила её к тыльной стороне кисти левой руки и слегка повозила её. Кожу сначала защипало, а затем стало припекать, как от горчичника. Она сбросила ветошь, но куски разлезшейся ткани повисли на коже. Большое белое пятно красовалось на руке.

-Дура, ты что делаешь, дура.

Подбежавший Валентин схватил её в охапку и подтащил к баку с водой.

-Снимай телагу.

Трясущимися руками он открыл краник.

-Кофту тоже снимай.

Перепуганная Лидка разделась до ночной рубашки. Рука уже горела.

-Суй руку под кран. Только не три.

Валентин метнулся к шкафчику, принёс крохотный обмылок.

-Помыль , но не нажимай.

Всклипывая, Лидка принялась мылить пятно.

Валентин, озираясь на дверь, зло ей шептал.

-Дура, это же "самострел". Тебе четырнадцать есть?

-В том месяце было.

Впаяют тебе лет пять лагерей, будешь знать. Кольку Зыряного помнишь?

Кольке Зырянову осенью отрезало фрезой два пальца. Из больницы его забрали в НКВД. В цехе провели собрание и разъяснили--за членовредительство карать будут строго. Кольке присудили пять лет.

-Руку облила, а кофту и телагу нет. Любой дурак догадается.

Валентин уже колдовал с Лидкиной одеждой.

Обработав рукава, он тоже сунул их под воду.

-Одевайся и дуй в медпункт. Скажешь , мне помогала и опрокинула флакон с кислотой. Я свидетель.

В санчасти старый фельдшер удалил пинцетом остатки ветоши, промыл мыльной водой рану и заставил Лидку держать руку под краном.

-Сколько лет Вам, барышня?

-Четырнадцать.

-Давно работаете?

-Год.

-Ох, девоньки, девоньки.

Он долго что-то писал, склонившись над столом.Медсестра что-то шептала ему в ухо. Лидка прислушалась.

-Кофта у неё красная, а ткань на ране--голубая.

-Ткань с телогрейки.

-Телогрейка скорей синяя.

-Ой, Леночка. Скучно Вам у нас. В госпитале и врачи молодые, и выздоравливающие симпатичные.

Леночка сердито отпрянула и пошла к двери.

-Доложить мы всё равно обязаны.

-Доложу непременно.

Ожог становился коричневым и внутри него появились мелкие кровяные пузырьки.

Яков Лейбович, так звали фельдшера, наложил лёгкую марлевую повязку.

-Облепиховым маслом бы хорошо, но если нет, то лучше ничем не мазать. Берегите от грязи. На десять дней дам Вам освобождение.

Выписывая справку, в пол голоса наставлял Лидку.

Пойдёте с этой бумажкой в особый отдел, стойте на своём--нечаянно. Кто нибудь видел?

-Валентин.

-Что он видел?

Я ему помогала ведро паять, он и видел.

Яков Лейбович повеселел.

-Вот и хорошо.

В особом отделе за барьером сидели молодой щекастый офицер и пожилая усталая женщина в гимнастёрке и синей юбке. Лидка протянула свою справку.

-Ещё одна дезертирша. Что-то они сегодня косяком идут.

-Не пыли, Пылеев. Дай сюда.

Женщина отобрала у офицера бумажку, прочитала, заглянула в журнал.

-Пропусти.

За перегородкой она усадила Лидку ,дала ей листок, ручку, подвинула чернильницу.

-Пиши.

-Что писать?

-Всё, как было. Ты из десятого цеха?

-Да.

-Пиши, а я пока в цех схожу. Лейтенант, помоги девчонке.

Лидка склонилась над листком. Написала,как у неё сломался станок, как она пошла греться в модельную. Ей часто приходилось помогать Валентину, так что и с этим трудностей не было. Увлёкшись, она не заметила, как лейтенант встал со своего места и стал читать через плечо. Неожиданно он выхватил листок и, сев на место начальницы стал орать на Лидку.

-Что ты врёшь здесь. Мы всё уже знаем. Сначала ты станок сломала, а когда со смены не отпустили, плеснула на себя кислотой. Нам позвонили.

Лидка обомлела. Кто позвонил? В цехе телефон только у начальника. Вспомнила злые глаза медсестры. Вот сука. Впервые она выругалась даже про себя.

-Кто ещё в сговоре, говори. Врач этот, еврей? Он сегодня штук десять освобождений выдал. Саботируете? Папа твой без вести пропал, к немцам сбежал наверное, и ты туда же?

Он раскрыл и положил перед собой картонную папку. Лидка узнала на первой страничке свою фотографию, сделанную при поступлении на завод.

Лейтенант постучал ногтем по листам.

-Здесь ты у меня вся, как вошь на гребешке. Раздавлю, только брызнешь.

Она сидела низко наклонив голову и молчала.

-На меня смотри, не прячь глаза. Как шкодить да государственное оборудование портить, так смелая, а тут язык отнялся?

Он схватил Лидку за больную руку, та вскрикнула от боли. Слёзы покатились у неё из глаз и она зарыдала, тяжело, по-бабьи. Ей хотелось впиться ногтями в его сытую рожу, оттаскать его за волосы, но она только вжалась в стул и закрыла лицо руками.

Что здесь происходит?

В отдел в шинели и в шапке вошла начальница.

-Признаваться в членовредительстве не хочет. Сказки нам сочиняет.

-Не пыли, Пылеев. Два свидетеля у неё: уборщица и лекальщик.

-А медсестра звонила?

-Медсестра дура. Чтобы в медпункте жопу просиживать, она что угодно

увидит.

Уходя Лидка слышала спокойный голос женщины

Баран ты лейтенант. Орден за "самострел" не дадут, а если план завод не выполнит, сам тайгу пилить поедешь. Эту соплячку за хорошую работу отре- зом на платье наградили.

Через десять минут Лидка была за проходной. Уже стемнело. В распоротый с низу, изъеденный кислотой рукав телогрейки пробирался февральский мороз. Идти в холодное общежитие не хотелось. Мама наверное на дежурстве и дома не топлено и голодно.

-Добегу -ка я к тётке в Петра-Дубраву.

Она решительно свернула на знакомую тропку.Бежать было не далеко: три километра через поле и ещё с километр через лесок. Вспомнился Веркин рассказ о волках-людоедах.Но страшно уже не было.