Виталий Мамай. “Аньезе.”
Виталий Мамай. “Аньезе.”
...и Аньезе избавится даже от пеплума от простого,
и пойдет по Марсову полю кричать, что она Христова,
добредет до самого Тибра почти нагая,
говоря прохожим, мол, не пойду за Гая,
сестрам хочется замуж, но я другая,
мне не нужен никто из плоти, души и крови,
и фарнезский бык не всякой сойдет корове...
Так она говорит, а ее несет в лупанарий стражник,
и она там одна, только в плошке масло, на стенке бражник,
а она ему о близком своем, искомом,
если горлом слова - говорить можно и с насекомым...
Впрочем, скоро ее казнят. И в холодном немом железе
обретет и покой, и счастье свое Аньезе.
Так бывает. В любой аскезе, в служеньи всяком
наступает момент, катарсис, финал, ver sacrum,
неспособность к сопротивлению, и уже ты
не отводишь глаз от себя в ореоле жертвы...
... Только вечности нет ни на небе, ни на земле в помине.
Далеко не для всякой Аньезе находится Борромини.
Ver sacrum (лат.) - священная весна
Пожалуй, начнем не с литературоведения, а с толкования. Потому что, если непонятно, что написано, то и неинтересно как. Но некоторые моменты я буду отмечать по ходу разбора.
Должна признаться, благодаря стихам этого автора я узнала о мировой художественной культуре, наверное, больше, чем за предыдущую жизнь. Это стихотворение не стало исключением, пока читала - гуглила и открывала для себя многое и многое. Прежде, чем разбирать стихотворение, давайте поговорим “о чем оно, вообще?”.
Итак, Аньезе. Она же Агнесса (Аньесса) Римская. Постараюсь изложить историю в двух словах (скомпилировала из разных источников):
“В далекие времена, Римом управлял некий Семпроний. Сын этого префекта был безнадежно влюблен в юную девушку по имени Аньесса. Градоначальник приказал привести девушку и предложил ей отречься от христианства. Ее отказ привел его в бешенство: он распорядился тотчас же раздеть ее и бросить на потеху публике на стадионе Домициана. И тут на глазах у толпы случилось чудо: волосы девушки мгновенно отросли и прикрыли ее наготу. По законам того времени запрещалось казнить девственниц. Юную Аньессу отвели в притон (лупанарий) с целью надругаться над ее невинностью. Однако, на нее никто не позарился. Согласно легенде, мрачное помещение, в котором находилась девушка, вдруг озарилось ярким светом. А сын префекта, сраженный невидимым ударом, упал бездыханный. В отчаянии Семпроний стал умолять Агнессу вернуть жизнь его сыну. После молитв девушки юноша ожил, вскочил и побежал по улицам города, славя христианского Бога и его силу в воскрешении простых смертных. Однако это не понравилось жрецам. Они объявили Агнессу колдуньей и потребовали сжечь ее на костре. Как только языки пламени коснулись ступней великомученицы, случилось другое чудо: огонь внезапно погас. Тогда юную девушку заклали как агнца.”
Ну, а теперь разберем текст стихотворения.
“...и Аньезе избавится даже от пеплума от простого,
и пойдет по Марсову полю кричать, что она Христова,”
Стоит обратить внимание на то, что текст начинается с отточия. То есть мы видим историю не с самого начала, а сразу оказываемся в центре динамично развивающихся событий.
Итак, главная героиня избавляется от “пеплума” (для тех, кому лень гуглить - верхняя одежда в древнем Риме). И идет по Марсову полю (и снова, привет гуглу) — так называлась часть города Рима на левом берегу реки Тибр.
Рядом с определением “Христова” напрашивается слово “невеста”. Причем, в этом случае “Христова” будет иметь гораздо больший оттенок притяжательности, чем в стандартном толковании. То есть, девушка настолько предана своей вере, что категорически отказывается выходить замуж, даже под угрозой смерти.
“добредет до самого Тибра почти нагая,
говоря прохожим, мол, не пойду за Гая,
сестрам хочется замуж, но я другая,
мне не нужен никто из плоти, души и крови,
и фарнезский бык не всякой сойдет корове…”
Здесь первые четыре строчки не вызывают вопросов, оставляя общее ощущение динамики происходящего (кстати, немного отвлекусь от сюжета и скажу, что отчасти эффект динамичности достигается засчет добавления третьей строки - на протяжении всего стихотворения рифмовка строк идет попарная, а здесь, внезапно - три строки). Со смыслом первых строк все ясно, а вот фарнезский бык снова заставляет задуматься. “Знаменитая мраморная скульптурная группа, изображающая казнь Дирки братьями Амфионом и Зефом за жестокое обращение с их матерью Антиопой. Братья привязали Дирку к рогам разъяренного быка, растерзавшего её”. Я думаю, это аллегорическое изображение мужчины как такового: фарнезский бык является воплощением идеи торжества справедливости - казалось бы, что может быть лучше? Но даже такой - самый лучший - он ей не нужен, она Христова...
“Так она говорит, а ее несет в лупанарий стражник,
и она там одна, только в плошке масло, на стенке бражник,
а она ему о близком своем, искомом,
если горлом слова - говорить можно и с насекомым…
Впрочем, скоро ее казнят. И в холодном немом железе
обретет и покой, и счастье свое Аньезе.”
Собственно говоря, это изложение вышеописанной истории, с добавлением небольшой, но очень важной детали. Бражник на стенке превращает изложение исторических событий в настоящую поэзию, вызывая эмоциональный отклик читателя. С этого момента Аньезе становится гораздо реальнее, по крайней мере, в моем восприятии. Кстати, бабочку можно воспринимать как символ быстротечности, кратковременности жизни, ведь они живут не дольше трех недель. А можно пойти дальше и представить себе бражника “мертвая голова” с отчетливым рисунком человеческого черепа.
Лупанарий (от лупа- волчица, так в др. Риме называли и проституток) представляется тюрьмой с темными каменными стенами, "только в плошке масло", и этот светильник позволяет увидеть на стене ночную бабочку - бражника - кроме него, здесь нет слушателей, а ей надо говорить - кому- нибудь: прохожим, стражнику, насекомому... У нее "горлом слова". Эта переполненность своей идеей, выплескивающейся вовне, выражается и в неполных предложениях, и в обилии сонорных согласных: р, л, м, н- “горлом слова - говорить можно и с насекомым”.
А потом эта взволнованность прерывается коротким и каким-то "обыденным" предложением : “Впрочем, скоро ее казнят”. Чего стоит только вводное слово "впрочем" - взгляд со стороны то ли равнодушного, то ли разуверившегося в возможности воплощения благих начинаний наблюдателя.
"Железо, счастье, Аньезе"- аллитерация свистящих и шипящих как бы передает звук стали - звучание клинка, ставшего орудием ее казни.
“Так бывает. В любой аскезе, в служеньи всяком
наступает момент, катарсис, финал, ver sacrum,
неспособность к сопротивлению, и уже ты
не отводишь глаз от себя в ореоле жертвы…”
И опять тот же наблюдатель: "Так бывает". Короткое предложение, описывающее любое событие жизни.
“Момент, катарсис, финал, священная весна” - градация, постепенное усиление значение, доводящее героиню до "полной неспособности к сопротивлению". И вот уже автор перешел на "ты": не отводишь взгляд... Ты сама "в ореоле жертвы" - становишься для себя важнее всего...
Наверное, это можно назвать кульминацией стихотворения. Во-первых, внезапный переход повествования с третьего на второе лицо резко усиливает эмоциональное воздействие. Речь идет уже не только об Аньезе, обращение к читателю рождает обобщение, переводя повествование на другой уровень. Во-вторых, именно в этот момент складывается впечатление, что измена все-таки произошла: “не отводишь глаз от себя в ореоле жертвы” - то есть в этот момент любишь себя больше, чем кого бы то ни было.
Кстати говоря, “катарсис” вызвал вопрос по поводу ударения. Часто звучит вариант с ударением на первый слог. Но по правилам русского языка ударение вариативно, а значит, допустим и использованный автором вариант с ударением на второй слог.
“... Только вечности нет ни на небе, ни на земле в помине.
Далеко не для всякой Аньезе находится Борромини.”
(Борромини - архитектор, выполнивший фасад церкви Сант-Аньезе-ин-Агоне.)
Повествователь подводит горький итог: "вечности нет в помине". Свидетельствует ли это об авторском разочаровании в человеческой природе или он пытается остудить чью-то пылкую восторженность?
Последняя строка, на мой взгляд, свидетельство веры автора в человеческий гений, потому что Борромини, создавший собор св. Агнессы, хотя и "находится.. Далеко не для всякой..", все же существовал.
Теперь немного о том, как написано стихотворение. Это дольник с очень красивыми и точными рифмами. Про схему рифмовки и некоторые авторские приемы я уже упоминала.
С точки зрения жанра - можно увидеть элементы баллады. Баллада - жанр лиро-эпический, то есть событийность (сюжет) соседствует с лирическим Я автора, высказываемым отношением к происходящему. Можно найти характерные для баллады элементы пейзажа - “добредет до Тибра…”. Можно говорить о романтической наполненности - обращение к древнему Риму - к старине, что тоже характерно для баллады. Еще один признак баллады - диалогическое начало. Здесь нет диалога, зато есть монолог героини, которую никто не хочет услышать.
История несомненно красивая, но ведь написана она не просто ради интересного повествования. Основная идея скрыта в кульминационных строках, ведь упоение собственной жертвенностью ставит под вопрос святость главной героини.
В творчестве Виталия Мамая есть одна особенность, ярко проявившаяся и в этом стихе. Он никогда не объясняет все до конца. Он не повторяет догм, но и не борется с ними. Он дает читателю дочувствовать и додумать финал самому. Возможно, в этом его секрет. Читатель ощущает в его тексте не лекцию, но приглашение к диалогу, к разговору на равных. Нельзя сказать, что он ставит целью ниспровержение каких-то основ. Но практически во всех его стихах лейтмотивом идет один призыв: "Не верь! Думай! Сомневайся!" Слишком тонка черта между святостью и грехом, между нормой и перверсией, между религиозным пылом на грани истерии и неоспоримой ценностью человеческой жизни, которая, впрочем, для фанатиков часто не стоит и гроша. Автор в данном тексте не проводит такой черты. Но напоминает нам о необходимости делать это.
