мой отец очень любил держать кошку на руках...
мой отец очень любил
держать кошку
на руках,
как держат ребенка.
это было странно,
но, наверное, так
выражают мужчины
свое трепетное отношение.
он любил держать ее
на руках,
разговаривал
с ней
и всегда признавал
ее частью
нашей семьи.
а сегодня ее не стало.
еще раньше
не стало
и самого отца.
и горчичное кресло,
в котором
прежде он с ней сидел,
а позже она лежала
одна,
стало совсем пустым.
она очень любила
его комнату.
после смерти
отца в ней долгие
годы
никто не жил,
а в последнее
время она
стала пристанищем
для этого
несчастного животного.
мой друг принес лопату,
и все произошло так быстро.
на улице было дождливо
и ветрено, и он спешил
на работу.
а потому коробочка
с худеньким тельцем
оказалась в земле
раньше, чем я успел
оценить трагичность
момента.
я не был сентиментален,
я очень мало плакал.
но сейчас понимаю,
насколько же быстро
пустеет мир
из тех существ,
которые были мною любимы.
в моей квартире
три комнаты.
когда-то здесь
были отец
и кошка.
теперь же остались
лишь я да мама.
насколько же больно
терять все то,
с чем ты связываешь
свою жизнь изо дня в день.
это животное жило со мной
восемнадцать лет.
оно видело, как я взрослел,
как я закончил школу,
как я плакал по первой любви,
как фотография отца с черной
лентой вначале стояла
со свечкой,
а после свечу убрали,
а после убрали и
фотографию.
когда я уезжал,
она металась по дому,
искала меня.
когда я бывал в больнице,
она приходила
к матери
и прижималась к ней,
как будто знала,
что маме нельзя
оставаться одной.
нет, я не был
сентиментален,
и сейчас, пожалуй,
не стал.
за окнами воет,
деревья гнутся -
в такую погоду
наверняка они
падают на машины;
выключается электричество
и не контачит интернет.
мой друг уехал довольно
быстро,
оставив лишь лопату,
к которой прилипла
сырая земля со двора,
в котором никто
никого еще
не хоронил.
наверное, это очень смешно,
что я здесь рассказываю
о животном,
а не об отце,
но мне кажется то,
что с этим животным
ушло то последнее,
что хоть как-то
напоминало о нем.
и теперь так пусто.
мать ставит чайник,
предлагает мне посмотреть
телевизор,
где показывают, насколько
бушует стихия
сегодня в одессе.
и ведь по большому счету
больше нет никого,
кроме нас двоих.
ни в городе, ни в квартире.
так грустно.
я не был сентиментален,
но мне очень хочется
плакать.
мне кажется, что все,
что мы любим,
бросает нас в одиночестве
лишь для того, чтобы мы
вспомнили,
что жизнь - это страшно.
и если есть бог
и все души идут в его мир,
почему же так больно
нам их терять здесь?
если наш мир лишь
смутная тень
его мира,
прекрасного, солнечного
и счастливого,
то почему же так бьется
сердце и ком подступает
к горлу?
а может, все это ложь,
и нет никакого бога?
иначе не мог же я
мучиться от того,
что теряю тех, кого любил,
если бы их ожидало
лучшее будущее,
чем то настоящее,
которое есть у меня.
а может, я просто дурак,
который не понимает
совсем ничего.
так просто судить о смерти
абстрактно,
в целом,
пока в твоем доме
какой-то кусочек
навсегда не пустеет
от чьего-то отсутствия.
я никогда не писал
об отце,
я никогда не любил говорить
об этом,
у меня всегда
все было " окей" -
с девушкой и с друзьями,
с преподавателями и
даже с мамой.
что бы я ни испытывал,
как бы меня ни разрывало -
у меня всегда все было
"окей".
и даже сегодня,
когда я со слезами
на глазах
вывожу эти строки,
я помню, что у меня
"всё окей".
я встану, посмотрю
в зеркало,
на свои покрасневшие
глаза
и подумаю,
что неплохо бы выпить.
напиться так,
как не пил
с тех самых пор,
когда просыпался
облеванный
на полу между кроватями,
не помня, что было вчера.
но у меня не осталось
сил даже на это.
алкоголь требует мужества,
требует действия,
требует жестокости
и презрения ко всем трудностям.
у меня же осталось лишь
горькое сожаление
и безразличие
перед лицом
неизбежности.
кресло пустует.
все миски, еще с утра
стоявшие на кухне,
будучи наполненными
молоком и кормом,
покоятся в мусорном баке -
собственно, там же, где
и ее туалет -
над которым она умерла.
я знаю, что это нелепо
писать о кошачьем туалете,
но как представлю,
что она в последней
попытке,
уже будучи неспособной
передвигаться,
все же добралась до него,
пытаясь
сходить,
чтобы не нагадить
в квартире,
вызывает у меня еще
большее желание слез.
я подхожу, обнимаю мать,
не выдаю ничего,
что творится у меня внутри.
говорю, что, мол,
на улице все по-прежнему -
ветер и дождь.
сажусь за стол,
закуриваю сигарету.
смотрю в телевизор
и делаю вид,
что совсем не чувствую,
что в доме нашем стало
еще холодней
и что мы здесь действительно
только вдвоем,
без ощущения
хоть какой-то
части живого тепла
из соседней комнаты.
