БУРАН В СТЕПИ

"Моральную ценность должно усматривать только

в том, что поступок совершают из чувства долга."

Иммануил Кант, немецкий философ (1724-1804)

 

С коллегой по работе мы спешили в УВД после обеденного перерыва. На дворе стояла золотая осень. Кругом лежали жёлтые листья, давно слетевшие с многочисленных деревьев, растущих вдоль всей центральной улицы города, у самой кромки тротуара. На некоторых оголённых деревьях сохранилась часть листвы. Порой их нещадно бил неизвестно откуда налетевший порыв холодного ветра. От этого они бились о мокрые ветки, поворачиваясь в разные стороны, показывая свои потемневшие прожилки. Какой-нибудь случайно оставшийся листок после недолгой борьбы отрывался от веточки и опускался на землю, если позволял настойчивый ветер, или вместе со своими листьями собратьями им подгоняемый мчался над тротуаром в конец улицы.

Хотя ещё совсем по-летнему светило солнце, а уже не было никакого тепла, который, видимо, вместе с листьями уносил злой ветер. Потому люди было тепло одеты. В своей куртке с меховой подкладкой я себя чувствовал довольно комфортно. Страдали только руки. Им было всё время холодно. Поэтому я после недолгих колебаний надел кожаные перчатки, которые в холодную погоду всегда носил с собой. Из прохожих только у меня на руках красовались чёрные перчатки. Товарищ не удержался и спросил, в честь чего я их напялил. Я ответил коротко: «Потому что в прошлом году по глупости их отморозил. Теперь они от любого холода страдают в первую очередь». Видел, что товарищ ждёт дальнейшего объяснения. Но я ничего не стал рассказывать, так как мы подошли к УВД. Надо было приступать к работе.

 

Было время, когда при любой поездки следовало приложить много усилий, чтобы купить билет на транспортное средство. В своём городе билеты на поезд я приобретал с помощью сотрудников железнодорожной милиции. Однажды, когда я должен был ехать на курсы усовершенствования в высшую школу милиции

Омска, руководство областного главка из-за отсутствия в кассе билетов на много дней вперёд мне его приобрело в купейный вагон только через обком партии. Для партийных работников в кассах железнодорожного вокзала всегда имелась бронь на билеты для поездки в любом направлении. Иногда эта бронь снималась буквально за несколько минут до отхода поезда. Потому возле касс до последнего всегда стояли пассажиры в надежде приобрести билет за счёт снятой брони. Каково было моё удивление, когда в купе я оказался в гордом одиночестве. В некоторых купе вообще не было ни одного пассажира. И это в то время, когда в кассе на этот поезд чуть ли ни на месяц вперёд не было ни одного билета.

 

В этот раз из Одессы я возвращался на пассажирском автобусе, шедшим до Симферополя. На поезд достать билет не удалось даже моему свояку, друг которого работал в КГБ и курировал железную дорогу. Он оказался в отпуску. Поэтому я рад был автобусу, так как не опаздывал на работу. Просто на дорогу ушло бы больше времени. Надо было ещё из Симферополя добираться до моего города. Ничего страшного. В тёплом автобусе время можно было скоротать во сне.

 

В Одессу я приехал, когда стояла тёплая ласковая погода, хотя была середина осени. На мне было лёгкое осеннее пальто и модная фетровая шляпа с поднятыми вверх полями. Из тёплых вещей у меня был только большой яркий мохеровый шарф. Его я достал в магазине по великому знакомству, и надел только потому, что был он вызывающе красив. Конечно же, ни о каких перчатках не могло быть и речи. В Одессе я пробыл весь свой отпуск, около месяца. За это время погода менялась несколько раз. Солнце стало часто закрываться облаками, и начинал моросить нудный холодный дождик, иногда сменяемый мокрым снегом. Свояк предлагал мне зимнюю норковую шапку и тёплую кожаную куртку, которых у него было несколько. Я отказался категорически. Мне казалось стыдным молодому здоровому парню сидеть в тёплом автобусе в зимней куртке и шапке. Пассажиры видели бы во мне старого деда, который, как обычно, говорят в подобных случаях, собрался на Северный полюс.

 

Автобус уходил в рейс после обеда, когда было ещё светло, хотя очень пасмурно. Весь путь мы должны были проехать ночью. Водители любят это время суток, так как на трассе нет интенсивного автомобильного движения. Можно спокойно гнать машину, не рискуя тянуться долго за каким-нибудь тихоходом, который бывает сложно обогнать из-за потока встречного транспорта.

 

Мне повезло тем, что моё место оказалось возле окна, и потому я мог с удовольствием наблюдать за тем, что происходило за окном. Когда автобус проехал всю громадную Одессу, затем её пригороды, а за ними нескончаемые пустые поля, я обратил внимание на то, что нам навстречу движется низкая очень тёмная туча. И чем дальше мы ехали, тем темнее становилась грозная туча, которая всё ниже опускалась к земле. Вскоре в автобусе стало так темно, что водитель включил внутреннее освещение. На зловещую тучу многие пассажиры обратили внимание, как и я. Но кого она могла испугать из тех, кто находился в мягком тёплом автобусе, в котором постоянно из магнитофона водителя звучала весёлая музыка. Пассажиры между собой беспечно беседовали, а женщины, ехавшие с детьми подростками, пытались уговорить их заснуть.

Неожиданно за окном повалил густой липкий снег. Через полчаса окно плотно залепило снегом. Что творилось с природой, разобрать было невозможно. Моё место находилось недалеко от водителя, потому я хорошо видел, что дворники с трудом счищали снег с лобового стекла. Это заставило водителя намного снизить скорость. В такой ситуации легко сбиться с проезжей части и оказаться в кювете. Перестал попадаться встречный транспорт, который помогал бы ориентироваться в снежной кутерьме.

 

Что это значило, я отлично понимал, так как однажды попал в подобную ситуацию. Меня и ещё трёх сотрудников УВД, ехавших на «Волге» в Симферополь на совещание, снежный буран застал в одной из ложбин лесного массива в Старом Карантине. Из-за валившего снега стало так темно, что управлять машиной дальше было невозможно, так как водитель перестал видеть дорогу. Беспрерывно валил густой липкий снег. Мы поочереди выходили из машины и шли впереди её. Водитель медленно продвигался машиной следом. Оставаться на одном месте нам было нельзя, так как перестала работать печка. Мы просто бы замерзли. Одеты были не по-зимнему, рассчитывая на тёплую машину. Хорошо, что снежный буран свирепствовал только в низине. Мы с облегчением вздохнули, когда выехали из низменного места на прямую дорогу, где сильный ветер сметал снег, пытавшийся остаться на проезжей части.

 

Теперь, сидя в автобусе, понимал, что если снег не прекратится, надо будет немедленно остановиться. Меня так и подмывало сказать об этом водителю. Но он и сам принял такое решение. Он остановил автобус, сказав, что придётся переждать буйство такого свирепого снега, какого он никогда до этого не видел. Из автобуса никто не выходил, чтобы через открытую дверь не впускать холод. Так как в автобусе было тепло, никто из пассажиров не стал волноваться. Через какое-то время все почувствовали понижение температуры. Пассажиры немедленно зашевелились и накинулись на водителя с возмущёнными вопросами. А он тем временем, нисколько не стесняясь, чертыхался на все лады, пытаясь что-то исправить.

 

Наконец он разогнулся, последний раз проклял нехорошими словами свою судьбу, и объявил, что печка окончательно сдохла. Если нас никто не выручит, придётся замерзать. Услышав такой приговор, женщины загомонили испуганными голосами, а некоторые дети взвыли в голос. Мужчины опустили головы, понимая, что и они бессильны перед неумолимой стихией. Но надо было что-то делать, так как холод с каждой минутой становился всё сильней. Температура была такая же, как и вне автобуса. Не было только ветра. У меня стали замерзать уши. Не думая о своём внешнем виде, свой мохеровый шарф я обмотал вокруг головы, а сверху напялил модную шляпу. Хотя было не до смеха, но я невольно рассмеялся, так как вспомнил пленных немцев в нашем городе, когда зимой они голову обматывали разным тряпьём, а поверх его водружали пилотку.

 

Чтобы не замёрзнуть, кто-то из мужчин предложил выйти из автобуса и чем только можно расчищать дорогу, чтобы автобус мог двигаться дальше. Когда мы вышли в открытую на минуту дверь, от увиденного нас охватил ужас. С одной стороны автобус был завален снегом до самой крыши. На дороге по колено лежал снег. Он продолжал прибывать. Вскоре снегом нас покрыло с ног до головы. Кто чем мог, но больше руками, стали сгребать снег в сторону. Мне пришлось работать руками без перчаток. Сначала им было только холодно, а потом я просто не стал их чувствовать. Я даже в какой-то степени этому обрадовался. Думал, что от работы они разогрелись. Мы видели только ту часть дороги, которая освещалась светом фар. В стороне от лучей была сплошная темень. В один из моментов у меня с головы упала шляпа, а я даже этого сразу не почувствовал. Когда обнаружил её пропажу, не было смысла её искать в таком большом количестве вокруг лежащего снега. Я убедился в том, что в подобной ситуации такие неприятности становятся никчемными мелочами жизни, которая находится в опасности.

 

Часа через полтора пустой работы все поняли, что мы трудились напрасно. Водитель проехал несколько метров и вскоре должен был остановиться перед большими наносами снега. Вдруг мы услышали приближающиеся к нам голоса. Оказалось, вслед за нами шёл ещё один пассажирский автобус, который в нескольких сотнях метров от нас заглох, и у него также отказала печка. Когда его пассажиры стали замерзать, решили добираться до нашего автобуса, надеясь в нём отогреться. Чтобы в полной темноте не пройти мимо автобуса, они, взявшись за руки, и растянувшись цепочкой, побрели вперёд. Радость встречи с нами, сменилась горьким разочарованием, когда узнали, что нас постигла такая же горькая участь, что и их. Но им ничего не оставалось делать, как забраться в наш автобус.

 

Всё время находившийся с нами водитель, неожиданно заявил, что он пойдёт в сторону от дороги и будет идти до тех пор, пока не наткнётся на какой-нибудь населённый пункт, где попросит помощи для вызволения нас из снежного плена. Все его отговаривали от явно самоубийственного риска. Он взял деньги с каждого пассажира и тут же растворился в снежной темноте. Никого с собой брать не захотел. Некоторые вслух стали высказывать мнение, что водитель оказался проходимцем и жуликом, который решил спасти свою шкуру, бросив нас на произвол судьбы. С каждой минутой не возвращения водителя, отчаявшиеся пассажиры, начинали верить в такое предположение. Некоторые, потеряв над собой контроль, стали слать самые страшные проклятия в адрес водителя, оказавшегося негодяем и подлецом.

 

В разгар поднявшегося по этому поводу спору между обозлёнными пассажирами, неожиданно услышали слабое тарахтенье какого-то мотора, который постепенно усиливался. Сначала подумали, что у замерзающих людей начались слуховые галлюцинации. Но когда мотор загрохотал у самого автобуса, стало понятно, что пришла помощь. Послышалось дружное ура. Все выскочили из автобуса, увидев нашего водителя, стоящего перед работающим трактором, а на нём гордо восседающего тракториста в ватнике нараспашку и с непокрытой головой. Он явно был хорошо выпивши. Посёлок, в котором проживал весёлый тракторист, находился буквально полукилометре от нашего автобуса.

 

У тракториста с собой была длинная труба-сцепка с крюками на конце. С помощью этого самодельного устройства он соединил трактор с автобусом и стал его тянуть. Всё шло нормально, пока трактор шёл по более или менее расчищенной нами дороге. Как только трактор стал наезжать на высокие сугробы, он стал дёргаться. При одном рывке раздался слабый треск, и труба осталась сиротливо лежать на земле, покрываясь снегом. Оторвался один из крюков. Тракторист даже не стал её забирать с собой. Он, прежде чем покинуть нас, долго извинялся за то, что не смог помочь людям, попавшим в беду, хотя сделал всё, что мог. Пообещал дозвониться до Одессы и сообщить о случившимся. Сев на трактор, он включил скорость и готов был начать движение. Потом бойко соскочив с трактора, и слегка покачиваясь, подошёл к нам, покопался в карманах ватных брюк и вытащил смятые купюры. Их торжественно вручил нашему водителю. Мы, занятые тяжёлыми мыслями, совершенно о них забыли. Видимо, в таких случаях деньги в глазах людей теряют свою ценность.

 

Мы какое-то время слышали тарахтенье трактора, но вскоре оно умолкло. Казалось, что никакого тракториста не было вообще. Снова напало уныние. Не хотелось залазить в автобус и видеть безучастные перепуганные глаза женщин. От количества пассажиров в автобусе нельзя было протолкнуться. Возле него, где не так намело снега, и почти не было ветра, мы всё время подпрыгивали и с силой били руками по бокам. То, что мы услышали, никогда уже не ожидали: было не жалкое тарахтенье трактора, а грохот мощных моторов. Это из Одессы к нам прорвалось два громадных танка. Вояки долго не разглагольствовали. Заявили, что придётся возвращаться в Одессу. Конечно, все были несказанно рады, что пришла вовремя помощь, никто не замёрз, и скоро будут в долгожданном тепле. Каждый из танков взял на буксир по одному автобусу и нас потащили туда же, откуда уехали несколько часов назад, во время которых натерпелись страху.

 

Я выехал домой только через пять дней. Свояк смог разыскать по телефону своего друга, сотрудника КГБ, по телефону. Тот с места своего отдыха позвонил в железнодорожную кассу, где мне оставалось только заплатить деньги и получить билет.

 

О той злосчастной поездке мне долго в холодную пору напоминали руки. Они быстро становились синеватыми и начинали замерзать, а подушечки пальцев покалывать. Поэтому, начиная с ранней осени, даже в тёплую погоду, на всякий случай я с собой всегда брал кожаные лайковые перчатки без подкладки, которых у меня было несколько пар, потому что умудрялся часто терять то одну, то обе перчатки. Надевал их при малейшем холоде, сразу же вспоминая буран в степи.