Бумажкин

Самой важной частью лица Бумажкина были брови. Они всегда играли решающую роль в его небогатой на события жизни. Если бы не брови, Али никогда не стать бы чиновником даже… очень-очень средней руки. Не сидеть бы ему в маленьком, но светлом кабинете, не играть бы в игры в телефоне, не разбрасываться бы (иногда отвлекаясь на прием посетителей) острыми комментариями под постами в соцсетях. Инфантильное его лицо никем не было бы воспринято всерьез. Тем более, с таким уморительным для Стамбула ФИО - Али был выходцем из смешанной семьи и являлся человеком мира. Увы, не в глобальном, позитивном смысле этого понятия. Родится такой Али мог в любое время и в любом месте. Но случилось это в Стамбуле, у сбежавшего из СССР отца и турецкой матери. Что само по себе является крайне необычным, куда более привычно обратное сочетание. Однако этот факт биографии оставался единственной уникальной особенностью Али.

 

Зато Аллах подарил Али до неприличия выразительные брови. Раскинутые широкими ровными крыльями по обе стороны носа, они, при необходимости, ломались ровно в середине, сходились у самой переносицы, накрепко срастаясь и обращаясь в некое схематичное изображение молнии. Детское лицо Бумажкина куда-то исчезало и пряталось на их суровом фоне, посетители пугались и начинали очень стесняться того, что обеспокоили такого важного человека своими никчемными нуждами, терялись, волновались, пытались говорить кратко и по делу, и выходить быстро.

 

Работа у Бумажкина была непыльная, при желании, он вполне мог бы принимать в день посетителей 20, но от этого вряд ли б увеличилась его зарплата. Потому 4-5 человек - были тем неприличным минимумом, ниже которого опустить планку ему бы никто не дал. Даже это число вряд ли было бы адекватно воспринято начальством, но брови и умение имитировать бурную деятельность помогали обставить дела самым наивыгоднейшим для Бумажкина образом.

 

Этому перекладывателю папок никогда не приходило в голову: если бы он ежедневно открывал в системе в 4 раза больше окошек для рандеву, смог бы помочь огромному количеству людей. Даже сложно сопоставить цифру в 1000 посетителей, которые приходили к нему за год, с цифрой в 4.000 посетителей, которые могли бы за тот же промежуток времени уйти от него счастливыми.

 

Это был бы совершенно другой Бумажкин. Может он и Бумажкиным не был бы тогда! Однако, ему пришлось бы посмотреть на приходящих как на людей, человеков: с их историями, проблемами, победами и ошибками. Бумажкин никогда не думал в этом ключе. Все просители были только набором фотокарточек, которые можно, вместе с другой макулатурой, положить в папку и… на полку. Причем эта папочка была последним шансом держать их хотя бы в виде неких объектов. Новая система архивирования помогла бы еще более обезличить приходящих, однако начальство, привыкшие к бумаге, требовало хранения дел не только в электронном, но и отпечатанном виде, что, в принципе, вызывало у Бумажкина симпатию и понимание.

 

В пятницу до обеда посетителей было немного - конец недели, мало кто из тех вчерашних и позавчерашних просителей, которых он, злорадно посмеиваясь в спину, отправил в четвертый круг по мукам: собирать недостающие документы; успеет до половины первого добежать к нему. Он знал это по опыту. Им не позволят его коллеги, чиновники более низких уровней, которые тоже имеют цель не напрячься сегодня в этот прекрасный солнечный день. Потому-то господин Бумажкин, обслужив утром парочку шустрых, которые, несмотря ни на что справились, довольно крякнул, услышав, как охранник закрыл входные двери в здание на обед. “Они-то не знают, что появлюсь я здесь теперь только к двум”, - самодовольно хрюкнул он.

 

Особых дел в обед у него не было, отдыхать тоже не хотелось, он не успел даже чуточку устать за это утро, но доиграть в игру и досмотреть ленту Фейсбука было надо. С этой заветной обязанностью он справился уже к часу. Как раз ко времени открытия входной двери. Нужно было успеть выскочить наружу до того, как это будет сделано. И Бумажкин весело вскочил с кресла, сунул телефон в карман и побежал, чуть было не забыв про брови. Опомнился уже прямо перед дверью, увидев охранника. Брови сложились сперва просто домиками, позже образовав нужную кривую.

 

На улице Бумажкин был уже при всем бровном параде. Человек 10 посетителей с супругами и детьми страдали у входа. Все они очень переживали, что опоздали ровно на одну, две, пять минут, приехав прямо под перерыв, даже не подозревая, что их опоздание является частью всеобщего заговора. И поднимись они хоть в 4 ночи и займи уже в это время очередь к чиновникам нижнего ранга - им все равно было бы не успеть. Все продумано до мелочей.

 

Как минимум 10 тел невольно рванулись в непреодолимом порыве к телу Бумажкина, но не успели они сделать и пары шагов, как на них свой полный негодования взгляд бросили брови чиновника. Они ругали всех и каждого, присрамляли, смешивали с землей. Из 10 рванувших выдержать их напор смог только один. Именно он, голосом всей толпы в безумном приступе надежды, выкрикнул: “Вы надолго?”. Охранник обещал открыть двери к часу и все мечтали уже в 13.00 пробиться в заветный кабинет. Все эти мечты рухнули при виде Бумажкина, и сейчас все ждали только чуда, каким могла бы стать фраза: “Минут на 10”. Чуда не произошло.

 

Бумажкин бросил взгляд на руку, словно там есть невидимые часы и уверенно сказал: “Буду к половине второго”. Толпа удрученно вздохнула каким-то всеобщим предчувствием обмана. Оставалось полчаса до озвученного времени, но скорая походка Бумажкина и брови намекали на то, что так быстро он не управится с его серьезными делами. Вдруг чиновник поднял глаза к небу и смиренно промолвил: “Время пятничной молитвы”.

 

Толпа опустила глаза, вдруг почувствовав себя оскорбленной собственной бездуховностью. Побеспокоить такого занятого да еще глубоко верующего человека, - как было можно?! Но что делать - система дала рандеву именно сюда. Минуты тянулись так медленно, что, казалось, каждая из них выкапывает из сосуда времени совершенно без желания, с осознанием собственной греховности и стыда. Первые минут 15 стыдно было всем. Даже телефоны и обычно позволяющие легко отвлечься от ожидания соцсети, игры и тому подобные излишества не спасали. Каждый думал о своей утренней нерасторопности, ругая всех на свете от кошки, которая попросила есть, до водителя троллейбуса, который ехал, зевая. Потом все думали о важности Бумажкина, глядя на толстые папки в руках соседей. Позже строили план, как обойти рядом сидящих и влезть без очереди. К половине второго напряжение достигло совершенного предела и каждый из просителей готов был убить всех остальных, чтобы не ждать больше ни одной минуты и попасть к чиновнику первым, до того, как успеют опомнится другие.

 

На часах 13.35, а Бумажкина все нет. Минуты перестают шевелиться вообще. В каждой из них уже не 60 секунд, а как минимум 300. Выдержать это совершенно невозможно. Просители начинают бродить туда-обратно так часто и так отчаянно, что уже к 13.40 кажется, что под дверью ждет не 20 человек с супругами и детьми, а все 100, может даже 150.

 

- Совершенно невозможно! Он там молится, а мы здесь жди! - не выдержав, прогудела себе под нос плотная изнывающая от жары тетенька.

- Невероятное свинство, - пискнула стоящая рядом с ней худосочная просительница.

- Да, а день то заканчивается. Мне после Бумажника нужно отвезти уже готовые документы к двум вышестоящим чиновникам. И это в пятницу, когда… короткий день! -

- Теперь уж точно не успею, - вздохнул еще недавно так пыжившийся и сторонящийся от толпы бизнесмен среднего эшелона. Теперь он уже был один из всех.

 

Стрелка на часах в приемном покое смачно отшлепнула 13.45 и толпа загудела так сильно, что разобрать уже что-то конкретное было сложно.

 

- Ну, позвольте, это же форменное безобразие, - бросилась какая-то некрасивая женщина на охранника.

- Вот придет - скажите ему об этом сами, - буркнул обиженно тот.

- Но ведь это должно быть наказано, - прокричала симпатичная и самоуверенная блондинка.

- Так жалуйтесь, - не сдержавшись, снова ответил хранитель порядка.

 

В этот момент послышалось глухое плюханье чего-то большого на пол. В холле было невыносимо жарко и один из просителей как-то внезапно для всех шлепнулся в обморок. Толпа зашевелилась, появилась пластиковая бутылка воды, юношу облили, напоили, отхлестали по щекам. Очнувшись и присев, он виновато произнес:

 

- Просто мне очень нужно именно сегодня получить этот документ. Без него мне не дают лекарства. Я уже вторую неделю бегаю по инстанциям.

 

Толпа заохала, посмотрела на часы. Обморок юноши спас всех от 15-минутного томительного ожидания. Стрелка показывала уже 14.00 и толпа больше не собиралась сдерживать свои эмоции. Гул достиг своего пика. Еще чуть-чуть и революция 1917 года показалась бы мелочью по сравнению с теми планами, что пронеслись в головах ожидающих. Все оглянулись в поисках кола, на который мысленно, не сговариваясь, общим умом решено было посадить Бумажкина, когда он появится.

 

Ровно в 14.04 тень чиновника, смешавшись, на секунду с обалдевшей толпой прошмыгнула к кабинету. Решительность толпы с его появлением просто как рукой сняло. Все одновременно подумали, что упускать шанс получить-таки сегодня бумажку важнее, чем распилить на части чиновника её выдающего. Толпа смолкла, управляемая невидимым дирижером. Бумажкин знал, что так будет и потому ничуть не переживал за свое опоздание. Знал, что ему все простят. Толпа рванула за ним в кабинет. Потом на секунду остановилась и пропустила вперед недавно очнувшегося юношу. Он, снова виновато опустив голову, кивком поблагодарил всех и со слезами на глазах протиснулся с папкой к Бумажкину.

 

Умело дирижируя толпой с помощью бровей, Бумажкин попросил юношу оставить папку на столе, добавив: “Видишь, какая у меня нынче степень занятости. Так что сейчас никак, посмотрю уже в понедельник”. Парень уныло двинулся было к дверям, но приступ смелости вытолкнул из него, прямо на выходе заветное: “Но это отодвинет получение лекарства еще на неделю, а эта неделя может быть критичной для меня”. Остальные ожидающие, в этот момент, безнадежно складывающие папочки на стол Бумажкина, с сочувствием посмотрели на юношу, потом на брови, ожидая, что последней фразе удалось-таки пробиться через их суровость. И на лице Бумажкина, действительно, на секунду появилось некое просветление! Казалось, он таки не сдержится сейчас и скажет: “Хорошо, я подпишу”. Ведь это не составило бы ему никакого труда и потом все бумаги в папке парня были уже давно собраны и проверены. Собрано было даже больше, чем действительно нужно. И где-то сочувствие этому худосочному молодому человеку проскользнуло в глазах Бумажкина. Но продлилось это не больше секунды. Брови сами напомнили ему привычную и единственно верную реакцию на такие случаи. Чиновник, вытащив папку наверх, вымученно произнес: “Я попробую что-то для вас сделать”. Толпа возрадовалась и поспешила выйти. Усомниться в правде сказанного и в оценке занятости Бумажкина снова помешали всё те же брови.

 

Впрочем, секунда просветления всё же была и у толпы. “Меньше бы молился, больше бы делом занимался,” - чуть было не вырвалось у уверенной в себе блондинки! Чуть было! Не вырвалось… Нет, не вырвалось. “Мало ли. Скажи сейчас, так найдет до чего докопаться в моей бумажке, снова заставит переделывать”, - подумалось ей.

 

Когда все вышли, Али бросил ноги на стол и достал мобильник. Взгляд зацепился было за папку молодого человека и некое желание помочь даже замаячило на горизонте в глубине чиновничьей души. Ведь считал себя Али всегда добропорядочным гражданином, помогающим этим бестолковым людям с… бумажками. Звуки эзана и недавно произнесенных молитв забили чувство вины чувством выполненного перед Всевышним долга. “Ниче, выдержит еще недельку, ведь все в руках Божьих”, - вяло подумал он. Легкий червь сомнения, который может жить даже в такой заболоченной душе поднял голову, прошептав: “А что, если не выдержит?! Этот грех будет на твоей душе, Али!” Руки зависли над экраном телефона. “Кто безгрешен?!… А я все-тки молюсь о своей душе каждую пятницу. Бог Всемилостив. Простит”… Червь сдох. И по экрану быстро застучали натренированные пальцы Бумажкина, давя виртуальных противников.