Твой дом
Твой дом пропитан горечью и болью,
Твои мечты взлелеяны во тьме,
Ты недоволен своей тяжкой ролью,
Но так не хочешь расставаться с ней.
Проснувшись ночью, захлебнувшись криком,
Ты вновь уткнешься в стену без дверей;
Ты за собой ворот совсем не видишь:
Твой мир живет лишь в комнате твоей.
Ты грезишь, будто пара черных крыльев
Сквозь ночь тебя бесшумно пронесут,
Но шрамы малодушного унынья
С собой твои желанья заберут.
На месте крыльев - лишь клеймо позора;
Ты сам бездумно выжег этот знак;
Его не смоешь, не возьмешь измором,
Ведь он пророс в душе твоей, как мак.
Он отравляет и дурманит разум,
Он окроплен слезами твоих ран...
Вдыхая ядовитые миазмы,
Лишь приближаешь ты час страшного Суда.
К тебе протянуто так много рук спасенья,
Но, помощь отвергая, ты молчишь:
Так проще, ведь, не даровав прощенья,
Его не нужно для себя просить...
Одумайся! Твой свет еще искрится,
В ночи твоей - мириады ярких звезд,
Но только свет их не согреет лица,
Что для тебя теплее всяких солнц.
Твои мечты взлелеяны во тьме,
Ты недоволен своей тяжкой ролью,
Но так не хочешь расставаться с ней.
Проснувшись ночью, захлебнувшись криком,
Ты вновь уткнешься в стену без дверей;
Ты за собой ворот совсем не видишь:
Твой мир живет лишь в комнате твоей.
Ты грезишь, будто пара черных крыльев
Сквозь ночь тебя бесшумно пронесут,
Но шрамы малодушного унынья
С собой твои желанья заберут.
На месте крыльев - лишь клеймо позора;
Ты сам бездумно выжег этот знак;
Его не смоешь, не возьмешь измором,
Ведь он пророс в душе твоей, как мак.
Он отравляет и дурманит разум,
Он окроплен слезами твоих ран...
Вдыхая ядовитые миазмы,
Лишь приближаешь ты час страшного Суда.
К тебе протянуто так много рук спасенья,
Но, помощь отвергая, ты молчишь:
Так проще, ведь, не даровав прощенья,
Его не нужно для себя просить...
Одумайся! Твой свет еще искрится,
В ночи твоей - мириады ярких звезд,
Но только свет их не согреет лица,
Что для тебя теплее всяких солнц.