Момидзигари
Он идет по тропе, медно-алые вихри взметая. Рассыпаясь, хрустят свитки летних безоблачных дней. Был июльский экстаз, трепет зелени юного мая, а теперь за нее – ветер в россыпи звездных огней, злой багрянец и стынь, и тревожно-торжественный воздух: взгляд смятенный опустишь – и в храм снизойдет божество...
Вдох каленым кинжалом кромсает уставшую душу, и кровавые клочья порхают по небу с листвой.
Легкий шаг за спиной. Обжигающий взгляд из-за кроны. Не утерпишь и дрогнешь, по стянутой коже – мороз... Но когда обернешься – вокруг никого, только клены осыпают сухую траву алым ворохом звезд.
Знаешь – чувства не лгут. Это демон таится в тумане, зазывает в чащобу, тревожит касанием след. Ты повязан с ним цепью предчувствия, долга и тайны, потому что к земле пригибает груз прожитых лет, в ржавом панцире сердца молчат онемевшие чувства, и внутри – только пепел и бледные призраки слов... Ты себе изменял, а тебя изменяло искусство. Пьеса мчится к финалу, ты к роли последней готов.
Только имя шепнуть. Вам обоим игра надоела: он не хочет дразнить, ты боишься остаться один...
– Демон листьев, приди и возьми мою душу и тело! Ты же знаешь, что я и не думал дожить до седин. За спиной я давно чую старости тяжкую поступь, и дыхание смерти не раз мне затылок ожгло. Вдруг она поспешит – и пораньше нагрянет без спроса, забирая все то, что любило, звучало, цвело? Горсть волшебной пыльцы, как костер, догорает в ладони, превращаясь в стихи и последних объятий угар...
Как кувшин, до краев я томящейся рифмой наполнен, пара капель – прольется, исчезнет сияющий дар. Хоть мгновенье весны, чтобы плотью облечь эти тени, дать им силу лететь! И исчезнуть в кленовом огне, возвращаясь в соцветья, туманы и корни растений...
– Не тревожься, поэт, ты навечно пребудешь во мне. Я – слуга и хранитель святилища жизни незримой, что владеет всем миром – от грозных богов до червя. Каждый, кто здесь гулял, кто, бежал, запыхавшийся, мимо, застывал отраженьем на этих ажурных ветвях.
По кленовым побегам струятся забытые чувства, и воскресшая память в ночи пламенеет листвой. Ты останешься прежним, не зная ни боли, ни грусти. Слово рощи порукой – и наше с тобою родство.
– Значит, это был ты? Боль глушил, замораживал радость? Слушал тайные мысли и крал вдохновенье, как вор?!
Уходили минуты, и кленами Смерть любовалась, не решаясь нарушить вовек нескончаемый спор.
