Ведьма
Я шел очень долго в лесу,
я шел, я бежал от зверя.
Ветки били меня по лицу,
я бежал прочь, не веря,
даже не понимая, куда иду.
Вокруг меня тьма густилась,
ложилась зыбким туманом
на сухую траву и листву.
Тихий голос продолжал лететь,
догонять, загонять, как пса.
Ее рыжие кудри - можно сгореть
от дикого, будто звери, огня.
Она дьявол, плутовка - лиса
следом тенью ступала по снегу,
пела про дюжину мертвецов, а я
бежал, бежал по земле, по небу.
Говорила: - Я видела еще летом,
что стою средь могил и крестов.
Говорила: - Ты ослеп под светом,
попавшись в одни из моих оков.
И шептала, шептала так тихо:
- Я не любила, не желала тебя,
лишь обманом два года кормила,
уводила в чащу, в глухие леса.
Я бежал, летел по дорогам,
сдирал кожу с рук, да с лица.
Ее шаги близко. Еще и немного
останется до ледяного конца.
Я чувствовал, что смерти коса
прямо у хрупко бьющего сердца.
У этого сердца уж дырка росла.
Она же все скользила по снегу,
следы заметала, путая тропы.
- Ты ведь сам прежде предал,
ты сам захотел порока, свободы.
Ты, только ты, во всем виноват,
она ничего никогда не губила.
Помнишь, как сердце било набат
у девушки, что умна и красива?
Помнишь, как погубил ее счастье,
по глупости растоптав и порезав,
а затем дал в пропасть упасть ей,
на волю пути перекрыв и отрезав?
- Та девушка - сестрица мне родная,
она белой ведьмой когда-то была.
А теперь ее бледная кожа, сгнивая,
под землею холодной лежит у холма.
С тех давних пор я надежду лелею,
как растопчу, разломаю тебя пополам,
как органы выжгу и прах в ад развею,
ступая по черепу, по хрупким костям.
А ты будешь меня о пощаде молить,
сквозь крики без смысла спасенье ища.
Но я непреклонно до конца буду бить,
пока губы твои, наконец, не замолчат.
Я бегу по лесу, и уже темно,
не слышно ни единого звука.
Мне кажется, что ушел давно
от той ненормальной, безумной.
Бегу все вперед, прямо в горы;
ноги, руки и шея от боли гудят.
Дожить бы до завтра и в море
уплыть, где вода и просторы,
но вдруг ветки тихо хрустят...
я шел, я бежал от зверя.
Ветки били меня по лицу,
я бежал прочь, не веря,
даже не понимая, куда иду.
Вокруг меня тьма густилась,
ложилась зыбким туманом
на сухую траву и листву.
Тихий голос продолжал лететь,
догонять, загонять, как пса.
Ее рыжие кудри - можно сгореть
от дикого, будто звери, огня.
Она дьявол, плутовка - лиса
следом тенью ступала по снегу,
пела про дюжину мертвецов, а я
бежал, бежал по земле, по небу.
Говорила: - Я видела еще летом,
что стою средь могил и крестов.
Говорила: - Ты ослеп под светом,
попавшись в одни из моих оков.
И шептала, шептала так тихо:
- Я не любила, не желала тебя,
лишь обманом два года кормила,
уводила в чащу, в глухие леса.
Я бежал, летел по дорогам,
сдирал кожу с рук, да с лица.
Ее шаги близко. Еще и немного
останется до ледяного конца.
Я чувствовал, что смерти коса
прямо у хрупко бьющего сердца.
У этого сердца уж дырка росла.
Она же все скользила по снегу,
следы заметала, путая тропы.
- Ты ведь сам прежде предал,
ты сам захотел порока, свободы.
Ты, только ты, во всем виноват,
она ничего никогда не губила.
Помнишь, как сердце било набат
у девушки, что умна и красива?
Помнишь, как погубил ее счастье,
по глупости растоптав и порезав,
а затем дал в пропасть упасть ей,
на волю пути перекрыв и отрезав?
- Та девушка - сестрица мне родная,
она белой ведьмой когда-то была.
А теперь ее бледная кожа, сгнивая,
под землею холодной лежит у холма.
С тех давних пор я надежду лелею,
как растопчу, разломаю тебя пополам,
как органы выжгу и прах в ад развею,
ступая по черепу, по хрупким костям.
А ты будешь меня о пощаде молить,
сквозь крики без смысла спасенье ища.
Но я непреклонно до конца буду бить,
пока губы твои, наконец, не замолчат.
Я бегу по лесу, и уже темно,
не слышно ни единого звука.
Мне кажется, что ушел давно
от той ненормальной, безумной.
Бегу все вперед, прямо в горы;
ноги, руки и шея от боли гудят.
Дожить бы до завтра и в море
уплыть, где вода и просторы,
но вдруг ветки тихо хрустят...