Однажды в июле
Однажды в июле, когда расползался кровавыми пятнами в небе закат,
я слушал Шопена «Блестящие вальсы» под скрежет кипящий далёких цикад.
В возвышенных мыслях купая свой разум, глядел на цветущие я облака,
и высь танцевала, приятная глазу, прозрачна, бесшумна, светла и легка.
Пузырилось небо ожогами солнца, и музыке я отдавался сполна,
смотрел, как от края до края несётся по небу кипящего мёда волна,
и синь — словно море, закат — словно пена, под ним — горизонта горящая нить.
Я слушал «Блестящие вальсы» Шопена, и мне захотелось кого-то убить.
***
Однажды сентябрьским задымленным утром читал я Шекспира на старом крыльце,
и колокол где-то звенел поминутно, печален и тих, как хрустальная цепь.
Я слышал речушку за брошенным садом и крылья синичьи за самым плечом.
А солнце вставало — как будто бы рядом, и мне становилось почти горячо.
И ветер блуждал средь травы и тумана, в колючей росе он валялся да мок.
Я очень любил подниматься так рано, смотреть на спокойные крыши домов.
Когда от тумана вокруг было седо, природа была и стара, и свежа,
читал я Шекспира. И в доме соседа мне вдруг захотелось устроить пожар.
***
Однажды февраль заморозил всё небо, и небо свалилось лавиной на мир.
Полгода прошло, как в театре я не был — и чувствовал, скука мне сердце щемит.
К театру я шёл по шипящему снегу, и белые тучи мне бились в глаза,
и холод безумно по улицам бегал, бросался ветрами, толкая назад.
Ветра подлетели, за плечи тряхнули, взбивая в туманное всё впереди.
И вдруг — захотелось заката в июле — кровавую рану на чьей-то груди,
но было упавшее небо так серо, а ветер так холоден и ядовит...
Хоть шёл я в театр на пьесу Мольера, пришёл почему-то к ножу и крови.
