Однажды в июле

Однажды в июле, когда расползался кровавыми пятнами в небе закат,

я слушал Шопена «Блестящие вальсы» под скрежет кипящий далёких цикад.

В возвышенных мыслях купая свой разум, глядел на цветущие я облака,

и высь танцевала, приятная глазу, прозрачна, бесшумна, светла и легка.

 

Пузырилось небо ожогами солнца, и музыке я отдавался сполна,

смотрел, как от края до края несётся по небу кипящего мёда волна,

и синь — словно море, закат — словно пена, под ним — горизонта горящая нить.

Я слушал «Блестящие вальсы» Шопена, и мне захотелось кого-то убить.

 

***

 

Однажды сентябрьским задымленным утром читал я Шекспира на старом крыльце,

и колокол где-то звенел поминутно, печален и тих, как хрустальная цепь.

Я слышал речушку за брошенным садом и крылья синичьи за самым плечом.

А солнце вставало — как будто бы рядом, и мне становилось почти горячо.

 

И ветер блуждал средь травы и тумана, в колючей росе он валялся да мок.

Я очень любил подниматься так рано, смотреть на спокойные крыши домов.

Когда от тумана вокруг было седо, природа была и стара, и свежа,

читал я Шекспира. И в доме соседа мне вдруг захотелось устроить пожар.

 

***

 

Однажды февраль заморозил всё небо, и небо свалилось лавиной на мир.

Полгода прошло, как в театре я не был — и чувствовал, скука мне сердце щемит.

К театру я шёл по шипящему снегу, и белые тучи мне бились в глаза,

и холод безумно по улицам бегал, бросался ветрами, толкая назад.

 

Ветра подлетели, за плечи тряхнули, взбивая в туманное всё впереди.

И вдруг — захотелось заката в июле — кровавую рану на чьей-то груди,

но было упавшее небо так серо, а ветер так холоден и ядовит...

Хоть шёл я в театр на пьесу Мольера, пришёл почему-то к ножу и крови.