Петербургские строфы II
Аудиозапись
"...запомнить пейзаж, способный обойтись без меня." - Иосиф Бродский
I.
Мимо старых домов, мимо высохших луж, мимо смерти,
вечно сонных людей, безымянных, безликих – неважно, -
мимо собственных снов ты проходишь в раздумьях и свете
опечаленных звёзд, в фонарях заточённых за кражи
одиноких сердец, засмотревшихся в небо. Обычно
их казнят поутру, не публично, конечно, но, право,
умирать одному слабым пламенем гаснущей спички
не выходит легко. Палача умирающим мало.
II.
Заглянуть бы в кино на последнюю мелочь, остаться
в полумраке на час, может, два, раствориться в покое
и уснуть прямо там, теребя задубевшие пальцы.
Не будите меня – эта жизнь пробужденья не стоит.
Только мелочи нет, значит, дальше скитаться по свету,
сквозь свинцовую гладь моря туч прорубившему окна;
значит, дальше идти, подставляя глаза свои ветру,
и стирать реки слёз, чтобы шарф и пальто не промокли.
III.
Всё похоже на сон – это небо и шум голубиный,
ледяная вода, заглушившая вопль средь ночи,
позолота дворцов, хрип замучившей горло ангины,
нескончаемый дождь, то ли праведный, то ли не очень.
Всё похоже на сон, и поэтому страшно проснуться,
отыскать себя там, где уже ничего не тревожит –
пусть уж лучше тоска. Одиночество прямо по курсу.
Неисправен компас, неисправны и мы с тобой тоже.
IV.
Неизменно здесь всё, начиная с замученных улиц
и кончая Невой – консерваторам дайте по чарке.
Посчитать бы всех тех, что уснули здесь и не проснулись
под седой метроном, посчитать превратившихся в чаек.
Принимая метель, словно данность и, даже, подругу,
я дивлюсь простоте и улыбке зимы, потому что
её белая шаль укрывает останки разлуки,
оставляя лишь снег и металл петропавловских пушек.
V.
Славься вечная жизнь в безответной любви, в электричках,
что уходят на юг, громыхая по рельсам печалью.
Корабли входят в порт, отзываясь воинственным кличем
на приветственный крик, отзываясь натруженной сталью.
Никуда не спеши – опоздать невозможно, поскольку
на часах стрелок нет, значит, время теперь недвижимо,
значит, можно снимать пыльный томик Есенина с полки,
пыльный томик того, кто пал жертвой судьбы и режима.
VI.
Здесь всегда идёт дождь, здесь привычны зонты и накидки,
он стучится в окно, не желая и знать об отказе.
Дверца бара скрипит, словно ржавая насквозь калитка,
словно сам человек, поражённый ордой метастаз, и
не пускает меня. Значит, выпить сегодня не выйдет.
Закурю в темноте и наполню отравою сердце.
Я прожил двадцать лет и не то, чтобы многое видел,
но успел подустать. Где бы место найти, чтоб согреться…
VII.
Мимо каменных львов, мимо рук, открывающих двери,
мимо вздохов реки и дворцов, тяготеющих к прошлым
непростым временам, ты скитаешься в поисках веры,
лязга старых цепей и мороза по выцветшей коже.
На Фонтанке аншлаг – люди смотрят с мостов в очи бездны,
улыбаются и всё толкают друг друга в порыве
тех эмоций, что мне уже два года как неизвестны.
Руки просят тепла, и ботинки, как прежде, сырые.
VIII.
Обрести ничего за бескрайнюю жизнь – стать пророком.
Там, за гулом дорог, где-то спрятан оазис, поверь мне.
Веет смертью из тьмы отворённых прощанием окон,
и кружится близ них стая ветром оторванных перьев.
И несётся судьба в грибоедовском вальсе к финалу,
музыканты дрожат и нечаянно рвут свои струны.
Как пугает меня дикий холод осенних каналов,
их немая вода, никогда не видавшая шхуны.
IX.
Я люблю вспоминать, как пленительна ночь в переулках,
на конечных, в гостях, в засыпающей тихо подземке.
Кто-то входит в мой дом, не успев утрудить себя стуком,
поправляя пальто из ушедшего в прошлое века.
Он снимает очки и садится за стол, прячет руку
в тёмно-серый пиджак, извлекая одну сигарету.
Я всё силюсь сказать: «Благодарствую, сэр, за науку»,
но язык мне не раб, значит, всё – наша песенка спета.
X.
Из отсутствия тьмы явно следует свет. На причалах
люди жмутся сильней, чем обычно, встречая любимых –
значит, всё есть любовь, приводящая жизнь не к началу,
но в порядок, когда слёзы пахнут лишь Финским заливом.
Так проносится жизнь, причиняя нам боль, исцеляя,
заставляя рыдать и даруя покой заслужившим.
Так проносимся мы по морям, не имеющим края,
и кричим о любви, не надеясь, что кто-то услышит.
