Баба Шура умирала. Но сама она этого уже (или ещё?) не осознавала. Явь причудливо переплеталась со сновидениями и всплывающими воспоминаниями. По иронии судьбы она постепенно теряла связь с миром в той самой палате, в которой полвека назад лежала, боясь сделать резкое движение, чтобы не дай бог не причинить вреда растущей в ней новой жизни.

...Шурочку в срочном порядке положили на сохранение с диагнозом "угроза выкидыша". Был разгар лета - середина июля. Жара стояла неимоверная, но двухэтажные корпуса старой больницы укрылись в тени таких же старых высоких деревьев, а толстые стены хранили ночную прохладу - приходилось днём окна держать открытыми, чтобы впустить наружный прогревшийся воздух. В конце недели почти всех соседок по палате выписали, осталась только высокая полная молодая женщина, которой могло быть как двадцать, так и за тридцать лет - она всё время улыбалась, и казалось, что нет ничего на свете, что могло бы эту улыбку стереть с круглого миловидного лица с неожиданно прямым тонким носом и миндалевидными, слегка навыкате, карими глазами. Странность состояла в том, что даже тогда, когда Зойка (так звал её муж, приносивший передачи и выгуливавший, как он сам выражался, "своё семейство" в больничном дворике) заливалась смехом и откидывала голову немного назад и вправо, глаза не щурились, но излучали такую энергию, что если бы их владелица захотела, могли бы проделать дыру в кирпичной кладке здания и поджечь деревянные скамейки, стоящие напротив центрального входа.

 

Продолжение следует.