Синдром Деревянного

Деревянный - это «кликуха» нашего зам. нач. ОТК на «Роторе». А научно-производственное объединение «Ротор» - это непотопляемый корабль перестройки под командованием Алима Ивановича Чабанова. Его (Чабанова) Михаил Сергеевич назвал в своё время в докладе на 27 съезде КПСС прорабом перестройки. Алим, а мы его в своём кругу называли только так, стал после этого делегатом съезда народных депутатов СССР, генеральным директором нескольких международных научно-производственных объединений, директором ряда совместных с немцами предприятий, академиком какой-то там новоиспечённой академии (при том, что был всего лишь кандидатом технических наук). Имена «Ротора» и Чабанова гремели по Союзу. Имея свою основную базу в одном из самых захудалых (извините за выражение) областных центров Украины Черкассах, «Ротор» создал свои филиалы в Комсомольске-на-Амуре, Сухуми, Черновцах и ещё чёрте где.

Остановись, говорю я себе, мы сейчас не о том. Любимым занятием Алима было нарушение всех и всяческих Инструкций и Постановлений, мешающих Прогрессу, развитию «самой передовой науки и производства». До вмешательства Горбачёва по Алиму плакала тюрьма…

Опять я не о том. Я хотел о Деревянном. Он, Деревянный, был как раз ярым сторонником неукоснительного соблюдения всех этих ГОСТов и тостов, как мы тогда говорили. То есть он по натуре, в отличие от обожавшего свободный полёт Чабанова, был солдафоном, в хорошем смысле этого слова (вы сумеете этому слову - солдафон - позволить быть красивым?). Он был истым служакой. Почему он не стал военным? Бог его знает. Как и всякий солдат, он наверняка мечтал стать генералом. Да, он «всеми фибрами души», вожделел этого! Он чётко понимал, чтобы стать начальником, надо, прежде всего, научиться быть подчинённым.

Его, как-то никто не воспринимал всерьёз. Его терпели. Производственники, технологи, конструктора и Алим.

В аморфном организме «Ротора», где ради великих целей было позволено всё: «улучшать» конструкцию изделия, невзирая на требования документации, продавать станки, технические условия на которые ещё не утверждены, платить премии и зарплаты, не соответствующие отраслевым нормам («Ротор» всегда, до самой кончины своей в середине девяностых, был государственным предприятием), Деревянный был, по большому счёту, инородным телом.

Он очень обижался на кличку, которой его наградили сослуживцы. Скажем прямо, наградили незаслуженно. Мне лично он был глубоко симпатичен. Он был тем, кем он был - самим собой. Никогда не кривил душой, никогда не врал (я бы сказал: был патологически честен), слово его было - закон, сказал - сделал. Нет, он шёл иногда против собственной совести, подписывал бумаги, противоречащие инструкциям, но - только по прямому приказу (конечно, устному) самого Алима Ивановича. Мы видели, как он внутренне страдал при этом, прикусывал губу, опускал глаза. Никогда никому не жаловался в такой ситуации, ни товарищам по работе, ни, тем более, начальству. Ему бы немцем быть, а он был всего лишь украинцем.

В конце концов, он стал «генералом», председателем садового кооператива, когда «Ротор» развалился в прах и весь персонал был уволен.

Начались новые времена. То ли социализм «с человеческим лицом», то ли дикий капитализм, то ли ещё чёрти что, продолжающееся, к слову, у нас уже почти двадцать пять лет.

Наш Деревянный остался прежним, теперь он мог не кривить душой, ничего не нарушать, действовать «по уставу». Не скажу, что наш кооператив при нём сразу расцвёл, но и не развалился (а, ведь, всё валилось в те годы!). Просто наш герой нашёл своё место в жизни. И, что удивительно, амбиции не захлестнули его, власть, какая ни какая, не развратила. Никто не слышал от него фразы: Я сказал. Один мой старый товарищ на первых порах не выдержал подобного испытания властью, став генеральным директором ООО с пятью «полуштатными» сотрудниками. Его «аргумент»: я сказал, - частенько звучал поначалу. Но когда тебе не хватает логики объяснить, почему надо действовать так, а не иначе, когда твои слова противоречат этой самой логике, противоречат заведённому порядку, и не дай бог, закону, такой аргумент (я сказал) не срабатывает.

Так в чём же собственно состоит анонсированный нами в заголовке синдром? А, вот, в чём. Жить по правилам, не подстраиваться под обстановку, не руководствоваться никогда даже собственным сиюминутным настроением, не кривить душой, что противно неиспорченной человеческой натуре, не исполнять неправомерных приказов (как часто неправомерные приказы граничат с преступными!). Можем ли мы позволить себе так жить? Нет! Не могли при социализме, не можем и теперь, при капитализме. Поэтому и синдром, то есть, почти болезнь - так жить!

Пусть меня обзовут, как угодно, пусть на меня показывают пальцем, пусть крутят этим пальцем у виска, я попробую, наконец-то, быть деревянным. С завтрашнего дня, нет, лучше с понедельника.