Вуди Вурлитцер
Я бы хотел написать про тебя что-то красивое, как Леннон
Или Йен Кёртис, говорить, что буду помнить тебя вечно,
Иначе говоря, врать, продолжая превращаться в желе под вечер,
А на утро приходить к выводу, что все в этом мире тленно.
Снег падает, пеплом оседая на шее. И превращается в ад
Уже надоевшее утро, ненавистные люди в маршрутках
И проносящийся в окне такси-катафалка как нелепая шутка
Самый отвратительный в мире город Москва.
Перегревается мозг, сам себе надоевший от лени и злости,
И нет уже смысла бежать куда-то от своих фобий и маний,
Ведь все равно раздавят. Я просто шагаю как ежик в тумане.
Я шагаю вперед, не оглядываясь, а под ногами снежинки и гвозди.
Давай шагать по пути Селина, чтобы избежать скуки,
Утверждать отсутствие эмоций и торжество биоотбросов.
Давай, начнем веселиться, не задавая лишних вопросов,
А потом повесимся на шарфах на трубе, сука.
И я буду прятаться от мира в узких одиноких улицах,
Пить свой кофе, ругать символистов и Пушкина, вечно сутулиться,
Спать три часа ночью от силы, сгорать от своей же трусости,
Словно не дошедший до своего моря больной Вуди Вурлитцер.
Я хотел быть очень плохим поэтом, чтобы уметь плакать,
Уйти из города и удалить страничку, чтоб не гадать допоздна
Что значит это глупое слово в графе о семье «влюблена»,
Так похожее по звучанию и по смыслу на зимнюю слякоть.
И ты смеешься над его глупыми шутками уровня «триста»
Так сильно, что учащается пульс и сотрясается смехом шея.
Только вот нас-то нет в вырытых жизнью траншеях,
Потому что под огнем в окопах нет атеистов.
Ты подсознательно ждешь, что я пропаду, вступлю в секту,
Всплыву в реке по весне или меня выкрадет «правый сектор»,
А я знаю что-то вроде твоего будущего на ближайшее время
От этой зимы до того момента, когда любим всем и всеми:
Вы будете ходить с ним по Арбату или Пятницкой улице,
Пока прохожий случайный не заметит у него говно на плече.
« Это погоны! Я полковник на белом коне, салют в мою честь!»
Прокричит он это в сердцах, посмотрит по сторонам и выльется.
